Лев Экономов - Перехватчики

• Название: Перехватчики
• Автор: Лев Экономов
• Издательство: Военного издательства Министерства обороны СССР
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1956

Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.

В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.

Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.

После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».

Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л. Экономова «Готовность № 1».

В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.

Л. Экономов — член КПСС с 1953 года.

С 1954 по 1959 год работал редактором в издательстве ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».

Л. Экономов не порывает связь с армией и в настоящее время. Военная тема занимает центральное место в его произведениях.

Вышли в свет повесть «Под крылом — Земля» и книги очерков.

Роман Л. Экономова «Перехватчики» правдиво и волнующе рассказывает о жизни и боевой учебе советских летчиков, которым поручена охрана воздушных границ нашей Родины, о мужестве и стойкости, о крепкой дружбе, горячей любви и верности воинскому долгу.

---

— Будьте внимательны, — предупредил он по телефону руководителя посадки старшего лейтенанта Веденеева. Веденеев был тоже летчиком, но к полетам на реактивных его, как и Сливко, не допустили по состоянию здоровья. Таким образом, летное дело он знал отлично, а руководителем посадки считался пока еще молодым и неопытным. Сегодняшний случай для него был экзаменом на зрелость.

Я очень волновался за своих друзей и, хотя знал, что посторонним на диспетчерском пункте слепой системы посадки, как и на СКП, находиться нельзя, все-таки побежал к знакомой крытой машине.

Мое появление, к счастью, не вызвало никакой реакции, потому что все занимались своим делом. К тому же в машине было темно. Вовсю гудели вентиляторы, откачивая горячий воздух, исходивший от радиоблоков, в которых совершались удивительные физические процессы.

У круглых серебристо-желтых экранов, слегка подсвеченных изнутри, сидели операторы. Один из них впился глазами в индикатор обзорного радиолокатора, стараясь найти в отраженных от местных предметов светлячках-импульсах те, которые бы передвигались.

— На удалении пятьдесят — пятьдесят пять два самолета, — вдруг доложил оператор Веденееву и тотчас же связался с летчиком первого самолета.

— Семь сорок, я — Аметист двенадцатый. Как слышите, ваша высота?

— Слышу отлично, — прохрипело в динамике. — Высота четыре тысячи.

Оператор взглянул на освещенный узким лучом света график определения поправок вертикальной скорости снижения и дал Лобанову команду.

— Семь сорок, держать вертикальную пятнадцать. — Это значило, что летчик должен был снижаться с вертикальной скоростью пятнадцать метров в секунду.

— Понял, — ответил летчик.

Теперь необходимо было дать команду Шатунову, который, как только начался снегопад, отстал на несколько километров, чтобы не столкнуться с Лобановым.

— Семь пятьдесят, ваша высота? — спросил у Шатунова оператор.

— Две с половиной.

— Держать горизонт до моей команды.

Летчик должен был идти без снижения.

Оператор то и дело запрашивал высоту то у одного летчика, то у второго, говорил им, с какой скоростью снижаться к земле.

Веденеев стоял за спиной у оператора и контролировал его работу. Он был так напряжен, что не заметил, как я подошел к нему и встал рядом.

Система посадки, установленная на нашем аэродроме, состояла из нескольких радиолокаторов.

Пока действовал только обзорный. Он предназначался для обнаружения самолетов и для контроля за их движением в районе аэродрома.

Когда самолеты были на удалении тридцати километров от полосы, Веденеев связался по телефону с операторами посадочного радиолокатора, находившегося на другой машине.

— Смотреть, удаление тридцать на курсе.

Через некоторое время на индикаторе курса появилась светящаяся отметка — управляемая оператором курса антенна захватила самолет. Он летел в направлении аэродрома.

Вспыхнула отметка от самолета и на индикаторе глиссады, который показывал, по какой кривой снижается этот самолет.

Теперь руководство посадкой взял на себя Веденеев.

Круглые зеленоватые экраны светились в темноте, как глаза какого-то огромного доисторического животного. Экраны говорили Веденееву, держит или нет летчик точный курс на посадочную полосу, правильно ли снижается.

— Семь сорок, до дальней десять, на курсе на глиссаде, — сообщал он Лобанову, и тот знал, что идет в нужном направлении, снижается под заданным углом, а до дальней приводной радиостанции ему осталось лететь десять километров.

Через минуту на обоих экранах появился второй самолет.

Начальнику посадки показалось, что Шатунов может сблизиться с Лобановым. Веденеев поднес микрофон ко рту:

— Семь пятьдесят, уменьшите скорость на десять.

— Понял! — ответил Шатунов. А потом спокойно, как будто это было каким-нибудь пустяком, доложил: — Сдвинуть рычаг управления двигателем не могу. Заклинило.

— Немедленно переходите на горизонтальный полет! — вдруг закричал испуганный Веденеев. Он знал, что Шатунов мог в любую минуту наскочить на Лобанова.

— Понял! — все так же спокойно ответил Михаил. И этот спокойный голос подействовал на Веденеева отрезвляюще. Он взял себя в руки и, сняв телефонную трубку, доложил о случившемся на КП.

— Семь пятьдесят, наберите высоту тысяча метров! — приказал Шатунову руководитель полетов.

— Помял.

— Попытайтесь убрать газ! — последовала новая команда, как только высота была набрана.

— Пытался, ничего не получается.

Чувство тревоги охватило всех, кто находился на земле.

Нам стало ясно: у Шатунова был один выход — катапультироваться, покинуть самолет.

И мы ждали такой команды. Между тем Веденеев продолжал сажать Лобанова.

Как только Николай оказался над дальней приводной радиостанцией, специальный бортовой маркерный приемник включил на приборной доске в кабине самолета сигнальную лампочку, а в наушниках у летчика затрещал звонок.

Веденеев напомнил Лобанову:

— Проверьте щитки, шасси, — то и другое к этому времени должно быть выпущено.

Руководитель посадки ни на секунду не выпускал из поля зрения Лобанова и все время информировал, правильно ли он летит, давал поправки. От перенапряжения у него выступили на лбу бисеринки пота.

После прохода дальней самолет начал снижение к посадочной полосе. Наступили самые ответственные минуты и для летчика и для Веденеева.

Начальник посадки спросил:

— Семь сорок, полосу видите?

— Нет.

Лобанов продолжал лететь вслепую, руководствуясь только приборами и командами с земли, до которой было рукой подать.

— Идете отлично, — подбодрил Веденеев летчика.

И вот уже Лобанов над ближней приводной радиостанцией. На приборной доске у него снова вспыхнула сигнальная лампочка, и снова зазвенел звонок. И вдруг мы услышали в динамике его голос:

— Полосу вижу.

Все, кто находился на диспетчерском пункте, облегченно вздохнули, переглянулись. Но это продолжалось только одну секунду. Потом снова все напряглись и стали слушать разговор командира полка с Шатуновым.

Молотков вывел летчика по локатору к замерзшему болоту, находившемуся в нескольких километрах от аэродрома, и велел покинуть самолет.

— Я буду сажать самолет на аэродром, — сказал Шатунов. — С выключенным двигателем.

— Делайте, что вам приказывают, — сказал командир. — Катапультируйтесь.

— Я буду сажать самолет на аэродром, — повторил Шатунов. — Прошу подвести меня к полосе.

— Он с ума сошел! — сказал Веденеев. — В такую погоду!

Однажды среди прорабатываемых нами документов попался такой, в котором говорилось, как в каком-то полку командир звена произвел посадку с выключенным двигателем. Но это было в летнюю пору и при хорошей видимости. Командира наградили ценным подарком.

— Не валяйте дурака! — повысил голос Молотков.

Еще никогда никто не видел его таким. Но никогда никто и приказа его не ослушивался. Командир отвечал за жизнь Шатунова и знал, что делал.

— Прошу подвести меня к полосе, — снова послышался голос Шатунова. — Я буду сажать самолет на аэродром. Мое решение окончательное.

Прошло некоторое время, прежде чем командир сказал начальнику посадки по телефону:

— Сажайте, Веденеев, — а через две минуты пришел на диспетчерский пункт сам.

И снова оператор впился глазами в индикатор кругового обзора, снова послышались его команды, а когда отметки от самолета появились на индикаторах глиссады, за дело взялся Веденеев.

Чтобы уменьшить скорость полета истребителя, Молотков приказал Шатунову выпустить сначала воздушные тормоза, потом щитки-закрылки.

Пока Шатунов не прошел дальний привод, начальник посадки давал ему нужные команды, а потом, как и требовала инструкция, просто информировал летчика, справа или слева от курса он летит, выше или ниже глиссады.

Стоило только Шатунову уклониться вправо и взять ниже глиссады, как Веденеев тотчас же сообщал:

— Семь пятьдесят, правее курса сто. Ниже глиссады тридцать.

Это грозило тем, что летчик мог сесть не на полосу и с недолетом. Получив информацию, Шатунов исправил положение.

Когда до полосы осталось два километра, Шатунов по приказу командира полка выключил двигатель. Теперь почти все зависело от умения летчика, от его мужества и мастерства. Впереди его ждали, держась за руку, жизнь и смерть. Стоило Шатунову сделать малейшее неверное движение — и самолет снизится раньше времени, не дотянет до аэродрома. А перед ним деревня. На такой скорости можно было скосить целую улицу вместе с ее обитателями.

Вот уже Шатунов доложил, что прошел ближний привод.

Я представил Шатунова в безжизненном стальном утюге весом в несколько тонн, который на огромной скорости летит к земле, и мне сделалось так страшно, что даже дух захватило.