Лев Экономов - Готовность номер один

• Название: Готовность номер один
• Автор: Лев Экономов
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени Военное издательство Министерства обороны СССР
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Писатель Л. Экономов знаком читателю по историческим хроникам «Повелители огненных стрел», «Поиски крыльев», повестям «Под крылом земля», «В каменных тисках», «Капитан Бахчиванджи», романам «Перехватчики» и «Готовность номер один». Герои его книг — и те, кто прошел суровую школу Великой Отечественной войны, и те, кто служит в армии в мирное время, — люди большой отваги, пламенные патриоты, честно выполняющие свой гражданский и воинский долг.

Роман «Готовность номер один», вышедший впервые в нашем Издательстве в 1968 году, получил широкое признание у читателей и был отмечен поощрительным дипломом Министерства обороны СССР. Он посвящен воинам послевоенной армии, бдительно охраняющим наши воздушные границы.

---

На дворе апрель, а эти его слова не утратили смысла. Медленно прохаживаюсь от самолета к самолету, с вожделением посматривая на сизый дымок, курящийся из трубы техдомика. Так мы называем здание для технического обслуживания, что стоит позади самолетных стоянок. Оно напоминает барак с длинным коридором и множеством комнат. В этих комнатах размещаются классы для технического состава, лаборатории групп обслуживания, небольшая слесарная мастерская.

Свято место не бывает пусто. Особенно многолюдно в техдомике зимой. Здесь у нас проходят политзанятия и занятия по технической подготовке, здесь, как и в ТЭЧ, есть стенды для проверки и ремонта самолетного оборудования. Надо технику или механику исправить какой-то агрегат или прибор, он быстренько снимает его с самолета и бежит скорее в техдомик. Здесь и сделает все, что положено, не боясь отморозить руки. Техдомик по праву называют у нас филиалом ТЭЧ.

Крепче прижимаю к плечу широкий ремень карабина. На другом боку висит противогаз. Ремни плотнее прижимают куртку к телу, в армии и ремни греют.

Словно отражение в зеркале, прохаживается на стоянке соседней эскадрильи такой же, как и я, бедолага — тоже дежурный по стоянке, гулко хрустит снег под ногами. Местами его намело по колена. Иногда мы сходимся вместе и перебрасываемся несколькими фразами.

— Наши космическую ракету запустили в сторону Луны. Только что передали по радио, — говорит он. — Сам слышал.

Мы спешим к репродуктору, установленному около техдомика. Но диктор уже сообщает о другом: в Вашингтоне парафировано соглашение о продаже Англии 100 американских ракет «Поларис» для проектируемого английского подводного флота, оснащенного ядерным оружием. Нехорошая весть. Раньше, на гражданке, я почему-то не придавал большого значения такого рода вестям. А теперь каждое подобное сообщение настораживает меня.

— Сегодня парковый день? — спрашивает мой коллега.

— Первые два часа — подведение итогов за месяц.

— Это у офицеров. А солдаты прорабатывают приказы и бюллетени. Велено проверить подшипники осей стабилизаторов.

— А что случилось?

— Есть указание.

Мы можем попеременно зайти в техдомик погреться. Но злоупотреблять этим нельзя. Впереди еще большой-пребольшой день. Тихо на аэродроме. Беззвучно крутятся на взгорке антенны радиолокаторов. Операторы неусыпно следят за небом.

Дежурный по соседней стоянке тоже скучает, глядит по сторонам, напевает себе под нос какую-то песенку. Часа через полтора снова встречаюсь с ним на стыке двух стоянок.

— Что-то долго не идет народ на работу, — говорю ему, поднимая воротник куртки.

— Уже замерз? — усмехается дежурный, оглядывая меня критическим взглядом. — Иди погрейся. Посмотрю за твоими аэропланами.

— Пожалуй, — говорю я.

Дежурный по домику Бор дюжа стоит в коридоре возле одной из дверей и слушает, что говорят в классе теоретической подготовки. На широком мясистом лице ярко выраженное любопытство. Бор дюжа вообще любопытный, любит посмотреть и услышать то, что не предназначено для его глаз и ушей.

Увидев меня, прикладывает палец к губам.

— Что там? — заглядываю в щелочку.

За столами сидят наши женщины-солдатки. Слушают, что говорит старший инженер. Среди них и Лера. О чем-то глубоко задумалась, на лице тихая печаль. Возможно, обо мне думает. Как хочется узнать ее мысли!

Цветаев рассказывает девушкам о новых самолетах. Я тяну Бордюжу за рукав:

— Пойдем, вдруг выйдут. Не хорошо получится.

— Не выйдут, — успокаивает меня Сан Саныч. — Эта дверь только после хорошего пинка открывается. Они там этого не знают.

Он остается на месте. А мне совестно что-то делается. Пробираюсь к печке, грею руки. «Завтра подойду к Лере и объяснюсь», — думаю я.

Наконец самолеты вскрыты. Механики сметают иней с чехлов, потом снимают их и укладывают на деревянные решетки под плоскостями. Техники открывают лючки. За спиной у всех топорщатся брезентовые сумки: сегодня понедельник — день химической подготовки, хочешь не хочешь, а носи с собой противогаз и прочие принадлежности индивидуальной химической защиты. Для нас понедельник — вдвойне тяжелый день.

Страница тридцать девятая

Ожили стоянки — дежурить теперь веселее. Особенно после того, как на аэродроме появляется начальник химической подготовки. Рядом с ним, зябко кутаясь в воротник шинели, петляет, как заяц, наш Шмырин. На рукаве у него белая повязка с красным крестом — дежурный санитар. Держится он независимо, ни к кому из нас не подходит.

О том, что начальник химической подготовки на аэродроме, все узнают очень быстро. Его приход всегда связан с объявлением учебной химической тревоги. Когда раздаются последние удары в рельс, все уже в противогазах. Работать в них — удовольствие ниже среднего, особенно в холодную погоду. Запотевают стекла, а резиновая маска, кажется, того и гляди примерзнет к щекам.

Труднее всего приходится Скороходу и его технику. Они меняют пожарный кран. Еще вчера, после дневных полетов, Скороход, осматривая машину, обнаружил течь керосина из-под пожарного крана. Обнаружить эту течь было не просто. Именно поэтому Щербина тогда сказал про Скорохода:

— Этот хлопчик не зря учился в школе. И третий класс не зря получил. А кран придется менять. Дело хлопотное.

Техник выразился еще очень мягко. Видно, не хотел пугать. Выполнять такую работу на морозе страшно. А начальство требовало, чтобы как можно больше неисправностей устранялось именно в полевых условиях, приближенных к боевым.

Когда мы, завершив послеполетный осмотр, возвращались вечером домой, Скороход попросил меня:

— Поможешь завтра?

Я кивнул. А после ужина меня вызвал Тузов и назначил дежурным по стоянке вместо заболевшего солдата.

— Ну вот и отлично, — обрадовался я.

Старшина ушел по своим делам. А я вдруг подумал, что скажет Скороход, узнав о моем согласии пойти дежурным. Решит, что испугался трудной работы, напросился в наряд. Дежурить до стоянке куда легче. Тогда я разыскал старшину и попросил заменить меня другим человеком. Тузов сказал, что списки уже утверждены начальником штаба.

«Ладно, совесть моя теперь чиста перед Семеном», — подумал я, успокаивая себя. Только зачем успокаивать чистую совесть?

И еще я почему-то вспомнил, как заменял свечу на вспомогательном двигателе. Тогда тоже было холодно и не хотелось работать без куртки. Боялся, схвачу воспаление легких, но победил свой страх. Обо мне говорили как о хорошем механике. Мне присвоили разряд. Что же теперь произошло со мной? Или оброс жиром? Я занимался самоистязанием до тех пор, пока не принял решение пойти к Скороходу, честно обо всем рассказать и попросить его, чтобы, если можно, простил.

— Значит, совесть, паря, тебя заела, — усмехнулся Семен, выслушав мой сбивчивый рассказ. — Это уже неплохо. Только, узнав о нашей беде, инженер решил иначе. Он назначил для этой операции техника звена, техника самолета, ну и меня. Ты бы, Витек, только мешал. Элементарно. Так что дежурь себе на здоровье и считай, что принесешь больше пользы.

Выходило, я мог бы не откровенничать с Семеном. Все равно не пришлось бы работать с ним. Нелегко им работать, беднягам. Слишком много требуется размонтировать всяких трубопроводов и снять агрегатов, чтобы добраться до пожарного крана. И все на морозе, на ветру, голыми руками, с применением «авиационных пинцетов», как мы в шутку называем деревянные ручки от лопат, ломики и молотки. Я поражаюсь энергии техников, их стойкости и терпению. Такое терпение вырабатывалось, видимо, долгими годами службы в самых тяжелых условиях.

Чтобы чем-нибудь помочь техникам, разжег им подогревательную лампу. Но эта помощь — капля в море, ведь им предстоит повозиться с краном несколько дней. И они будут работать, не жалея сил, чтобы быстрее ввести самолет в строй, сделать его боеспособным, могущим обрушивать ракетные удары на любую цель, которую потребуется сбить.

Но начальнику химической подготовки, кажется, нет сейчас никакого дела до всего этого. Он ходит по стоянке в сопровождении Шмырина и высматривает тех, кто не надел противогаз. А такие иногда находятся, потому что забывают прихватывать их с собой утром. Таким начальник немедленно приказывает ложиться на носилки и отправляет их под надзором Шмырина на машине в медпункт, служащий на время химических тревог пунктом санитарной обработки. Там нарушителей режима обрабатывают по всем правилам современной науки. Чтобы не попасть туда, забывчивые и рассеянные прячутся за чехлы, лари с инструментом, в кабинах самолетов.

Но от начальника химической подготовки нелегко схорониться, недаром говорят, что его массивный нос излучает специальные волны, которые обнаруживают всех «грешников». Через четверть часа — «отравлены» газами уже три человека, в числе их и Бордюжа. Он, оказывается, отвинтил трубку от коробки и дышал не через фильтр, что было значительно легче. Ему теперь не поздоровится. И поделом!