Александр Мирер - Будет хороший день!

• Название: Будет хороший день!
• Автор: Александр Мирер
• Издательство: Книга
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990

Увлекательная фантастическая повесть известного советского писателя.

---

БУДЕТ ХОРОШИЙ ДЕНЬ!

Никакое поражение не может лишить нас успеха.

Норберт Винтер.

I

— Крокодилы! — оглушительно заорал попугай.

Андрей повернулся на левый бок и посмотрел вниз, туда, где полагается быть ночным туфлям. Между прутьями настила была видна вода цвета хорошего крепкого кофе. За ночь вода поднялась еще на несколько сантиметров.

Оставались последние секунды ночного отдыха. Он вытянулся в мешке и закрыл глаза. Примус шипел за палаткой, и через клапан проникал запах керосиновой гари, а от Аленкиного мешка пахло Аленкой. Счастливые дни в его жизни. Вот они и наступили наконец.

— Эй, просыпайся!

Через краешек сна он слышал сразу ее голос, отдаленный шум джунглей, шорох и скрипы Большого Клуба и, совсем еще сонный, полез из мешка и натянул болотные сапоги. Настил, сплетенный из тонких лиан, провис к середине и почти не пружинил под ногами. «Давно пора сплести новый, — подумал Андрей. — Сегодня натащу лиан».

Он знал, что все равно не сделает этого ни сегодня; ни завтра, и вспомнил, как в Новосибирске директор спал в кабинете на старой кровати с рваной сеткой, а когда ее заменили, устроил страшный скандал и кричал: «Где моя яма?»

Посмеиваясь потихоньку, он спустился в воду — шесть ступней — и посмотрел на сапоги. Вода дошла до наколенников. Поднимается.

— Неважные дела. Надо бы к черту взорвать бревна — запруду.

— Она сама прорвется, — сказала Аленка. — Все равно до нее не доберешься. Там полно крокодилов.

— Разгоним! — ответил Андрей.

Он шел под палаткой, ощупывая дно ногами. Палатка стояла на четырех столбах, провисший настил был похож на днище огромной корзины. Андрей подошел к кухонной лесенке и, прежде чем выбраться на мостки, посмотрел в сторону деревни. Он смотрел каждое утро и ничего не видел — только лес. Ни дымка, ни отблеска очага…

Примус шумел что было мочи, Аленка осторожно накачивала его хромированное чрево. Синие огни прыгали под полированным кофейником, на очаге лежали вычищенные миски, и Аленка сидела деловитая, чистенькая, как на пикнике: ловкие бриджи, свежая ковбойка, светлые волосы причесаны с педантичной аккуратностью.

— Как тебе спалось? — спросил Андрей.

Аленка не ответила. Она подняла крышку кофейника и внимательно смотрела на закипающую воду.

— Аленка! — сказал Андрей. — Аленушка, ты что? Ты сердишься?

Аленка положила крышку.

— Здравствуй. Ты что-то говорил? За крикуном ничего не слышно. Как в метро.

— Вот это штука, — сказал Андрей. — Но ты слышала, что я говорил про запруду.

— Из-под палатки? Конечно, нет. Тут примус.

— Но ты же ответила.

— Захотела и ответила… Передай мне кофе и почисть пистолет до завтрака.

— Как ты узнала, о чем я говорю?

— Всю жизнь мне не верят, что я читаю мысли, — сказала Аленка, отмеряя кофе десертной ложкой. — И ты тоже; никто мне не верит. Лентяи все недоверчивые… Сидишь? Хоть пистолет бы почистил.

— Он в палатке, — машинально сказал Андрей.

— Ты ведь сам говорил, что он осекается.

— Почищу после завтрака.

— Возьми, лентяй! — Она просунула руку в клапан и достала тяжелый пистолет. В левой руке она держала ложку с кофе.

— Все равно не буду, — сказал Андрей, расстегивая кобуру.

Он разложил детали на промасленной тряпке и, гоняя шомпол в стволе, соображал, как бы к Алене подступиться. Если она заупрямилась — ищи обходной маневр. Это он усвоил.

Он собрал пистолет, вложил обойму и заправил в ствол восьмой патрон. Пистолет поймал солнце — багровый край, беспощадно встающий над черной водой среди черных стволов. В чаще ухнула обезьяна-ревун.

— Завтракать! — сказала Аленка.

— И это не первый раз? — спросил Андрей, принимая у нее миску.

— Говорю тебе — всю жизнь.

Помолчали.

— Думаю, это фокусы Большого Клуба, — неожиданно сказала Аленка, — Он же совсем рядом.

— Может быть. А часто это бывает? И как ты это слышишь?

— Я веду дневник, — сказала Аленка. — По всем правилам, уже пятнадцать дней. Иногда я слышу тебя оттуда. Как будто ты говоришь за моей спиной, а не возишься у Клуба или в термитниках. В дневнике все записано.

— Брось, — сказал Андрей, — туда добрый километр. — Он положил ложку и смотрел на Аленку сквозь темные очки. — И ты все время молчала?

— Тебе этого не понять. Ешь кашу. Ты ужасный трепач, только и всего.

— Покажи дневник.

— Вечером, вечером. Солнце уже встало.

— Нет, это невозможно! Какие-то детские фокусы… — Андрей бросил миску и встал с ложкой в руке.

— Андрей, не забывайся! Садись и доешь кашу.

— Какая каша? — завопил Андрей. — Ты понимаешь, что надо ставить строгий эксперимент?

— «Строгий заяц на дороге, подпоясанный ломом», — тонким голосом пропела Аленка. — Эксперимент достаточно строгий. Ешь кашу.

— Хорошо. Я доем эту кашу…

— Вот и молодец. «И кому какое дело, может, волка стережет?»

— Аленка!

— Ты отчаянно глупый парень. Я же слушаю твои магнитофонные заметки. Слово в слово с моим дневником. Понял? И все. Пей кофе, и пойдем.

Комбинезоны висели на растяжке, Андрей молча влез в комбинезон, застегнул «молнию», молча нацепил снаряжение: кинокамеры, термос, запасная батарея, фотоаппарат по кличке «Фотий», ультразвуковой комбайн, набор боксов, инструменты, магнитофон. Теперь все. Он натянул назатыльник, заклеенный в воротник комбинезона, и надел шлем. Плексигласовое забрало висело над его мокрым лицом, как прозрачное корытце.

— Включи вентилятор, ужасный ты человек, — сказала Аленка. — На тебя страшно смотреть… И возьми пистолет.

Под комбайном зашипел воздух, продираясь через густую никелевую сетку, и вентилятор заныл, как москит.

— Родные звуки, — сказала Аленка. — Я тоже пойду, после посуды.

— Мы же договорились. Я иду к Клубу.

— Андрейка, они мне ничего не сделают. Я знаю слово, Ну, один разок сходим вдвоем.

— Не дурачься. Клуб начнет нервничать и пропадет рабочий день. У тебя хватает работы. Сиди и слушай.

Он уже сошел с мостков, взял шестик, прислоненный к перилам, и посмотрел на жену — все еще с досадой. Аленка улыбнулась ему сверху.

— Ставь в дневнике точное время — часы сверены. Я пошел.

— Погоди минутку. Очень много крокодилов. Ты слышал, сегодня один шнырял под палаткой?

— Тут везде полно этой твари. Будь осторожна.

— Я ужасно осторожна. Как кролик. Сейчас я их пугну. Поспорим, что я попаду из пистолета вон в того, большого? — Аленка достала из-под палатки свой пистолет и положила его на локоть. — Нет, лучше с перил. Вот смотри.

Солнце уже поднялось над черной водой, и ровная, как тротуар, дорожка шла к палатке, и по ней ползли черные пятна треугольниками, и рядом, и еще подальше. За пятнами по тихой воде тянулись следы, огромным веером окружая палатку. Выстрел и удар пули грянули разом, столбы дрогнули, и крокодил бешено забил хвостом, навсегда уходя под воду.

— Вечная память, — сказала Аленка, — вечная память… Сейчас мы вам добавим… Вечная…

Палатка снова качнулась, зазевавшийся крокодил щелкнул пастью над водой и скрылся в темной глубине, и вот уже над поляной тишина, гладкая маслянистая вода отражает солнце. Андрей бредет по вешкам к берегу, ощупывая дно шестиком и обходя ямы. Кинокамера сверкает на поворотах. Хлюп-хлюп-хлюп — он идет по вязкому дну. И вот и шагов не слышно. Андрей подтянулся на руках, прошел по сухому берегу и исчез. Обезьяна снова заорала в джунглях.

— День начался.

— Сегодня день особенный, — сказала Аленка, обращаясь к примусу. — Понял, крикун? Ну, то-то…

Она сидела под тентом, придерживая пистолет и прислушивалась, хотя почему-то была уверена, что теперь ничего не услышит — с сегодняшнего дня.

— Все ученые — эгоисты, — сказала Аленка. — Завтра все равно пойду в муравейник. Я тоже стою кой-чего, только я очень странно себя чувствую. Плоховато я себя чувствую. И все равно завтра я пойду.

Она попробовала представить, что там видит Андрей, продвигаясь по пружинящей тропке, и, как всегда, увидела первую атаку муравьев, первый выход в муравейник три месяца назад.

Они шли вдвоем по главной тропе, потея в защитных костюмах, и, в общем, было довольно обыденно. Как в десятках муравьиных городов по Великой Реке. Они осторожно ставили ноги, чтобы не давить насекомых, хотя много раз объясняли друг другу, что это чепуха, сентиментальность — этим не повредишь муравейнику, который занимает добрых сто гектаров. Они часто нагибались, чтобы поймать муравья с добычей и посадить его в капсулу, иногда смахивали с маски парочку-другую огненных солдат, свирепо прыскающих ядом.