Николай Львов - Лубянская справка

• Название: Лубянская справка
• Автор: Николай Львов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Львов Николай Лубянская справка

Николай Львов

Лубянская справка

Повесть

И все-таки нас ждет Большой Триумф...

Успех у женщин и большие деньги...

Как того лейтенанта, который

При переходе взвода через мост

Забыл скомандовать: "Не в ногу!"

С. Кулле

23 апреля 1967 г.

"Дорогой Мишаня! Я не буду тратить лишних слов и сразу возьму быка за рога. Мне удивительно повезло! Если ты помнишь, еще в первый приезд из Румынии я тебе рассказывал о молодой писательнице по имени Марьон, вместе с которой мне удалось написать пару статеек для медицинского журнала, и я тогда ждал, не закапают ли мне денежки сразу после его выхода. Денежки не закапали, и ты еще шутил, что все равно ничего зря не бывает, что любая статейка увеличивает шансы на Большой Гонорар. Увы, Мишаня, ты был прав. По всей вероятности, мне предстоит нудная работа над очень толстой книгой, включающей в себя всевозможные аспекты - от этических до экономических. Эта работа займет у меня минимум года полтора (вместе с написанием, отделкой, правкой гранок и т. д.), и посему у меня к тебе несколько поручений. Первое: немедленно, по получении письма, сообщи моим московским соавторам Лене, Лизе и Вале последнюю мою новость и заставь их сейчас же идти в Гослит и все хорошенько там разузнать. И второе: выясни наверняка, работали ли они с кем-нибудь без меня, и если нет, то попроси их пока воздержаться. На твоем месте я бы тоже сделал кое-какие выводы - ты ведь, кажется, собирался начать с Лизой небольшой музыкальный водевиль?

Настроение, сам понимаешь, необыкновенное. Жди с сувениром. Привет "конторе". Целую (впрочем, обнимаю), твой И.О.".

И.О. поставил жирную точку - рука у него трепыхалась, будто воробей на ниточке, - отбросил в сторону ручку и бросился в ванную, где, всхлипывая и задыхаясь, рывком стащил с себя одежду.

Все точно: вот он, страшный бугорочек, яркое, аккуратненькое пятнышко, глядя на которое, хочется удавиться, застрелиться, плевать, блевать, плакать и биться лбом о стенку. Ну, не странно ли! Вот ведь муха в стакане ползет, вот зеркало, а вот и он сам, И.О., - голый, растрепанный, мятый, жалкий, с вытаращенными глазами, безобразный, как мертвец, и - Господи, за что такое наказание?! (Да, да, это уже окончательно известно!) - насквозь пораженный им, этим. А ведь там, за окном, тысячи людей как ни в чем не бывало спешат куда-то, перебегают улицу, копошатся, смеются, спят друг с другом, ходят в уборные... А он?! Почему?! За что?! Как?! Ну, дайте ему вместо этого любую болезнь, все равно помирать - разве отличается в конце концов от этого какой-нибудь псориаз, или холера, или даже рак? - все химия, все одно! Но ведь чахнуть, гнить и, наконец, умереть можно торжественно, благородно, вызывая у близких почтение и жалость, а не бесконечное шушуканье, не злорадное торжество врагов, не перемигивания в редакциях - когда? где? и не с Леной ли? а? не с Лизой? Господи, ну почему же именно он? Зачем это немыслимо глупое совпадение случайностей? Только для того чтобы сошлись на нем эти микроскопические твари, воткнулись в него, расплодились и - ужас! ужас! - превратили его в свою стартовую площадку!

И ведь ничего особенного в этой Марьон не было - маленькая, черномазенькая, - черт дернул его пристать к ней в "Амбассадоре"! Но дальше... Целый список невинных жертв, и все за какие-то две-три недели: Валя, Лена, Лиза в Москве и необыкновенной красоты и очарования юная, прелестная и чистая (увы, увы!) семнадцатилетняя балеринка из румынского города Клужа Люминица Константинеску. Еще неизвестно, какие будут ответвления - за румынскую девочку он был спокоен, хотя бы на ближайший месяц, а вот каково у них там, в Москве, где все друг друга знают и любят, а уж эти три мушкетера - Лена, Лиза и Валя - так добры и естественны, что с трудом отвергают ухаживания более или менее интеллигентных поклонников, а ведь их в Москве не два и не три, а полсотни наберется. Вполне возможно, что зловещее это уже сейчас веселится по всей Москве, непринужденно разгуливая по улице Горького и проспекту Маркса.

До сегодняшнего дня И.О. больше всего мучила неопределенность. Вдруг где-то далеко-далеко заскребется надежда - может быть, все это и неправда, вымысел, так, ерунда какая-нибудь, - и вот он уже опять в туалете, опять дрожащими руками сдирает с себя одежду и - о, счастье! - конечно же, это совсем не то, всего лишь пустячный прыщик, раздутый его больным воображением в зловещую блямбу... Он вздыхает, вытирает пот, смеется над собой, тут же, перед зеркалом, называет себя идиотом и, счастливый и расслабленный, садится за пишущую машинку работать. Но... Проходят десять этих счастливых минут, и уже откуда-то с другого конца, где-то у левого уха, как морзянка, возникает неумолимо мысль, что он просто себя уговорил, - и ко всем чертям летит работа, И.О. опять в туалете, снова выпученные глаза и страшные картины повальной эпидемии этого в Москве по его, И.О., вине.

"Давай-ка рассудим здраво, - бормотал И.О., застегивая брюки, логически: может ли быть у меня это в принципе?" Тут И.О. чуть не расхохотался. Еще как может! Да и у кого не может?! Кто застрахован от этого? Любящая жена?! Или любящий муж?! Какие-нибудь Ромео и Джульетта?! Да может ли быть такое, чтобы после десяти лет совместной жизни Ромео продолжал любить Джульетту с той же страстью, с какой он любил ее в первую брачную ночь?! Или наоборот?! И чтобы никому (или кому-нибудь из них, по крайней мере) не хотелось бы сорваться из дома да где-нибудь у приятеля или подруги днем в спешке встретиться с кем-нибудь более желанным и аппетитным, нежели своя половина? Сколько их было у И.О. - этих чужих жен! Как это Мишаня сказал однажды? Да, да, сразу после того, как одна актрисулька рано утром повела И.О. и Мишаню на Курский вокзал и там представила их встречавшему ее мужу как своих попутчиков (они якобы только-только прибыли из Севастополя, где у нее три дня назад на самом деле были съемки), - и беспечный муж так и захлебывался шуточками и прибауточками, не подозревая, что его "птичка" вытворяла у них всю ночь феерические па-де-труа! Вот тут-то, тепло пожав руку счастливому мужу, Мишаня и пробурчал одну из своих мыслишек: "Знакомясь с мужчиной, всегда предполагай, что он спал с твоей женой". И стоит ли удивляться? Ведь столько неприятностей было в чужих семьях по его, И.О., вине! И вот тебе и наказание, вот тебе возмездие, - глядь, а у тебя малюсенькая штучка... Ведь боялся этого раньше, а? Представлял, как может вдруг появиться это?! И вот - есть у тебя это, есть - самое что ни на есть махровое!

И, слегка успокоенный, он стал приводить себя в порядок - умылся, причесался, переоделся. И все это время его так и подмывало еще раз посмотреть туда - может, бывают на свете чудеса и там теперь ничего нет? В конце концов, уже из коридора, кинулся он назад и с замирающим сердцем, осторожно расстегнул брюки. Увы, все было на месте. И опять заныло, закрутило в животе, и, почувствовав необыкновенную слабость, И.О. плюхнулся на унитаз. "Все кончено, - тихо и твердо сказал он, - все кончено".

В лифте он даже с некоторой гордостью поглядывал на себя в зеркало: бледный, красивый, отрешенный, подумать только, - он явно стал благородней, интеллигентней. Страдание ему определенно к лицу. А какие глаза! - вся российская тоска, вся загадочность славянской души приглушенно и холодно замерцала в этом печальном и безнадежном взгляде.

В холле на него набросился Манолеску, его драгоценный соавтор, с которым вот уже два месяца писал он книгу века: "Румыния - СССР, СССР Румыния". Книгу тут так разрекламировали, что И.О. вдруг стал Большим Человеком - этаким посланником многомиллионного дружественного народа. Приемы следовали за приемами, в газетах и журналах появлялись его статьи с фотографиями, где он высказывал отредактированные Федоровским взгляды на проблемы молодежи, войны, мира и литературы, а Первого мая он, И.О., стоял на трибуне рядом с членами правительства и лениво помахивал ручкой тысячам людей, проходящим прямо под ним в патриотическом экстазе! Манолеску полез к нему с поцелуями так, будто не видал его со времен ворошиловской амнистии. "Дурак! - кричал про себя И.О., судорожно дергаясь в его крепких объятиях. У меня ж это!" И он с ужасом представил себе, как в это время там, у них на губах, в микроморе слизи, при невероятном микрошторме происходит нечто похожее на классический абордаж - целые полчища бледнолицых воинов, карабкаясь и толкаясь, перелезают с опостылевшего им пиратского корабля на новехонький фрегат - громадный и чисто выскобленный - к Манолеску! Ведь вот как бывает! Живет человек, ничего не подозревает, целуется со всякими, а потом глядь - он уже не просто Манолеску, а Манолеску с плюсом! Эх ты, пеште-романеште!

Они прошли в бар и выпили. Потом еще выпили. Потом еще и еще. Время от времени он посматривал на аппетитную девицу, которая сидела у стойки и кокетливо поглядывала на него сквозь пустой фужер. Ах, если бы у него было все в порядке! Вот она, готовенькая, и пальцем шевелить не надо пухленькая, губастая, черноглазая! А вдруг?! А, была не была!!