Лев Экономов - Под крылом земля

• Название: Под крылом земля
• Автор: Лев Экономов
• Издательство: Военное издательство Министерства обороны Союза ССР
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.

В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.

Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.

В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.

После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».

Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л. Экономова «Готовность № 1».

Л. Экономов — член КПСС с 1953 года.

С 1954 года работает редактором в издательстве ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».

Книга «Под крылом земля» — первое большое произведение молодого автора. Это — повесть о послевоенных днях летчиков-штурмовиков.

---

Несколько минут все молчали. Было слышно только гуденье моторов в воздухе. Мы с нетерпением ждали, что ответит капитан.

— Вот и чувствуется, что вы не кончали академий, — наконец проговорил Истомин. — А придется. Если решились учить других. Творить надо на земле. Нестеров над своей десятисекундной петлей работал год. Упорно. Настойчиво. Ночей не спал, чертил, вычислял, составлял таблицы. Не случайно у нас говорят: «Победа в воздухе куется на земле». — Капитан больше обращался к нам, чем к Сливко. — Авиационному искусству нет предела. Но это искусство должно опираться на пробную теорию, на проверенные расчеты, а не на девиз «куда кривая выведет».

Я невольно проникался уважением к командиру эскадрильи, раньше часто поражавшему нас чрезмерной осторожностью.

Полеты продолжались до вечера. Когда флаг на стартовом КП был спущен, командир полка сказал штурману Кобадзе:

— А молодые соколы у нас с напором. Расправить им крылья — вот главное.

Кобадзе подозвал меня.

— Один совет, лейтенант Алеша, — не укорачивай радиуса. Это пригодится, когда перейдешь к полетам в сложных метеоусловиях. Там, дорогой, нельзя крены гнуть. Определенно. Ну да ладно, сразу все не дается.

Он вдруг пристально посмотрел мне в лицо и усмехнулся:

— А вид у тебя утомленный. От перенапряжения. Что ж будет, когда перейдешь к длительным полетам?

Вспомнилось, как я легкомысленно заявил Кобадзе, что физкультура мне ни к чему.

— Буду тренироваться, — пообещал я.

Зарулив самолёт на стоянку, я строго сказал Мокрушину:

— Вы мой первый помощник, и мы оба Отвечаем за проступки членов экипажа. Сегодняшняя грязь на фюзеляже — от вашей нетребовательности к Брякину.

— Я же говорил вам, что не умею командовать…

— Надо учиться. Или хотите, чтобы ваши служебные обязанности выполнял кто-то другой? А с мотористом Брякиным нужно меньше пререкаться. Приказ начальника — закон для подчиненного.

— Да, конечно! — мрачновато согласился Мокрушин, скосив глаза в сторону. — А с чего начать?

— С себя! Вы увлеклись делом — хорошо. Не стали замечать окружающего — плохо. Брякин воспользовался этим и увильнул от работы. Вот и нужно доказать товарищам, что перед ними — командир.

IX

Первомайский праздник был не за горами.

По вечерам участники самодеятельности собирались в армейском клубе. Разучивали песни, плясали, декламировали. Было шумно, весело. Кобадзе метался от группы к группе, показывал, хвалил, ругал.

Иногда в клуб заглядывал подполковник Семенихин. Как-то он появился с командиром полка. Репетировали одноактную пьесу.

— А ведь хорошо! — воскликнул Молотков. — Может, возьмешь на выучку, капитан?

— Вас?

— А чем не артист, — полковник выпятил грудь и этаким орлом посмотрел на всех.

— Не возьму.

— Это почему же?

— Да ведь пропускать будете, как в прошлые разы. Какой же это пример для других?

— Плохой пример, — согласился командир. — Да, здорово у тебя дело поставлено. Ну, а если б в театр пригласили работать? Пошел бы?

— Нет, — ее задумываясь, ответил капитан.

— Почему же? Может, высоко бы поднялся.

— Страшно без парашюта, — отшутился капитан. — Да куда же выше? — уже серьезно закончил он. — Разве, товарищ полковник, есть профессия выше нашей?

Командир и Семенихин переглянулись.

— А что же ефрейтора Брякина не видно? Он такой ловкий гитарист. Виртуоз.

Кобадзе развел руками.

— Не берем в кружок троечников. А у ефрейтора по политподготовке хвост.

Командир посмотрел на Семенихина. Не хотел бы я попасться Молоткову на глаза в эту минуту!

Я поглядел на пионервожатую Майю. Кругленькая, с маленьким задорным носиком и большими косами, уложенными на затылке, она внимательно смотрела на командира, приоткрыв по-детски припухлый рот.

«Лучше бы они не говорили об этом, — подумал я. — Ведь ей же неприятно слышать такое! И за что она любит его, непутевого?.. Впрочем, хорошо, что при ней говорят о Брякине, может, она как-то повлияет на него». И мне уже хочется громко ругать Брякина, обвинять во всех смертных грехах. Но я ловлю себя на мысли, что жаловаться на него — значит расписываться в собственной беспомощности.

Подполковник о чем-то заговорил с Майей. Командир и штурман полка отошли к окну.

— Я не хотел отвлекать вас, капитан, — сказал Молотков, — а поэтому пришел сам. Вы назначаетесь руководителем полетов на полигоне. Завтра чуть свет вылепите туда на «маленьком». Вот хотя бы с Простиным, — командир кивнул толовой в мою сторону.

Я поспешно одернул френч и подошел.

— А вам, — обратился Молотков ко мне, — будет полезно уточнить маршрут и место расположения целей. Пригодится. Ну-с, теперь продолжайте. Пойдемте, подполковник, не будем смущать артистов.

— Одну минуточку, — отозвался Семенихин. — Тут Майя Александровна просит помочь организовать в школе авиакружок.

Майя — вся внимание, даже губу прикусила, — ждет, что ответит командир, который шутит-шутит, а смотрит строго.

— Поможем, — сказал он, — но начинать надо с нового учебного года. А чем вы порадуете в праздник? — обратился он к Майе и, не дожидаясь ответа, попросил — Знаете, спойте о наших соколах что-нибудь задушевное. Ох, только боюсь, потеряют соколы голову.

На полигон мы прилетели рано утром. Земля, перепаханная взрывами бомб, пружинила под ногами, источая темную болотную воду. Привязав самолет к двум нарядным березкам, которые, словно подружки, склонились одна к другой и тихо шептались о чем-то, мы пошли к вышке. Трава под ногами была мягкой, холодной. Пахло грибами и плесенью. Скоро дорога вывела на болото, густо заросшее камышом, — его здесь совсем не срезали, боялись попасть под бомбежку. Когда я цеплялся сапогом за стебли, с них слетала серебристая росяная пыль.

Осторожно, чтобы не разорвать хрупкий паутинный узор, Кобадзе раздвинул под кустом траву и сорвал несколько ландышей. Понюхав их, воткнул за ремешок своего шлемофона.

Пока Кобадзе устанавливал связь с аэродромом и проверял боеготовность полигонной команды, я забрался по шаткой лесенке на вышку и разложил на столике документы для руководства полетами. Сегодня выполняли упражнения старые кадровики.

— Эти цели давно надо подновить, — слышался снизу звонкий голос штурмана. — Живете среди лесов дремучих, а от танков одни скелеты остались. Определенно.

И вскоре тишину нарушил стук топора, треск падающего сухостоя.

Взошло солнце. На траву легли желтоватые отсветы, заблестела вода, скопившаяся в бомбовых воронках, отчетливо стал виден каждый листок на деревьях, будто позолоченных солнцем.

На вышку поднялся и Кобадзе. Смуглое лицо его казалось на солнце отлитым из бронзы, черные, коротко остриженные волосы отливали синим.

Кобадзе внимательно осмотрел окрестность.

— Вон ту верхушку придется спилить, — он указал ракетницей на старую, искореженную осколками сосну, — закрывает, окаянная, цели. — Эй, кто там у гнилого озера! — закричал он в рупор. — А, впрочем, ладно, — Кобадзе махнул рукой, — это мы сами сделаем.

Он надел наушники и, уткнувшись в таблицы, стал высчитывать что-то на штурманской линейке. Потом посмотрел на часы.

— Первая группа вылетела. Скажи-ка, свет Алеша, чтоб полигонники прекращали работы и уходили.

Через четверть часа со стороны сосняка послышалось ровное, спокойное, нарастающее с каждой секундой рокотание. К полигону подходила группа самолетов. Получив разрешение обрабатывать цели, летчики замкнули круг.

Самолет ведущего делал третий разворот. Я затаил дыхание. Начало четвертого разворота. Самолет клюнул и камнем стал падать вниз. Я считал секунды, стараясь угадать, на сколько метров снизился самолет. Он продолжал пикировать, а от центроплана уже отделились две огромные бомбы. Зловеще покачивая стабилизаторами, они падали под углом. Мгновение — и самолет птицей взмыл кверху. Бомбы упали «а землю. Одна из них подпрыгнула, вторая зарылась в мох, и вот два взрыва на секунду заглушили шум моторов. Черные кусты раздробленной земли выросли в белом круге с крестом. Клубы дыма обволокли цель.

— Какая точность!

— Ничего не скажу, точнехонько, — ответил Кобадзе и подмигнул мне.

Я посмотрел через его плечо в плановую таблицу. Упражнение выполнял Сливко.

А «а четвертом развороте уже другая машина. Секунда — и самолет, словно натолкнувшись на преграду, нырнул. Вот он, будто по невидимой крутой горе, заскользил вниз, повторяя действия ведущего.

— Не взял поправки на ветер, — сказал капитан. Снова два взрыва потрясли воздух. Я увидел: бомбы упали с перелетом и правее.

Кобадзе указал летчику на ошибку. Положив микрофон, недовольно заметил:

— У Сливко вечно так. Одни летчики летают как боги, а другие обычного маневра построить не могут, — и хитро стрельнул глазами. — Присутствующие пока «е в счет.