Петр Кырджилов - Камень

• Название: Камень
• Автор: Петр Кырджилов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Кырджилов Петр Камень

Петр Кырджилов

КАМЕНЬ

Чемоданы оттягивали руки, будто были набиты свинцом. А тут еще и внук мотался под ногами, усугубляя хаос этого с самого утра сумасшедшего денечка. До чего же душно и шумно! Когда голос из громкоговорителя уже второй раз выкликнул его имя, профессор Марсель Вилар убедился окончательно, что никогда не любил вокзалы и аэродромы. Но наконец-то блеснула надежда, что он выберется из чертова ультрасовременного лабиринта, вернее, не блеснула, а замигала розовым светом над одним из входов. Номер 6, разумеется, именно шестерку искал он последние двадцать минут. Внук опять начал выкаблучивать, когда они оказались в каком-то пустом рукаве, нацеленном в утробу самолета. Дать бы сорванцу сейчас подзатыльник, но позади шествовала американская семья, и профессор решил, что рукоприкладствовать и непедагогично и, главное, непатриотично. Лишь когда самолет набрал высоту и все начали успокаиваться в своих креслах. Марсель Вилар ощутил прилив спокойствия. Вся эта чехарда завертелась вчера вечером, едва почтальон принес телеграмму. Она была короткой, но, пожалуй, никакой другой текст в жизни профессор не перечитывал с таким интересом, хотя уже и не надеялся когда-либо его прочесть: - Вылетай незамедлительно. Подходит срок камню заговорить. Баму. Баму. Это имя, ничего не говорящее огромной части человечества, носил один из его представителей, и был он погружен в такие тайны, что раскрыть их не удалось бы никому. Баму... Он как будто вечен, как будто появился на Земле еще в эпоху динозавров, дабы терпеливо дожидаться эры покорения звезд. Марсель сызмальства помнил его - низенький седоволосый морщинистый негр, вечно задумчивый, время от времени что-то бормочущий себе под нос, но стоило перехватить его взгляд - и возникала мысль, что такой взгляд укротит даже хищного зверя. Марсель вырос в Африке. Мать свою он не помнил: она умерла, когда мальчику было всего три года. Отец Вилара, один из самых известных миссионеров в Западной Африке, взял его к себе. Плато Бандиагара, соломенные хижины догонов, где копошились крохотные негритята с большими животами, - вот первые жизненные впечатления будущего профессора. И глаза Баму. Старый жрец стал его учителем и покровителем; он по существу заменил отца, поскольку земная миссия пастора Вилара предполагала долгие отлучки. Баму посвятил сына миссионера в тайну языка сиги со, раскрыл сказочные глубины верований своего племени, странные обычаи и обряды догонов, научил понимать и ценить их самобытное искусство. В двадцать один год Марсель впервые увидел Париж, город его очаровал. Он закончил Сорбонну и через три дня после получения диплома этнографа уже ступил на палубу парохода "Леонардо да Винчи". Он не мог представить себе дальнейшую жизнь без Африки. Было лето 1931 года. По приезде на родное плато Бандиагара оказалось, что отец Вилара уже умер. Баму рассказал довольно смутную историю, как-то непривычно отводя взгляд. Сводил он Марселя и к могиле на краю селения, где холмик земли был увенчан неумело сработанным бамбуковым крестом. После этого Марсель переменился: стал немногословен, ушел в себя и спасение от отчаяния пытался найти только в работе. То были годы, когда он все ближе сходился с Баму, пока наконец совет старейшин не допустил Вилара в святая святых - к Тайному Знанию. Религия догонов, давно уже ставшая целью и смыслом его жизни, была многозначной и многозвучной. Легенды о Начале могли знать только члены Ава, общности сокрытых под масками - олубару, которые прошли специальную подготовку и владели языком сиги со. Марсель еще в детстве знал кое-что от отца. Баму тоже вспоминал довольно-таки странные истории, однако воспринимались они как сказки, не более. Но, слушая монотонные, идущие из глубины веков слова старейшины в полуразрушенном святилище. Марсель не мог остаться равнодушным: эти языческие воззрения, жрецами современной науки именуемые суевериями, подозрительно точно совпадали с новейшими теориями о происхождении Вселенной, с постулатами мироздания. Сколько уже лет минуло, но помнилось, как будто еще вчера Дядя Темнеющее Око сидел против него и рассказывал легенду о Бледной лисице Йугуру, пришельце с тройной звезды. Ту, что в центре, догоны именовали Сиги толо, а ее спутниц - По толо и Эме па толо. Тройная звезда играла главную роль в рассказах посвященных, будучи символом всего Сотворения. Отец говорил, что речь шла о самой яркой звезде нашего небосклона - о Сириусе. Бледная лисица приплыла на Землю в подобии Ноева ковчега, покинув По толо. Бесконечно долго длилось ее путешествие среди звезд, покуда она не достигла Земли и не основала род Владетелей. В святилище и сейчас еще сохранились, должно быть, рисунки, которые Марсель когда-то старательно копировал один за другим. В центре этой картинной галереи, в большой нише, была изображена Бледная лисица, плывущая к Земле от звезды По толо. Профессор вспомнил, как его поразила одна наивная, расцвеченная яркими красками фреска, где были показаны Солнце и Сириус. Соединяющая их кривая завивалась на концах в спирали, так что нельзя было отделаться от ощущения, что это безукоризненная траектория межпланетного перелета. Сейчас, когда ровное гудение двигателей "боинга" погрузило в дрему большинство пассажиров, а тени от ночного освещения затаились по углам и при желании в них можно было вообразить все что угодно, память воскресила во всех подробностях великий для Марселя Вилара день - День посвящения. Святилище догонов находилось в обширной пещере возле вершины Холма гиены. Ни одно живое существо не смогло бы проникнуть в пещеру, посвященные должны были одолеть длинный подземный ход вроде тоннеля, вход в который знал лишь Баму. Гладкие стены тоннеля, покрытые загадочным матово-голубым материалом, вряд ли были сооружены самими догонами - они затруднялись возвести даже соломенную хижину. В центре пещеры возвышался алтарь. Возле этого алтаря и был посвящен в тайны жизни и смерти Марсель Вилар, единственный белый человек, удостоенный этой чести в двадцатом столетии. Под конец церемонии Баму указал на невзрачный и запыленный кусок материи, что закрывал небольшое углубление в скале, и в первый и последний раз вспомнил о Камне. "Настанет время - и тебя призовут, где бы ты ни находился, призовут, дабы ты услышал голос Камня", - сказал жрец... С той поры минуло полвека. В конце войны Марсель вернулся во Францию, опустошенную, настрадавшуюся. Тогда-то он и познакомился с Натали. То были самые счастливые его годы. И самые плодотворные. Он получил кафедру, стал профессором, написал книгу "Загадка догонов".

Профессор только-только задремал, когда уловил какое-то дразнящее скрежетаньице. Что-то этот звук напоминал, но что именно - сразу он припомнить не мог, поскольку сказывалась усталость и он с трудом выкарабкивался из закоулков сна. Придя в себя, он открыл глаза и увидел внука. Кажется, он совсем забыл про мальца. Тот проснулся, одеяло сползло на пол, но это его нисколько не заботило - все внимание ребенка было сосредоточено на разноцветном кубике, который он вертел в руках. Игрушку кубик Рубика - подарил внуку сам профессор, не предполагая, какие поджидают его неожиданности. Натали умерла двенадцать лет назад, так и не дождавшись внука, маленький Марсель родился через год после ее смерти. Его отец, сын профессора, работал на телевидении и колесил по свету триста дней в году. Остальные дни он проводил на курортах с Элен, снохой профессора. Она работала в знаменитом доме моделей и не часто засиживалась дома по вечерам, так что ребенка воспитывал по существу дед, и это не очень его обременяло. Правда, время от времени у них возникали разногласия по поводу телевизионных передач, марок автомашин и сортов мороженого, зато во всем остальном царило полное единодушие. А вот кубик Рубика внес дисгармонию в их отношения. Не беда, что он и сейчас все еще не может уяснить себе эту магию, облекающую шесть сторон в соответствующие цвета. Не беда, что он, профессор Марсель, не сумел собрать хотя бы одну сторону, хотя даже по ночам тайно колдовал над проклятой игрушкой. Весь ужас положения заключался совсем в другом - внук выстраивал шесть сторон меньше чем за минуту, после чего протягивал деду с простодушным: "Видишь, как все это просто, дедушка". Почему-то это нервировало профессора. Разумеется, лишь в самом начале. Теперь он уже привык. Наверное, ревность все мучительнее в старости. Наверное. - Укройся одеялом и попытайся заснуть, - сердитым голосом сказал старик Вилар. - Ладно, сейчас закончу. Смотри, нужно повернуть вот только этот угол. Руки внука ловко и без всяких усилий подчинялись ритму логики, которую деду никогда уже не постичь... В Бамако прилетели рано утром, а спустя пять дней дед и внук увидели на горизонте очертания плато Бандиагара.

* * *

Внешне Баму не изменился, будто бы время текло мимо него, как Нигер мимо песков. Сдержанно, как всегда, он выразил радость от встречи, отдал краткие указания своим людям, которые тут же позаботились о нашем багаже. Мне почему-то показалось, что он нервничает. Лицо его прояснилось лишь однажды, когда он посмотрел на моего внука и вдруг напомнил мне того Баму, что я помнил с детства. Вечером возле костра, когда уже улеглась праздничная суета, я неожиданно и вроде бы совсем случайно оказался наедине с Баму. - Хорошо, что ты прибыл, - медленно выговорил он. - Не знаю, как бы я управился без тебя. - И все же объясни, что мы собираемся делать? Тебе ведь ясно лучше других: я ничего не знаю о Камне. - Да и я знаю не так уж много. Не думай, будто я всемогущ. Даже тогда, при твоем посвящении - помнишь? - я так и не смог показать тебе Камень. А когда хотел сдернуть покров, то мне не позволили. В сущности я сам-то видел его лишь несколько раз. - И каков он из себя? - Завтра увидишь сам. - Баму медленно уминал травку в своей трубке, готовясь вкусить священный дымок. - Настало время Камню заговорить. Такое случается один-единственный раз за тысячу лет, и я горжусь, что голос Камня зазвучит в мое время. - А что скажет Камень? - спросил я опасливо. - Кто знает! Может, и ничего не скажет, но завтра нужно его вытащить и подготовить. Завтра, при Большой луне. В присутствии всех посвященных. Голоса братьев с По толо идут издалека, они одолевают просторы вечности и непонятны нам, но срок подходит. - Но знаешь ли ты, как... - тут я начал путаться, - как включить его? Как заставить говорить? Ну не заставить, не хмурься. Как попросить, помолить? - Не знаю, - с какой-то дразнящей неуверенностью отвечал Баму. - И потому позвал тебя. Ты из касты посвященных и к тому же еще белый. Может, ты сумеешь исполнить Завет. - Завет? Какой Завет? Почему ты никогда не говорил мне о Завете? Баму медленно вытащил трубку изо рта, уперся взглядом в тлеющие угли костра и начал причитать напевно, протяжно, почти шепотом, но достаточно ясно, чтобы можно было его понять: - Когда срок придет, камень надо извлечь и водрузить на священный алтарь. Нижняя часть цвета белой воды пусть глядит на землю, поскольку белое покров мертвецов. Верхняя часть цвета пустыни пусть смотрит на тройную звезду Сиги толо, откуда приплыли наши пращуры. С Сиги толо придет их голос. Сторона цвета травы да обратится к Южной горе, именуемой Возвышающейся к небу башней. Сторона цвета апельсина глядит в Водопад с цветами радуги. Сторона цвета небесного озера пусть глядит на Горные родники охотничьих прорицательниц. Сторона цвета крови да противостоит болоту, этому убежищу пренебрегающих благом. Когда все будет сотворено, как сказано, и когда придет срок, Камень заговорит. От шести сторон света долетит голос седьмого прародителя, восставшего против остальных. Баму замолчал и дал понять жестом, что разговор окончен и пора лечь отдохнуть... Невозможно рассказать, с каким волнением ждал я следующей ночи. День был жарким, даже в хижине нечем было дышать. Ко всему прочему мой внук бесновался, как никогда. Он уже перезнакомился с местными ребятишками и приволок после обеда огромную рыбину, которую непременно хотел самолично приготовить. Я попросил его, полагаю достаточно учтиво, исчезнуть с глаз моих, но он, кажется, обиделся и пропал до самого вечера. Впрочем, мне было не до него. Под вечер я совершил небольшую прогулку, но не встретил ни одного знакомого лица. Мне показалось, что молодые догоны избегают меня, а некоторые даже скрывали свои лица. Чувствовалось какое-то всеобщее напряжение, чего я никогда здесь не ощущал. Вот и ночь наконец пала, стремительно и нежданно, и первый тамтам заговорил. Ему ответствовали другие, раздались первые выкрики, первые искры полетели к небу от костров. В верхней части селения готовилась церемония, где предстояло участвовать и мне, но конечная цель которой была не ясна не только мне, но и вдохновителю и руководителю всего действа. Я вспомнил моего отца, его советы быть смиренным перед судьбой и терпеливым к сим диким детям природы. Это меня успокоило, и руки мои уже не дрожали, когда я напяливал на свое старческое тело широкий белый балахон. И закружило меня в ритме стройных черных тел, впадавших в экстаз под воздействием ритмов музыки, и сам я перескакивал с ноги на ногу, ощущая вкус молодости, - пока не оказался уже в святилище. И стало вдруг тихо, так тихо, что я испугался. Слишком много вкусил я прелестей цивилизации за последние тридцать лет, чтобы не почувствовать разницу между ними и мною, между моим миром и их мирком. Откуда-то из закоулков греховного моего подсознания выплыл слабый, но тревожный голосок, он нашептывал мне что-то о смерти моего отца, неясной и нелепой, как всякая смерть, о жреце Баму, утаившем от меня загадку отцовой кончины. И почему-то впервые за этот день я забеспокоился о внуке, но было уже поздно. Тайная церемония, ради которой я одолел тысячи миль, начиналась. Я огляделся и не без удивления увидел почти всех, кто много лет назад участвовал в моем посвящении. Маски были уже сняты, и потные лица масляно блестели в дрожащем свете факелов. Дядя Темнеющее Око, Юн Открыватель Истины, Страж Границы, Царь Обезьян, Кожаный Щит, Вопрошающий и Вечно Недовольный. Отсутствовали Горбун, Высокий Тростник и Молодой Дракон. Был здесь и Баму. Мне показалось, что святилище как-то уменьшилось. Фрески на стенах подвыцвели и уже не так воздействовали на меня, как в молодости. Что-то переменилось необратимо, и я это ощутил. Старость и дух смерти витали окрест, и лишь мгновение, ожидаемое веками, еще поддерживало дух в этих мумифицированных стариках, опьяняло их, вдыхало в них волю. Только фанатичная вера внушала убеждение, что надо дожить, проползти еще несколько лет, месяцев, дней, чтобы лицезреть наконец чудо - Камень должен заговорить. Почему-то все они рассчитывали на меня, ведь человек даже неосознанно всегда на кого-то рассчитывает. Теперь мне стала ясна неуверенность Баму - наверное, он помнил о неудавшейся попытке Контакта, когда Камень не заговорил. Баму завел в тишине свою протяжную песнь: - Когда срок придет, Камень надо извлечь. Камень надо извлечь и водрузить на священный алтарь... Жрец медленно и торжественно приблизился к нише, молитвенно склонился над нею и окаменел. В святилище царила тишина. Все смотрели на Баму. Неожиданно он резким движением отодвинул завесу. Кругом царил полумрак, придававший еще большую значительность происходящему. В нише, облицованной черным, покоился странный и, как мне почему-то почудилось, неземной предмет, сиявший разными оттенками. В сказочном свете факелов переливались драгоценные камни, из которых был сделан Камень. Все стояли в оцепенении. - Иди! - приказал мне Баму, не отводя восхищенного взгляда от священного Камня. С трудом, как парализованный, я сделал два шага. Жрец взял двумя руками Камень, прислушался и с величайшей осторожностью положил на алтарь. Первое желание, которое я испытал при виде Камня вблизи, было желание расхохотаться. Возможно, это стоило бы мне жизни, однако... На священном алтаре, некогда воздвигнутом самим Дионом, лежал, быть может, самый ценный и таинственный предмет на планете. Десятки ученых готовы были бы рискнуть жизнью, чтобы потрогать эту реликвию будущего. Этот камень был смыслом и целью существования целого племени, благоговевшего перед ним, его обожествлявшего. Такое благоговение было бы понятно и объяснимо, если бы могущий подать голос Камень не оказался заурядным кубиком Рубика - любимой игрушкой моего внука! Да, конечно, маленькие разноцветные кубики, из которых он был составлен, - наверняка драгоценные камни, но смысл-то игрушки от этого не менялся. - Марсу! - Баму назвал меня, как называл только в детстве. - Теперь ты знаешь, зачем сюда вызван. Необходимо подобрать цвета Камня и поставить его так, как было указано тебе вчера вечером! Иначе он не заговорит. И великий жрец догонов завел свою песнь: - Нижняя часть цвета белой воды пусть глядит на землю, поскольку белое покров мертвецов. Верхняя часть цвета пустыни пусть смотрит на тройную звезду Сиги толо, откуда приплыли наши пращуры... Легко, наверное, понять мое состояние. Обступившие меня потомки Белой лисицы не могли меня не уважать, иначе на моем месте стоял бы другой в столь важный для них миг. И вот, судя по всему, я должен их сейчас разочаровать. - Но это же известно каждому... - начал я. - Что ты сказал? - быстро перебил меня Баму. - Но это же кубик, кубик Рубика, и все человечество вертит его, будто свихнулось. - Это наш Камень, - твердо ответил Баму. - И настал срок, когда он заговорит. А тебе настало время подготовить Камень. Но почему именно я, черт бы вас всех побрал, хотелось мне закричать. Разве так уж трудно это сделать вам - великим магам и колдунам, познавшим все тайны живых и мертвых? Или вы просто заурядные поставщики суеверий, умело облапошивающие своих соплеменников?.. Я нервничал, а это не предвещало ничего хорошего. Хотелось закурить, хотя после смерти Натали я не взял в рот ни одной сигареты. Наконец я решился, вздохнул глубоко и... - Баму, я бессилен приготовить Камень, - отрезал я ледяным голосом и вдруг почувствовал, что освободился от тяжести множества устремленных на меня глаз. Казалось, они даже не поняли моих слов. Да и смотрели они не на меня, а на кого-то рядом со мной. Я обернулся и сразу заметил своего внука. Он был несколько смущен, но не испуган. Злополучную рыбу он насадил на деревянную палку. Внук смотрел на всех тем обезоруживающим взглядом, каким смотрят только дети. Наверное, он испугался быстро наступившей ночи и начал меня искать. Одного он знать не мог: того, что появление в святилище любой живой души, кроме посвященных, карается смертью. У меня начали холодеть конечности. И снова вспомнился отец. Уж не расплатился ли он жизнью за то, что, ведомый любопытством, проник в святилище?.. Я обнял внука за плечи и крепко прижал к себе. Покуда я жив, они его не получат. - Дедушка, но ведь это так просто, - нарушил тягостное молчание ребенок, выскользнул из моих рук, схватил священный Камень и начал привычными движениями его собирать. Баму смотрел на него мертвым взором. На земле, отброшенная и ненужная, лежала уснувшая рыба. Внук вертел кубик, и по стенам святилища мелькали разноцветные блики от драгоценных камней. - Готово. Я же говорил, это так просто. Ну и тяжелый этот кубик, зато красивый! - с этими словами внук протянул Баму приготовленный кубик. Я заметил: на жреца он смотрел гордо, с достоинством, но не без чувства вины. Баму медленно принял Камень. Недоверчивым взглядом окинул он все шесть сторон - каждая своего цвета, посмотрел на меня, затем на ребенка. Того мертвого взора уже не было на его лице. Теперь он смотрел, как тогда, когда обучал меня сиги со - единственный из всех он знал язык досконально. Двумя руками жрец поднял Камень над головой и торжественно оглядывал посвященных. Многие из них еще приходили в себя от неожиданности, но было ясно, что хорошее настроение возвращалось. Баму продолжил свою песнь и медленно поставил Камень на алтарь. В этот миг из разноцветного тотема послышалось тарахтенье и потрескиванье, настойчиво запищали какие-то сигналы. Плывущий из прошлого в будущее, уставший от долгих странствий со скоростью света, зазвучал голос Вселенной.