Кингсли Эмис - Девушка лет двадцати

• Название: Девушка лет двадцати
• Автор: Кингсли Эмис
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00432-5

В романе «Девушка лет двадцати» сэр Кингсли Эмис (1922–1995), в прошлом записной скандалист и автор уморительной сатиры «Счастливчик Джим», повествует о любви прославленного и отнюдь не молодого композитора и дирижера сэра Роджера Вандервейна – и отвязной «хиппушки», годящейся ему в дочери. Почтенный джентльмен безоглядно жертвует репутацией добропорядочного обывателя, бросает семью и подставляется под удары папаши его юной пассии, который, по совместительству являясь всесильным газетным магнатом, стремится всячески помешать мезальянсу. Панорама «свингующего Лондона» увидена с другой стороны баррикад, глазами музыкального критика, эстета и сноба, ностальгически вспоминающего те времена, когда «сэр Роджер еще позволял себе отрицательно высказываться в адрес Советского Союза и рок-н-ролла»…

---

– Более или менее. Мне кажется, уже нет смысла этого опасаться. Пожалуй, в какой-то мере и никогда не было, но ведь пару месяцев назад я еще не предполагал, какой это примет оборот. Клянусь! Знаете, Даггерс, старина, один из признаков старости заключается в том, что все чаще и чаще делаешь, что тебе не хочется, а то, что хочется, все как-то не получается и не получается. Потому что все меньше и меньше остается вокруг людей, с которыми это хотелось бы делать.

Рой разлил по бокалам остатки шампанского. Я уже представил себе прием по поводу бракосочетания, на который он меня пригласит, и на который я приду, и на котором он будет в визитке (возможно, только без белых гетр) или же, если пожелает, во фраке с крахмальной манишкой, а на этом приеме леди Вандервейн-вторая устроит представление – будет резать торт, запускать кусками торта в гостей, угрожая им при этом ножом. Картина подействовала настолько угнетающе, что у меня иссякли силы на всяческую словесную перепалку с Роем, которой он, по-видимому, с моей стороны ожидал.

Когда мы вышли, я направился было вниз под горку по направлению к клубу «Траншея», но Рой меня остановил.

– У меня машина поблизости, – сказал он.

– Туда пешком быстрей, честное слово!

– Мне бы не хотелось ее здесь оставлять. И кроме того, вдруг она понадобится для стремительного бегства!

Истинная причина столь незначительного изменения в плане действий открылась мне (хоть и не мгновенно), когда, подойдя к машине, я увидел налепленную на заднее стекло полоску бумаги с напечатанным призывом: «Поддержим Родезию!» с припиской тут же, довольно крупно, от руки: «И апартеид в Южной Африке!» Я сразу решил про себя, что лучше объяснений Роя подождать, не задавать немедленно вопросов самому; если понадобится, можно выяснить и позже. Пока Рой вынимал ключи, я заметил аналогичный призыв и на лобовом стекле. Рой нырнул в машину, открыл дверцу напротив себя и надел котелок, лежавший рядом на сиденье. Я по-прежнему вопросов не задавал.

Мы газанули из переулка, где была припаркована машина, со скоростью не меньше сорока миль в час, вынудив резко затормозить какой-то грузовичок и такси. Рой рявкнул клаксоном, крикнул что-то и погрозил кулаком. И продолжал примерно в том же духе при подъезде к Пиккадилли, когда под красным глазом светофора вспыхнул желтый: тут Рой, опустив стекло, принялся орать и еще пуще грозить кулаком пешеходам, мимо которых мы тронулись и которые вовсе, по-видимому, не собирались перебегать улицу у него перед носом, всем своим видом свидетельствуя о готовности оставаться на своих местах. Беспрерывно сигналя, Рой то и дело выруливал из ряда в ряд, а когда мы проезжали короткий отрезок по Дьюк-стрит, такое лавирование, надо сказать, было сопряжено с определенной долей риска. Каждый раз Рой с новой силой обрушивался на пешеходов, стоило ему произвести поворот на скорости, позволявшей ему вычленить из толпы объекты своего возмущения. Однако никто не реагировал на его выпады с раздражением или с беспокойством, разве что с недоумением. В промежутках между всем этим я чувствовал, как Рой бросает взгляды на меня, сидевшего рядом и проявлявшего живой интерес ко всему, за исключением его фокусов. Когда мы остановились у светофора на Джермин-стрит, я стал разглядывать витрины магазина «Фортнам и Мейсон», а Рой принялся сигналить. Он прекратил это занятие, завидев полицейского, который, подходя к нам, оглядел (как мне показалось, с легким отвращением) наклейку на переднем стекле и, заглянув в раскрытое окошко Роя, сказал:

– Будьте добры, сэр, подъехать к тротуару!

Я уже приготовился к тому, что вместо обеда грядут долгие препирательства с представителем власти, однако Рой молча повиновался приказу.

– Как вижу, сэр, вы довольно нетерпеливы.

– Да, прошу прощения, я тороплюсь на чрезвычайно важную встречу!

– Этот светофор, насколько мне известно, переключается только особым электромеханическим устройством, а не сигналом автомашины. Позвольте, сэр, ваши водительские права!

Рой без звука вручил свои права полицейскому. Тот изучал их некоторое время, причем как-то задумчиво, будто собирался запечатлеть этот момент в памяти на всю жизнь, затем вернул Рою:

– Я так и думал, что вы – сэр Рой Вандервейн. Несколько раз видал вас по телевизору. Так вы поняли, что нарушаете правила уличного движения?

– Да, начальник, я понял и прошу меня извинить.

– Что ж, можете следовать дальше, но я бы советовал вам в дальнейшем не злоупотреблять сигналом. Сами понимаете, как-то не укладывается в образчик примерного вождения!

– Вы правы! Благодарю.

Мы двинулись дальше с умеренной скоростью. Когда выруливали на Сент-Джеймсскую площадь, Рой скинул свой котелок и произнес:

– Проклятый фашист!

– Чего ж вы ему этого не сказали?

– Только потому и отпустил меня, что одобряет эти гнусные лозунги!

– Так и сказали бы ему, что он проклятый фашист!

– Не сказал только из-за предстоящего обеда. Если бы не обед, непременно бы сказал! Хотя, наверное, нет, не знаю. В нас с детства вбивают почитание к властям, и оно переходит в рефлекс. Условный рефлекс.

– Плюс к тому трусость.

– Да, не без этого, конечно! А, ладно, пока не время бросать открытый вызов системе. Своеобразная тактика, – сделал он выразительное лицо, – на текущий момент это лучшее средство.

– Тактика?

– Ну, в социалистическом лагере! Демонстрация от противного. Притворяетесь, будто вы такое же дерьмо, как и те, с кем вы не согласны, или как те, которые у власти. Идея не нова, но, по-моему, такую параллель провожу я первый. Надо поставить этот вопрос перед исполкомом «Антирасистской солидарности». Достаточно просто кинуть здесь посреди клубного царства свою тачку с определенными лозунгами, чтобы, себе на пользу, вызвать озлобление некоторых лиц.

Рой припарковал свою тачку в нескольких метрах от того места, где она стояла в тот день, когда мы заходили с ним в «Крэгг», в тот самый день, когда Пенни попросила меня о помощи. Помощь! Что за причуда! Когда мы направились в сторону улицы Пэлл-Мэлл, я сказал:

– На мой взгляд, большинству из тех, кто проходит по этой площади, наверное, лестно было б узнать, что некто, могущественный обладатель подобного автомобиля, думает так же, как они.

– Подобная публика способна замечать только то, что у них непосредственно под носом. А зачастую не видят даже и этого.

– Ах так!

– И кстати, для вашего сведения, чтобы иметь такой автомобиль, особого могущества не требуется.

Несвойственная Рою злость говорила о том, что я попал в самую точку. Отлично. Что ж, отличненько! Может, Рой и в самом деле свихнулся? И как бы в ответ моим мыслям (вернее даже, я бы сказал, именно в ответ и именно в свойственной ему убеждающей манере) Рой, едва мы начали переходить улицу, внезапно принялся распевать одну из своих препротивных песенок:

В ха-алодн-ай зимн-яй вечи-ир присяди-им у ками-э-на,
И Ме-э-ари улыба-ись внима-аит неж-на-а мне…

Это пение, исполняемое molto largamente,[5] продолжалось вплоть до нашего перехода на противоположную часть улицы, где и привлекло внимание одного маститого советолога, спускавшегося по ступенькам Клуба путешественников. Рой помахал ему рукой и для пущей выразительности схватился свободной рукой за машущую, придавая размаху большую амплитуду.

– Очередной фашист хренов! – весело бросил он мне, частично проясняя смысл своего пения и помахивания, возможно, как ту самую демонстрацию от противного, а может, нечто большее, скажем, выдрючивание, чтобы унять, развеять, отринуть внутреннюю тревогу. – Подумать только, – прибавил он в том же ключе уже на пороге «Траншеи», – сколько фашистов и подонков проходило под этими сводами!

– По-моему, «фашист» и «подонок» в целом понятия взаимозаменяемые.

– Неужели? Вы растете! Именно так! Ах, черт, какое отличное шампанское в «Крэгге»! Способствует совмещению фашистов и подонков нашей эпохи.

Мы вошли в зал, в несколько раз превосходящий площадью дом, половину которого я занимал, – роскошный, в классическом стиле и вместе с тем отдающий церковным величием зал, напоминавший помещение для оргий во дворце какого-нибудь императора на заре христианства. Мужчины в костюмах спокойных тонов устремлялись нестройными рядами по двое и по трое по мраморному полу вперед к помятого вида жестяной тележке, с которой неспешно отпускались напитки. Вслед за Роем я направился в хвост этой очереди.

– Может, лучше сначала узнаем, здесь ли он? – предложил я.

– Да ну, к черту! Его ведь инициатива. Пусть сам нас ищет.

Что Мирз и сделал, подойдя к нам, когда мы находились на полпути к тележке. Сначала раскланялись они с Роем, потом мы с ним. Наклонив голову второй раз, Мирз воспользовался этим движением, чтобы, не поднимая ее, тут же взглянуть на часы.

– Как бежит время! – заметил он. – Прямо-таки ничего невозможно откладывать на потом. Столько накапливается дел. Не возражаете, если мы выпьем за столиком?