Сборник - Че-Ка

• Название: Че-Ка
• Автор: Сборник
• Жанр: История
• Год: 1922

---

Вот вам женщина-врач Х., ради спасения своего сына от расстрела оговаривает других, замешанных в его деле. Все, что можно, из нее выжато. И тогда ее сына все же расстреливают. Грозят расстрелом и ей, если она не согласится быть осведомительницей В. Ч. К. в тюрьме (на тюремном жаргоне «наседкой»). Она после мучительных колебаний соглашается.

«Наседки» — это око и слух В. Ч. К. в тюрьме. Их помещают в одной камере с наиболее «интересными» заключенными; они наблюдают со стороны, втираются в доверие, выспрашивают о деле, о прикосновенных лицах; для видимости их иногда освобождают и они берут письма на волю, а затем эти письма оказываются в Ч. К. Конечно, все время находясь сами под Дамокловым мечом расстрела, они должны добывать нужные сведения во что бы то ни стало, хотя бы изобретая их.

На службе у Ч. К. не только ее профессиональные агенты. Вся коммунистическая партия поголовно обязуется оказывать услуги В. Ч. К. В нашем распоряжении имелись циркуляры коммунистическим ячейкам фабрик и заводов, в которых предписывается строго наблюдать за рабочими других партий, а один из таких циркуляров предписывает коммунистическим ячейкам взять на учет всех С. — Р. данной фабрики.

Мы могли бы привести массу примеров, когда коммунистическая ячейка производит обыски и аресты в среде своих товарищей по классу. Каждому коммунисту, где бы он ни был, предписывается содействовать Ч. К., особенно отличаются при этом коммунисты, попадающие в тюрьму по уголовными делам, с преступлениями по должности, за взятки, спекуляции и т. д., — они из кожи вон лезут, чтобы загладить перед Ч. К. свою вину. В начале 1920 года попадает в тюрьму некий коммунист Поляков, не то за растрату, не то за превышение власти по службе. Вскоре же, находясь в заключении. он одновременно назначается следователем М. Ч. К. при Бутырской тюрьме. В качестве сотрудника себе по внутреннему освещению в тюрьме он привлекает некоего Нудель, бывшего балетного критика, писавшего вод псевдонимом Черепнина. Этот Нудель, находясь в царское время в ссылке, освещал жизнь ссылки перед охранным отделением. Он был арестован большевиками, ему грозили смертной казнью. Находясь в тюрьме, он вошел в доверие Полякову, сделался коммунистом и внутренним осведомителем в тюрьме. Помощницей себе он привлек арестованную по делу белогвардейского заговора Церетели, которая спасла свою жизнь ценою женской чести и согласием быть осведомительницей. Эта «добрая компания» в тиши следовательской комнаты и тюремных камер недурно обделывала свои делишки: за солидную «толику» денег они освобождают из тюрьмы, или наоборот, доносили и упекали несговорчивых. В полицейской башне, где сидела Церетели, они устраивали оргии и подчинили себе всех окружающих. Этот Нудель пытался проявить свою власть в женских одиночках, где сидели в это время социалистки, но встретил своим поискам дружный отпор, сопровождаемый обструкцией. Этот скандал заставил коменданта Захарова перевести Нуделя в лагерь, а Поляков вскоре был освобожден из тюрьмы.

В числе излюбленных приемов Ч. К. практикуются массовые аресты членов социалистических партий по реестрам, куда заносят всех, кто по партийным спискам когда то выступал кандидатом в гласные городов и земств, в советы рабочих депутатов, в Учредительное Собрание, в правления разных союзов и обществ; мало того, перетряхивают дела старой охранки и делают выборки имен еще оттуда. Берут сразу по несколько сот человек, в громадном большинстве давно уже ни к чему не причастных. «Мы делаем это для того, — цинично заявил Кожевников, — чтобы среди этих сотен людей на досуге выловить наиболее деятельных и если попадутся пять-шесть человек, наша цель этими массовыми арестами достигнута».

В квартире почти каждого арестованного оставляется засада на семь-десять дней, и все приходящие в эту квартиру родные и знакомые арестовываются и препровождаются в тюрьму. Характерно, что при этом квартиры арестованных подвергаются часто настоящему разгрому. Так, у члена Центрального Комитета П. С. Р. Евг. М. Ратнер разгромили квартиру и разворовали все до нитки в буквальном смысле этого слова. Растащены были не только вещи, но и запасенные для ее малолетних детей продукты. У товарища ее по Центр. Комитету Д. Д. Донского был обыск в отсутствии, как его, так и его жены, лежавшей в больнице, причем его костюмы, белье, сапоги — все пропало. В ее комнате тоже расхитили все, до последнего куска мыла.

Все заявления и Ратнер и Донского, и на имя президиума, и на имя председателя президиума и все личные заявления уполномоченному Кожевникову были гласом вопиющего в пустыне. Конфискация при обыске отдельных книг и целых библиотек явление совершенно обычное и санкционированное официальными лицами из Ч. К., заявлявшими: «Нам нужны книги для библиотек, мы их конфискуем». — Так, например, были захвачены книги у соц. — рев. Шишкина, Гоца, у с.-д. Николаевского и др. Понятно, что каждый чекист, находящийся на ответственном посту, составил себе за счет арестованных солидные библиотеки.

Расхищают не только при обыске, но и после. Обычно комнаты заключенных запечатываются, но агенты Ч. К. благодаря своему служебному положению, легко получают ордера на занятие запечатанных комнат, поселяются в них и забирают все, что хотят. Так забраны вещи у члена Центрального Комитета П. С. Р. Герштейна, у члена Московского Комитета П. С. Р. Артемьева, у члена партии Ю. Подсельского и т. д. Последний в декабре 1921 г. получил даже официальный документ: ответ от политического Красного Креста, что Кр. Крест не может исполнить его просьбу и доставить вещи из его комнаты, потому что она была занята агентом Ч. К. Фуше, который забрал и увез находившиеся в ней вещи.

Но это все — мелочи и детские игрушки. С людьми церемонятся еще меньше, чем с вещами. Вот голые факты, говорящие за себя красноречивее всяких слов и деклараций.

Вот вам 18-летняя девушка, Нина Лаврова. Чтобы вынудить показание, где скрывается ее брат, ее подвергают по приказу следователя Тамбовской Ч. К. порке. Особе, близкой к пишущему эти строки, самой пришлось видеть через два месяца после пытки исполосованное шомполами тело несчастной девушки. А вот соц. — рев. Горохов, сибирский крестьянин, которого подвергали избиению и порке в Барнаульской Ч. К., чтобы вынудить у него показание, кто входит в состав членов местного «трудового крестьянского союза». Пишущему эти строки пришлось лично видеть заявление в политический Красный Крест, поданное одним крестьянином, кажется Курской губернии (фамилия его, к сожалению, исчезла из моей памяти). Он просил Красный Крест принять меры к его освобождению, в виду печального состояния его здоровья. Оказалось, что его подвергли порке, под ногти его руки втыкали иглы, чтобы вырвать у него показание о деятелях крестьянского движения его округа. Я не говорю уже о пытках косвенных, как например, хотя бы содержание в так называемых подвальных одиночках В. Ч. К. и М. Ч. К. — настоящих деревянных ящиках, без окон, без проблеска дневного света, в которых можно только лежать и сидеть, но передвигаться нельзя — негде…

А вот еще мученик большевистского застенка крестьянин Борисоглебского уезда дер. Шибряй — Алехин, замученный Кирсановской Ч. К. Его не только избивали, но и пытали — заставляли класть на стол руки и били по ним ручкой револьвера, выводили на расстрел, стреляли около уха и вновь уводили. Буквально замученный всем этим, он умер в больнице.

Угрозы расстрелом практикуются не только в Губ. Чека, но даже в В. Ч. К., и никем другим, как ответственными ее агентами. Из опрошенных мною более 150 заключенных социалистов Бутырской тюрьмы, прошедших через нее с ноября 1920 года по февраль 1921 г. около 40 % должны были выслушать предложение вступить в число агентов Ч. К.; около 50 человек имели дело с угрозами расстрелом. Угрозы расстрелом применялись даже к таким лицам, как член Ц. К. П. С. Р. Федорович. Его пыталась терроризировать — конечно безуспешно — следовательница Брауде — тип, на котором стоит остановиться. Брауде явилась в Москву из Сибири, где она по ее словам, своими собственными руками расстреливала «белогвардейскую сволочь». Ее назначили следователем по эсеровским делам в помощь Кожевникову. Человеческого в ней, кажется, не осталось ровно ничего. Это — машина, делающая свое дело холодно, бездушно, ровно и спокойно. Мускул не дрогнет на ее лице, когда она произносит слова: «Вы объявляете голодовку; что же — это нисколько нас не может беспокоить, своей смертью вы сократите число активных врагов сов. России».

И чувствуется, что это не только слова, что если бы в ее руках была судьба пленных социалистов, она сухо, равнодушно и твердо расправилась бы со всеми нами так, как она делала это в Сибири и Казани. «К несчастью, советская власть здесь еще не применяет расстрела к социалистам за их политические выступления» — с сожалением не раз говорила нам она тоном, каким говорят о плохой погоде на дворе. Надо видеть ее во время личного обыска. Женщин она раздевает до нага, сама лично ощупывает груди (случаи с социалистками Б., А. и др.), осматривает рот, прощупывает волосы. Но она шла дальше и не останавливалась перед тщательным личным обыском мужчин. И временами приходилось недоумевать, что это — особая ли разновидность женщины-садистки, или просто совершенно обездушенная человеко-машина.