Автор неизвестен - Повесть о смуте годов Хэйдзи

• Название: Повесть о смуте годов Хэйдзи
• Автор: Автор неизвестен
• Издательство: Гиперион
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-89332-168-5

Памятник жанра «военных повестей» («гунки-моногатари») «Повесть о смуте годов Хэйдзи» («Хэйдзи-моногатари», XIII в.) описывает один из мятежей, потрясших Японию в XII в. — мятеж годов Хэйдзи (1159 г.). Эта повесть предшествует знаменитой «Повести о доме Тайра» и является одним из наиболее значительных литературных памятников своего времени. Помимо описаний собственно политических событий данная повесть содержит обширные данные о мировоззрении жителей средневековой Японии, их быте, способах ведения военных действий.

Данное издание представляет первый перевод старейшего варианта «Повести о смуте годов Хэйдзи», ранее не переводившегося на европейские языки.

---

— Не плакай, хорошо говори! — тут Киёмори, что до сих пор держался отчуждённо, вымолвил:

— Какой храбрый мальчик! — и отвернулся, чтобы скрыть хлынувшие слёзы. Бывшие там во множестве воины тоже потупились, не в силах сдержать рыдания, и не было ни одного, кто бы поднял лицо.

Токива была двадцати трёх лет от роду. Привыкла она к изящному обхождению при дворе государыни, и когда чувства, что теснились в груди, превращались в слова и исходили из её уст, то даже свирепые воины проникались жалостью. От струившихся слёз расплылась тёмно-синяя тушь на бровях; дни, проведённые в рыданиях, изменили её так, что и узнать нельзя было — а всё равно блистала она красотой необыкновенной. Видевшие её не могли сдержать восхищения:

Токива и дети были призваны к Киёмори, и их привели в его усадьбу. Двое детей, шести и восьми лет, были справа и слева от неё, а двухлетний Усивака был у неё за пазухой.

— Такую красоту мы ни видом не видывали, ни слыхом не слыхивали! — а один человек сказал:

— Что ж тут удивительного! Когда для дочери господина Левого министра из Оомия, ставшей государыней, выбирали приятных видом барышень в свиту, то призвали тысячу дев, что слыли красавицами, а из них отобрали сотню, из сотни — десяток, и из десятка выбрали одну самую прекрасную — это и была Токива. Не может ведь она оказаться дурнушкой! Потому-то, сколько на неё ни смотри, не пресытится взгляд красотой. Танская Ян Гуйфэй или ханьская госпожа Ли, про которых говорится: «Кинет взгляд, улыбнётся, и сразу пленит обаяньем родившихся чар»[127] — и те вряд ли были прекраснее! — полушутя сказал один человек.

Токива вернулась в усадьбу правителя Исэ, и сердце её сжималось каждый раз, когда слышала грубую мужскую поступь: «Не идут ли вести на казнь детей?» Плача, вглядывалась она в детские лица, гадая: «Долго ли им осталось?» И дети, взяв её за руки, с надеждой смотрели на мать, а та была не в силах им помочь. Так они и сидели, обнявшись, и не могли унять слёзы, что орошали рукава их одежд.

Киёмори заявил:

— Не мне решать участь детей Ёситомо. В вопросах наград и наказаний надлежит следовать государевым указам. Потому выслушаем и поступим согласно государевой воле! — так изволил сказать, а люди в Рокухара увещевали его:

— Что же это вы так мягкосердечны! Ведь если оставить этих троих детей — что они учинят в будущем! Пожалейте же своих потомков! — но Киёмори говорил:

— Все так думают. Но если мы оставим в живых почти уже взрослого Ёритомо, за которого хлопочет госпожа Икэ-доно, — не глупо ли будет казнить троих младших? Что ни говорите, а исход дела зависит от того, будет жить или умрёт Ёритомо!

Токива надеялась: «Каждый день, каждый час жизни — чудо. Это всё благодаря заступничеству бодхисаттвы Каннон!» — и читала сутру Каннон, а детей научила возглашать имя бодхисаттвы. Госпожа Икэ-доно всячески хлопотала за жизнь Ёритомо, и смертную казнь ему отменили, заменив ссылкой. «Неспроста так вышло! Такова была воля бодхисаттвы Хатимана!» — истово верил Ёритомо. Местом ссылки Ёритомо определили край Идзу, что в Восточных землях. А тогда уж и детей Токивы, взирая на малость лет, было решено оставить в живых, и всякая вина с них была снята — так они и избежали смерти.

3 | О ТОМ, КАК БЫЛИ СОСЛАНЫ ЦУНЭМУНЭ И КОРЭКАТА, И О ТОМ, КАК ИХ ВЕРНУЛИ ИЗ ССЫЛКИ

В двадцатый день второй луны государь-инок Го-Сиракава изволил пребывать в усадьбе управляющего покоями государыни Акинага, что в квартале Хатидзё-Хорикава, на возведённом для торжеств помосте, где наслаждался видом объятых вечернею дымкой гор с четырёх сторон от столицы. Тут из дворца прибыл гонец и ворвался на возвышение. Государь-инок был весьма недоволен, призвал к себе Киёмори и распорядился:

— Нынешний государь слишком мал, чтобы с умыслом учинить такое. Это всё проделки Цунэмунэ и Корэкаты. Разберись с ними! — и Киёмори, почтительно выслушав государево распоряжение, ответил:

— Проявлял я верность в смуту годов Хогэн, и в сражениях минувшего года я не жалел жизни и преданно служил государю, усмиряя мятеж. Выполню любое ваше распоряжение! — вышел от государя и повёл воинов на усадьбы Цунэмунэ и Корэкаты. Из служивших у нового дайнагона Цунэмунэ двое были убиты — Митинобу, служащий Музыкального ведомства, и Нобуясу[128], бывший начальник охраны государя-инока.

Цунэмунэ и Корэката были схвачены и помещены под стражу во дворце. Смертная казнь для них была уже решена, но Министр из храма Хоссёдзи Тадамити[129] изволил сказать:

— Со времён государя Сага, когда был предан смерти Наканари[130], долгие годы не было смертной казни. В смуту годов Хогэн сёнагон Синдзэй, хоть был и мужем великой учёности, по ошибке начал казнить — и что же? — двух лет не прошло, и началась прошлогодняя смута! Правду говорят, что если за проступки казнить, то вооружённые мятежи не прекратятся — подтверждение тому мы видим воочию. Если рубить головы вельможам да сановникам без разбора — что же это будет? Слыхал я: «Из дальней ссылки не возвращаются, потому она приравнивается к смертной казни». Вот и надобно всем смертную казнь заменить дальней ссылкой! — и все восхищались его словами, говоря:

— Хорошо сказал господин министр! С тех пор, как его предок заслужил высший придворный ранг[131], на протяжении многих поколений их род охранял государей, осуществляя праведное правление. И нынешние его слова тоже мудры — несомненно, процветание ждёт и его потомков!

Сёнагон-инок Синдзэй имел двенадцать сыновей — монахов и мирян. Всем им, сосланным в разные земли, позволено было вернуться в столицу. И всё же как тяжело было на сердце у госпожи Ки-но Нии! Сражавшийся за власть Нобуёри повержен, но погиб и сёнагон-инок Синдзэй. Был бы он сослан — в какую бы землю ни сослали его — он был бы прощён, и вот, видя своих сыновей, возвращающихся из ссылки, грустила она о том, кто уже не вернётся. И государь-инок, лишившись того, с кем держал совет по делам государства, втайне скорбел о Синдзэе.

Дайнагона Цунэмунэ сослали в край Ава. Бэтто Корэката постригся в монахи, и сослали его в край Нагато. Тюнагон из Фусими Моронака сохранил и вернул государю священное зеркало, а потому вина в пособничестве Нобуёри была ему прощена. Однако же все сановники были единодушны: «Не должно его оставлять в столице!» — и отправили его туда же, откуда вернулся Харима-но тюдзё Сигэнори, в Муро-но Ясима, что в краю Симоцукэ. Когда переправлялся он через Яцухаси — Восемь мостов, что в земле Микава, он сложил:

Не мог бы во снеЮмэ ни дани Представить, что будуКакутэ Микава но Переходить Яцухаси о Восемь мостов, что в Микава, Ватару бэеи то па Следуя в ссылку. Омой я ва сэси

Государь-инок, услышав эти строки, поспешил вернуть его из ссылки.

А новый дайнагон Цунэмунэ позже, вернувшись из земли Ава, куда был сослан, стал даже Правым министром, и прозвали его Министр Ава. Левый министр[132] Корэмити из усадьбы на проспекте Оомия сказал:

— Живя в этом мире, какие только нелепицы не услышишь! В нашей стране уже был Министр Киби[133] — Просо. Теперь появился и Министр Ава — Пшено. Вот увидите — будет ещё и Министр Овёс!

А когда министра Корэмити приглашали на пиршество по случаю назначения Цунэмунэ Правым министром, он, выслушав гонца, тут же ответил:

— Никак не могу пойти — Министр Пшено ведь по случаю своего возвращения в столицу будет угощать из «походной кормушки»[134]! — знавшие предыдущую шутку люди премного потешались этому.

А постригшийся в монахи ссыльный бэтто Корэката в который раз слышал, что ему ещё не даровано прощения, и очень страдал. Как-то в письме к знакомым дамам при дворе он написал, изливая свою печаль:

Услыхал, что придётся Коно сэ ни мо Погибнуть в этом потоке — Сидзуму то кикэба Слёз река Намидагава Теченьем своим Нагарэси ёри мо Омочила мои рукава. Нуруру содэ кана

Придворные дамы принялись пересказывать этот стих друг другу. Дошло это и до государя, а он, проникшись жалостью, приказал вернуть ссыльного в столицу.

4 | О ССЫЛКЕ ЁРИТОМО, А ТАКЖЕ О СНЕ, КОТОРЫЙ ПРИСНИЛСЯ МОРИЯСУ

Госпожа Икэ-доно всячески хлопотала за Ёритомо, и смертный приговор ему был отменён, а вместо того отправили его в ссылку в землю Идзу. Икэ-доно призвала Ёритомо и изволила молвить:

— То, что до вчерашнего дня разбивало моё сердце, сегодня оборотилось великой радостью, и тебя отправляют в Идзу. Я, монахиня, с годов цветущей юности, если что-то вызывало жалость и сострадание, то не могла молча смотреть, заступалась за многих, и многим сберегла их головы. Сейчас-то я уже ни на что не гожусь, все уже привыкли к тому, что я говорю, и знала я, что Киёмори меня не послушает. Но я всё же надеялась — а вдруг что- то и выйдет? — и вот, может, вовсе и не из-за меня, но как бы то ни было, тебя помиловали. За всю свою жизнь не упомню, чтобы чувствовала я такую радость, и не думаю, что ещё когда-нибудь буду радоваться сильнее, чем нынче! — а Ёритомо отвечал: