Фёдор Головкин - Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания

• Название: Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания
• Автор: Фёдор Головкин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-224-03681-Х

Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов.

На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени.

Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие. Таким образом, данное издание представляет собой наиболее полный свод воспоминаний Ф. Г. Головкина.

---

В описании этой жизни, протекавшей, в общем, довольно однообразно, можно ограничиться воспоминанием о происшествии, о котором один русский, современник графа Юрия, передает весьма любопытный рассказ:

«В начале 1805 г., — пишет Вигель[111], — было решено послать графа Головкина, во главе многочисленного посольства, в Китай. Надеясь путем удачных переговоров заставить китайцев возвратить нам Приамурский край, уступленный Китаю во времена Анны Иоанновны и Бирона, когда немцы так хорошо соблюдали интересы России. Может быть, — прибавляет Вигель, — выбор пал на Головкина, потому что он был обер-церемониймейстер, а китайцы из всех народов мира наиболее привыкли к церемониям, но я сознаюсь и даже убежден в том по сие время, что в этом деле с самого начала ничего не было твердо решено. Графа Головкина послали в Китай… так себе… на всякий случай… наудачу. Я сам походил на матроса, который сел на корабль, не спросив, зачем едут в Индию, или в Бразилию, или в Канаду».

Свита, сопровождавшая посланника, была очень многочисленна. Там были секретари, кавалеры, дворяне, прикомандированные к посольству, доктора, фармацевты, историографы, художники-живописцы. Затем представители науки: один астроном, действительный статский советник Шуберт, отличавшийся своею шляпою с султаном и громадной звездой св. Анны, которая красовалась у него на груди; профессора: зоологии, минералогии и ботаники; переводчики и, наконец, знаменитый ориенталист Клапрот[112].

Предусмотрительность правительства дошла до того, что оно к этой, и без того очень многочисленной свите, прибавило еще несколько военных топографов, чтобы снимать, в случае надобности, в Китае топографические карты и, наконец, одного архимандрита с внушительным персоналом духовных лиц и студентов богословских наук, — может быть с целью сгладить то прискорбное обстоятельство, что лица, стоявшие во главе посольства, очень мало заботились о православии, ибо Головкин сам был реформатского вероисповедания, Потоцкий — католик, а Байков, первый секретарь Головкина, — атеист. Сорок драгун и двадцать казаков с офицерами должны были сопровождать экспедицию для ее безопасности. Эта предосторожность была необходима ввиду огромного обоза, сопровождавшего ее. Чего только не было в этом обозе! Драгоценные подарки для китайского императора, в том числе несколько зеркал необыкновенной величины, которые, как полагали, должны были в одно и то же время испугать и восхитить китайцев; затем много дорожной мебели, роскошный столовый прибор из серебра для ежедневной надобности представителей посольства; наконец, целый оркестр музыкантов и, дабы не было ни в чем недостатка, — дорожная канцелярия.

Все члены экспедиции были одеты в зеленые мундиры с белыми металлическими пуговицами. Благодаря влиянию графа Головкина, его свите было разрешено нашить на мундиры серебряные галуны и украсить головы зелеными шапками, напоминавшими казачьи папахи.

Вся эта масса людей тронулась в путь отдельными отрядами в начале лета 1805 г. Путешествие совершалось небольшими этапами, и лишь в сентябре этот огромный караван соединился в Иркутске.

Согласно дипломатическому обычаю, граф Головкин не преминул известить китайское правительство о своем прибытии в столицу Сибири и послать ему одновременно подробный список лиц, составлявших его свиту. Ответ китайцев не заставил себя долго ждать. Будучи крайне подозрительными, мандарины потребовали уменьшения персонала посольства, на что со стороны графа тотчас же последовало согласие. Первый, кого принесли в жертву требованию китайского правительства, был астроном экспедиции; многие другие, в том числе знаменитый ориенталист Клапрот, также были вычеркнуты из списков, но по секрету. Приказ о возвращении в Россию был им сообщен лишь в Кяхте, на границе Сибири. Но опасения китайцев не были вполне рассеяны исключением астронома и ориенталиста. «Было весьма потешно, — пишет Вигель, — наблюдать за китайскими солдатами. Подобно азиатским купидонам, с луком и колчаном за спиною, и со стеклянным шариком и павлиньим пером на шапке, эти герои окружали наших драгун, с явно изображенным на их лице страхом. И, действительно, все наши солдаты были великаны с огромными усами, их лошади были более похожи на слонов, а на голове они носили каски неимоверной величины!»…

21 декабря 1805 г. огромный караван длиною почти в версту тронулся по направлению к пустыне Гоби. Целые стада степных лошадей были запряжены в европейские экипажи и повозки, которых они никогда в жизни не видали. Они ржали и становились на дыбы, а нередко и разрывали постромки. На козлах сидели монголы, рядом с русскими кучерами, которые учили их обращаться с поводами. Другие монголы, привлекаемые любопытством, кружились на своих маленьких лошадках вокруг экспедиции. Во главе каравана гарцевал на своей великолепной лошади сам посланник, со страшно величавым видом, сопровождаемый блестящей кавалькадой…

Результаты этого чрезвычайного посольства не соответствовали его блестящему началу. После трехнедельного похода через пустыню Гоби, караван остановился вблизи одного монгольского стана, где его ждали посланные из Пекина навстречу мандарины. Первые дни прошли в обмене вежливостей, т. е. бесконечных церемониях. Посланник обошелся с китайцами совсем на европейский лад, очень любезно и благосклонно, но, по-видимому, такое обращение не производило должного впечатления на монголов. Они смотрели на посланника более как на жонглера, посланного Россией для их развлечения, и с каждым днем их требования становились непомернее. Терпение Головкина было подвергнуто тяжкому испытанию. Китайцы имели даже смелость предложить ему повторить весь церемониал[113], которому подвергались все лица, представляющиеся китайскому императору. Его пригласили в помещение, где висел портрет сына небес; он должен был войти туда на четвереньках с подушкой на спине, на которой должна была лежать верительная грамота. Посланник ответил, что он мог бы решить на такое уничижение только в том случае, если бы ему это было разрешено особым приказом его государя. Может быть, он думал напугать китайцев перспективой прожить еще долго на их счет. Но на следующий день все подарки, которые он привез для китайцев, оказались разбросанными на земле, вблизи его палатки. После этого ему не оставалось ничего больше, как вернуться в Россию чрез Сибирь, в страшный холод и под угрозой голода.

Подобно Моисею, но еще несчастнее его, Головкин вернулся в Кяхту, не узрев после 56-дневного скитания по пустыне обетованной земли!

Граф Юрий Александрович исполнил свой долг, как честный человек; но эта экспедиция, явившаяся посмешищем и нанесшая ущерб престижу России на Дальнем Востоке, отразилась также и на его карьере. Ему стали поручать лишь второстепенные дипломатические миссии. В 1808 г. императрица Мария Федоровна выбрала его, чтобы подготовить женитьбу принца Георгия Ольденбургского на великой княжне Екатерине Павловне. Позднее его назначили поверенным в делах в Карлсруэ, а в 1818 г., когда китайская экспедиция уже была предана забвению, — послом в Вене.

В 1820 г. он присутствовал на конгрессе в Троппау, вместе с Нессельроде, Каподистрия, Волконским и Алопеусом, чтобы поддержать там интересы России.

Но его пребывание в Вене[114] продолжалось недолго. Он не сумел приобрести доверия Меттерниха[115] и с 1822 г. мы находим его постоянно в отпуску, то в Петербурге, то за границей.

В 1831 г. престарелый граф был назначен членом департамента законов государственного совета. Это для него была совершенно незнакомая область, но в то время в России не смотрели отрицательно на незнание дел: преданность государю, седые волосы, а главное, строго военная выправка ценились в глазах правительства не менее мудрости. Это была та именно эпоха, которая так хорошо характеризуется шуткой князя Петра Долгорукова[116]: «Чиновник или генерал, пораженный апоплексическим ударом, назначается в сенате; при втором ударе его производят в члены государственного совета, а при третьем — он может рассчитывать на должность министра».

Несколькими годами позже мы снова встречаемся с почтенным старцем; он исполняет щекотливые обязанности обер-камергера при свадьбе великой княжны Марии Николаевны, дочери императора Николая, с герцогом Максимилианом Лейхтенбергским: «Граф Головкин вступил в должность по случаю свадебных празднеств, — пишет Кюстин[117] — но у него меньше опыта, чем у его предместника. Один из назначенных им молодых камергеров навлек на себя гнев императора, а на своего начальника — довольно строгий выговор. Это было на балу у великой княгини Елены Павловны. Император как раз разговаривал с австрийским послом. Молодой камергер, получив от великой княгини Марии Николаевны приказание пригласить этого посла на танец, желая скорее исполнить это поручение, прорывает круг, отделявший его от разговаривавших и в присутствии Его величества стремительно подлетает к послу со словами: «Граф, герцогиня Лейхтенбергская просит вас на первый полонез».