Вячеслав Веселов - Дом и дорога

• Название: Дом и дорога
• Автор: Вячеслав Веселов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1986

Тема новой книги курганского прозаика, куда включены и ранее выходившие в Южно-Уральском и московских издательствах повести и рассказы, — духовное возмужание нашего современника, поиск им своего места в жизни и единственно важного дела. В путешествии сквозь мир молодой герой обретает чувство живой связи с современниками, осознает непреложную ценность понятий: дом, родина, долг, ответственность.

---

Купание. Ужин.

Незаметно наступает вечер. Небо играет, его краски прозрачны, слабы, летучи. Это тот переходный час, который отделяет день от вечера и, как утверждает Борис, имеет в некоторых языках специальное название. Воздух прозрачный. Кажется, стены Аруктау придвинулись к самой границе лагеря. Как быстро здесь меняется освещение! Солнце скатилось за вершины гор, и теперь, густо-синие, почти черные, плоские, как декорации, они четко вырезаны на фоне неба.

Над темнеющей землей повисает стрекот цикад. Может быть, это результат усиленного чтения фантастики, но когда я слышу их, мне представляется таинственная цивилизация крохотных металлических созданий.

— Странно, — произнес Борис — Пустыня, горы, цикады... Все впервые. И — ничего! Никаких эмоций. В нас, вероятно, есть какой-то сильный внутренний фон, который подавляет внешние картины.

— Да, — подхватывает Андрей, — я тоже об этом подумал. Что-то есть. Какое-то изначальное чувство горожанина или опыт, который не позволяет нам искренне радоваться, всерьез воспринимать эти красоты.

— Изначальное чувство! — презрительно фыркает Олег. — Старички! Это не вы, это природа вами пренебрегает. — Олег поводит плечами, делает глубокий вдох. — Да посмотрите вы, луна какая! Совершенно сумасшедшая луна!

Прошлым летом Андрей грозился приехать ко мне, а потом неожиданно прислал письмо с Курил.

«Живу на острове Кунашир, — писал он, — на берегу залива Измены. Глупая многозначительность! (Это по поводу предполагавшегося заезда к тебе.) Был на Сахалине, и он меня ничем не поразил. Обещали тут некий гигантизм в природе, но мною в этом плане замечены пока только гигантского размера пирожки с капустой и таковые же цены. Ну еще несколько экзотических слов да пресловутая черемша, которую я, наверное, смог бы отведать и у тебя в гостях. Честное слово, дома экзотики в сто раз больше. А острова? Как водится, «вставали из моря». Короче, я еще раз убедился, что всю эту природу создал сентиментальный старикан Бог, чтобы, когда его попросят на пенсию, можно было рассматривать открыточки, покрытые голубым глянцем. И мы, дурачишки, туда же! А чего глаза пялить? Наши открыточки в нас самих...»

Андрея, конечно, легко поймать на слове: чего, мол, тогда тебе дома не сидится. Но я его понимаю. Он усвоил этот насмешливый тон из чувства самосохранения — боялся проглядеть, не увидеть  с в о е. Слишком острым, слишком заинтересованным было его отношение к тому, что мы называем пейзажем. Он опасался шаблонных эмоций, лирических излияний; восторгов. Всюду ему мерещилась «литература». В самом деле, ведь захватанными бывают не только вещи, но и ландшафты, которые нам как будто не принадлежат. Мне хочется увидеть землю такой, сказал Андрей однажды, какой видели ее в те времена, когда она была еще новой.

Олег с Сережей разглядывают звездное небо. Говорят они тихо, голоса их едва слышны.

— Полярная звезда? — спрашивает Олег. — А чего ее искать. Видишь, как шпарит! А вот Дракон. Поднял шею. Ты его, наверное, не видишь.

— Я шею не вижу, — смеется Сережа.

— Большая Медведица! Ее-то, надеюсь, ты знаешь?

— Нашел, — отвечает Сережа. — Ковш с ручкой.

— Гомер увидел в рисунке звезд колесницу.

— У в и д е л?

— Так во всяком случае ему представлялось.

— Но ведь он все что угодно мог представить.

— Как сказать... Немцы, например, называли это созвездие Большой телегой, а украинцы — Звездным Возом...

Странно звучат знакомые голоса в темноте.

— Вспомнил, Олег! Звездный Воз дорогу кажет в поднебесье чистом...

Короткий смешок, пауза, быстрый взволнованный шепот Олега:

— Красноватая такая звезда. Вот сюда, по крутой дуге из ручки ковша. Арктур. Альфа Волопаса.

Снова пауза, потом шаги, сухой треск колючек. Голоса совсем рядом.

— Что там написано в твоей книге, Сергей? Нам следовало бы проводить побольше ночей так, чтобы ничто не заслоняло от нас звезд...

— ...и поэту не всегда слагать свои поэмы под крышей, — торжественно произносит Сергей и вдруг с хрустом потягивается.

Черт возьми! Откуда столько треска в таком маленьком теле?

2

Освобождая погребальную камеру от лёсса, я наткнулся на горлышко глиняного кувшина. Вскоре показался темно-серый бок. небольшого горшка. Два сосуда!

— Сейчас мы их поразим, — говорит Олег. — Первая находка!

— Алло, археологи! — Над нами неожиданно вырастает Алина. — Не увлекайтесь! Оставьте все на месте. — Она прыгает в яму. В руках у нее теша и щетки. — Спасибо. Переходите на девятый курган. Верченко вам все объяснит. Э, не забудьте кирку!

К полудню, когда мы с Олегом вернулись на свой курган, там уже работала художница Наташа, болезненного вида девушка, не снимавшая вязаной фуфайки даже в самую жару. По-моему, она вообще не замечала жары.

Камера была старательно вычищена. В ней на левом боку лежал скелет ребенка: кисть левой руки перед лицом, кисть правой — у левого локтя. Очень неудобное положение! На костях обеих рук были бронзовые браслеты, ядовито-зеленые, сильно изъеденные солями. В изголовье лежали кувшин и круглодонный горшок. Хотя сосуды покрывала пыль, было видно, что они подверглись только слабому, очень неравномерному обжигу. Горлышко кувшина выглядело светлее тулова и имело совсем другую окраску.

Итак, сегодня мы возвращаемся с находками. Алина бережно держит в руках керамику, у Олега на коленях деревянный лоток с костями.

— Поехал мальчонка, — весело говорит он.

— Так ведь девочка же, — вмешивается Сережа. — Браслеты на руках. Дочь кочевника.

— Девочка, мальчик... Какая разница! Первое путешествие на машине после трехтысячелетней лежки.

Сережа поворачивается к Саше Верченко.

— Ей правда три тысячи лет?

— Да, пожалуй.

— Но ты, кажется, не очень в этом уверен, — говорит Андрей.

— Вот найдем сотню горшков, тогда и датировать можно будет с большей определенностью.

— Где мы копаем? Бишкентская долина, чьи это земли?

— Это Северная Бактрия. Она входила в одну из восточных сатрапий Ахеменидского государства. Но наши курганы — памятники другой эпохи, более ранней. Мы не знаем, существовали ли здесь тогда какие-нибудь формы государственности.

— А что мы знаем?

— Достоверно известно одно: вот по этой самой дороге, по которой мы с вами едем, три тысячи лет назад двигались орды кочевников. Наши курганы и другие погребения, раскопанные здесь, например, Тулхарский могильник, — это первые памятники Бактрии доахеменидской эпохи.

— Кочевники, значит. Скотоводы, пастухи...

— Да, о развитом земледелии говорить не приходится. Едва ли здесь многое изменилось за три тысячи лет: те же камни, те же пески... Хотя, может, и были где-нибудь небольшие участки с сезонными посевами.

— Откуда они пришли?

— Трудно сказать. Очень мало фактических данных.

— А все-таки?

— Полагают, что с севера. Приходили, зимовали, уходили... В Бишкентской долине нет и следов поселений.

— Примитивная, видать, культура. Откуда же такой интерес к ней?

— Ну интерес совершенно понятный. Эти земли — центр одной из древнейших цивилизаций. Наши пастухи имеют самое непосредственное отношение к предыстории кушан. Приход их сюда был началом того движения кочевников, которое позднее привело к падению Греко-Бактрийского царства и образованию Кушанской империи... Вообще, в истории этих кочевников много неясного, но то, что мы знаем о них, очень любопытно. Поражает, например, своеобразие погребального обряда: очаги в могилах, неизменная ориентировка скелетов на север, разница в захоронении взрослых и детей. Некоторые ученые находят объяснения этим особенностям в древнеиндийском погребальном обряде. Действительно, совпадение погребальных формул почти буквальное. Поэтому кое-кто даже считает, что культура скотоводов Бишкентской долины во многих отношениях родственна культуре арьев. Ну а арьи! С разговора о них начинаются все книги по истории Индии...

Сережа дрожит от нетерпения, он поражен какой-то догадкой, ему хочется обнародовать свое открытие, но Верченко его не замечает.

— Со временем характер захоронений изменился: исчезли очаги, рисунок могил стал другим, появились новые формы керамики... Наши пастухи, видимо, были вытеснены другими племенами. Кто знает, быть может, они подались в Индию.

— Или... — Сережа делает круглые глаза. — Они-то и были арьями, а? Страшно подумать!

— Арьи принесли в Индию сведения о летательных аппаратах, — говорит Женька Пастухов.

Алина выразительно подняла брови и протянула Пастухову черепки.

— А что! Горшки как горшки. — В кузове рассмеялись. — Да нет, — обиделся Пастухов, — я серьезно! В Ведах есть даже специальный термин для обозначения этих аппаратов: АГНИХОТРА — корабль, который поднимается в небо.