Кингсли Эмис - Девушка лет двадцати

• Название: Девушка лет двадцати
• Автор: Кингсли Эмис
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00432-5

В романе «Девушка лет двадцати» сэр Кингсли Эмис (1922–1995), в прошлом записной скандалист и автор уморительной сатиры «Счастливчик Джим», повествует о любви прославленного и отнюдь не молодого композитора и дирижера сэра Роджера Вандервейна – и отвязной «хиппушки», годящейся ему в дочери. Почтенный джентльмен безоглядно жертвует репутацией добропорядочного обывателя, бросает семью и подставляется под удары папаши его юной пассии, который, по совместительству являясь всесильным газетным магнатом, стремится всячески помешать мезальянсу. Панорама «свингующего Лондона» увидена с другой стороны баррикад, глазами музыкального критика, эстета и сноба, ностальгически вспоминающего те времена, когда «сэр Роджер еще позволял себе отрицательно высказываться в адрес Советского Союза и рок-н-ролла»…

---

Где же Вивьен? Задержалась на пороге, чтобы дать отпор обвинениям Гилберта в белом превосходстве, колониализме и фашизме? Нет, вот она, одновременно и строгая, и желанная в своем форменном костюмчике, с полотняной сумкой того же оливково-зеленого цвета и при том же символе авиакомпании. В сумке, я знал, ее ночная рубашка и халат, а также некий туалет, которым она собирается поразить меня со временем. Мы приветствовали друг друга братским поцелуем, ничего более она не позволяла себе или мне при встрече, даже в преддверии постельной оргии. Вечер был теплый, однако щека у Вивьен оказалась прохладной.

– Меня впустил кто-то из пакисташек, живущих внизу.

– Вообще-то он не пакисташка, он из Вест-Индии, и шел он от меня.

Вивьен сняла свою пилотку и принялась снимать жакетик, потому мне пришлось слегка напрячься, чтобы вслушаться в то, что она говорила:

– Мне тоже показалось, для пакисташки он слишком черен. Он что, твой приятель?

– Не то чтобы мой. Он приятель дочки Роя Вандервейна.

– Ах так! Значит, он не против?

– Не против! Мало того, он на самом деле очень даже за.

– Я имела в виду: не против того, что у его дочки черный приятель.

– Ну да, ну да… – Теперь только до меня дошло, почему я сразу не согласился, что Гилберт – пакисташка с нижнего этажа, не вдаваясь в подробности: не хотел лишать себя удовольствия послушать рассуждения Вивьен, охотно комментировавшей любой сюжет или ситуацию. – Рой прогрессивен буквально во всем. Он за расовую интеграцию и все такое прочее.

– С чего это белой девице вздумалось заиметь черного приятеля?

– А что тут такого? Хотя я уловил твою мысль. В данном случае, мне кажется, был расчет, что папаша станет протестовать.

– Брось, ради этого не заводят приятелей! И к тому же ты сказал, что отец полностью за.

– Ну да, ну да… – снова повторил я, давая себе передышку, чтобы осознать, что мне ничего не мешает заставить ее замолчать сейчас и включить по-новой, только несколько позже. – Чаю не хочешь?

Хотя, должно быть, вопрос не был для нее неожиданностью, Вивьен заморгала и чуть ли не вспыхнула. Этот вопрос являлся первой строкой определенного ритуала, скорее всего, непонятного для непосвященных, целью которого было подвести нас обоих к постели без риска уязвить ее чувствительность неловким словом или поступком. Теперь, как и ожидалось, Вивьен в задумчивости подняла голову, прищурилась, сказала, что, пожалуй, но только не сейчас, и направилась в спальню с видом некоторого любопытства, какое отличает взгляд репортера местных новостей во время вечерней прогулки. Все шло как обычно, пока я не притворил за нами дверь спальни, и необычно – еще немного после. Затем ситуация изменилась до неузнаваемости. Теперь если у меня и была задача, так это сдерживать Вивьен до тех пор, пока сдерживать уже не имело смысла; этот этап я преодолел успешно. То, во что все вылилось, длилось несколько дольше допустимого. В значительной степени по инициативе Вивьен, а не моей, что потом она сама извиняющимся тоном признала. Я ей простил, когда она сладострастно уверяла, будто ей было так хорошо, что она никак не могла остановиться.

Но когда Вивьен оделась, демонстрируемый ею наряд подействовал на меня удручающе. В основном он представлял собой нечто привычно-благопристойное – то есть бесформенно-безвкусное и столь заурядное, что глаза бы не глядели. Как частенько и раньше, я все пытался определить цвет, однако меня заклинивало где-то в безымянном пределе между коричневым и лиловым. Вивьен пыталась оживить свой наряд блестящим зеленым пояском, зеленым шарфиком иного оттенка, какой-то зеленой, уже третьего оттенка, ленточкой в волосах, но исправить положение могли бы разве что ожерелье из ссохшихся черепов и кольцо, продетое в нос. Я надел костюм. Попивая бьянко с содовой в гостиной, она небрежно бросила:

– У тебя кто-то еще был, да?

– Да. В субботу. Как ты догадалась?

– По тому, как ты смотрел на меня перед тем, как мы… начали. Обычно ты, по крайней мере, меня видишь, а сейчас мне не показалось. Она тоже хорошенькая?

– Да, как ты. То есть не как ты, хорошенькая, и все.

– И такая же умница?

– О боже! Нет.

– И так же хороша? – Она бросила в сторону спальни пламенный и, по ее представлениям, явно похотливый взгляд.

– Я бы не сказал.

(Скорей всего, это была ложь, но я не позволил скоропалительной восторженности овладеть собой после первой же ночи.)

– Тогда зачем она тебе?

– А в то воскресенье и вчера я на тебя смотрел?

– Возможно; я не обратила внимания. Вероятно, ты старался за собой следить. Зачем она тебе?

– Ну… Не обязательно быть такой же хорошенькой и такой же сексуальной, как ты, можно просто считаться и хорошенькой и сексуальной. Притом была поздняя ночь. Притом в какой-то мере проявила инициативу она.

– Судя по всему, она уже со многими проявляла, да?

– Понятия не имею. Думаю, что с немногими.

– И когда ты с ней в очередной раз встречаешься?

– Сомневаюсь, что это еще когда-нибудь произойдет, – сказал я, и это была чистейшая правда, хотя я не смог не удержаться, чтоб не намекнуть на более возвышенную причину своего сомнения, а не на вполне определенный отказ Пенни лично мне, так сказать, и еще Гилберту, который попробует вмешаться.

– По-моему, она моложе меня.

– Незначительно, но, если бы ты не спросила, мне не пришло бы в голову сравнивать.

– Кто она? Чем занимается?

– Она дочь Роя Вандервейна.

– Опять он! Хотя почему «опять», ты вечно при нем. Ну и дела! Так этот черный тип явился свернуть тебе шею?

– Нет, он просил помочь ему в одном деле.

– Выходит, он малый без затей?

– Послушай, к чему нам эти разговоры? Я ведь не спрашиваю, как у тебя с тем другом! Судя по твоему описанию, он мне в подметки не годится, ведь ты и сама призналась, да пусть он хоть в сто раз умней и лучше в постели, какой бы он ни был, но он с тобой спит, поэтому с твоей стороны просто несправедливо интересоваться моей личной жизнью!

– Нет, как раз очень справедливо! Вот если бы я принялась досаждать тебе, выкидывать всякие номера, выяснять отношения, пытаться заставить тебя с ней порвать – тогда бы да. Но я ведь ничего такого не сказала, верно? Не вышла за рамки здравого смысла.

– Да, с тобой нельзя не согласиться.

– Благодарю. Тот мой друг несколько умней тебя и почти так же хорош в постели, – сказала Вивьен, уже второй раз за вечер навязывая мне эту информацию.

– Ясно. Но мне по-прежнему твой интерес к моим делам непонятен.

– Нет и не надо! Все, хватит об этом. Больше я на эту тему не заговорю и не желаю, чтобы ты считал, будто это меня волнует, даже если я молчу.

Надо сказать, она сдержала слово, отказав себе даже в скудной доле будничной нормы угрюмой озабоченности, пока мы обедали у Берторелли на Шарлотт-стрит, потом смотрели триллер, в котором действие происходит на атомной подводной лодке и который я предпочел венгерскому фильму о жизни Листа, казавшийся ей более для меня подходящим, а также на протяжении дальнейших событий этой ночи. И все же мне бы так хотелось, чтоб последних ее фраз в разговоре о Пенни не было, потому все во мне тревожно напряглось, когда за завтраком Вивьен спросила:

– Кстати, Дуг, ты в понедельник очень занят?

Я вытащил свой календарик:

– Я бы сказал, частично. Но мне ничего не стоит переиграть. А разве ты вечером не навещаешь отца?

– Ну да, хотя я подумала, может, нам поехать вместе? Он частенько о тебе спрашивает.

– Чтоб втроем провести вечер?

– Ну да, я подумала, что могла бы заскочить за тобой сюда к шести, чтобы потом, – продолжала она, глядя в окно, – вдвоем отправиться примерно в четверть седьмого.

– Чудесно! Звучит заманчиво.

Я вышел победителем из традиционного сражения, не позволив Вивьен мыть после завтрака посуду, проводил ее, помыл посуду, написал одно письмо и погрузился в безделье до тех пор, пока три коротких звонка не возвестили об уходе на работу возражавшей против моей игры на рояле бухгалтерши Гвинет Икбаль, которая жила внизу. По этой причине я немедленно сел за инструмент, хотя и знал, что также возражавший против моей игры Фазаль Икбаль сидит дома и просидит еще с час или больше, занимаясь бог его знает чем. Однако он был более терпим к моей игре, поскольку я возражал – и, как мне казалось, имея больше оснований, – против вибрирующих завываний, перемежающихся взрывами громких щелчков, которые Фазаль имел обыкновение производить с помощью некоего принадлежавшему ему прибора и которые я терпел.

Я проиграл весь бетховенский опус № 109 сначала частями, а после чашки кофе весь целиком. По завершении сказал себе, что, может быть, Икбали вовсе не так уж привередливы. С прилежным усердием руки следовали за мыслью, однако мысль текла слабо и вяло, позволяя глазам брать на себя львиную долю ее обязанностей. Я сказал себе, что моя излюбленная отговорка: из меня не вышло пианиста-солиста из-за упорного нежелания моего учителя фортепиано воспрепятствовать моему переключению на духовой инструмент и уходу в духовой оркестр, – была лишь отговоркой, не более. Что говорить, бренчание на фортепиано сохранилось как связующее звено с прошлым, однако в будущем стоит ограничиться клавиатурой пишущей машинки, что принесет более определенные и осязаемые результаты.