Чеслав Милош - Порабощенный разум

• Название: Порабощенный разум
• Автор: Чеслав Милош
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-89329-577-3

Книга выдающегося польского поэта и мыслителя Чеслава Милоша «Порабощенный разум» — задолго до присуждения Милошу Нобелевской премии по литературе (1980) — сделала его имя широко известным в странах Запада.

Милош написал эту книгу в эмиграции. В 1953 г. она вышла в Париже на польском и французском языках, в том же году появилось немецкое издание и несколько англоязычных (в Лондоне, в Нью-Йорке, в Торонто), вскоре — итальянское, шведское и другие. В Польшу книга долгие годы провозилась контрабандой, читалась тайком, печаталась в польском самиздате.

Перестав быть сенсацией на Западе и запретным плодом у нас на Востоке, книга стала классикой политической и философской публицистики. Название, тема, жанр и стиль книги соотнесены с традициями Свифта, Монтескье, Вольтера, с традициями XVIII века, Века Разума. Милош называет свою книгу трактатом, точнее — это трактат-памфлет. Глубина мысли сочетается с блеском остроумия.

В центре внимания Милоша — судьба интеллектуалов, особенно писателей, в XX веке, веке тоталитаризма, веке огромного психического давления на людей мыслящих. Книга трактует об этом на примере ситуации восточноевропейских интеллектуалов, подвергнутых давлению тоталитарной идеологии.

Судьба книги, жадно читавшейся в последующие пятьдесят лет в самых разных странах, показала, что интерес к этой книге не ослабевает.

---

Благодаря таким его чертам диалектики считают реакционера типом умственно низшим, чем они сами, и потому малоопасным. Равным партнером они его не считают. Реакционерами в этом смысле были класс собственников и большая часть старой интеллигенции. Именно благодаря этому жестко взять интеллигенцию в руки после ликвидации класса собственников не представляет больших трудностей: более жизнеспособные ее представители переходят на новые идеологические позиции, а остальные опускаются интеллектуально и социально все ниже, по мере того, как перестают «поспевать» за происходящими вокруг переменами. Новая интеллигенция не имеет уже со старой общего языка. Реакционные тенденции существуют в массах крестьянства и бывшей мелкой буржуазии, но эти тенденции лишены интеллектуального выражения. Эти массы воспитываются (созданием новых условий жизни), и хотя они недовольны, с каждым месяцем увеличивается умственная дистанция между ними и убежденными реакционерами. Серьезным фактором, облегчающим властвование страной, являются политики эмиграции. Девяносто процентов из них — это, согласно данному выше определению, реакционеры. Их призывы и речи по радио напоминают стрельбу бедного Лаурела по самолетам. Слушатели не без удовольствия принимают их брань по адресу нелюбимой власти, но не могут относиться к этим формулировкам серьезно. Несообразность слов, дорогих этим политикам, и опыта — слишком явная, превосходство понимания диалектиков, всегда приспособленного к текущей действительности, слишком очевидно. Такого рода оценка, неблагоприятная для реакционеров, появляется инстинктивно: есть в ней что-то вроде чувства неясного смущения, стыд, что те, которые выступают против диктатуры, умственно до нее не дорастают. Отсюда возникает нежелание солидаризоваться с реакционерами (инстинкт, который чует слабость, присущ человеческим массам) и углубляется ощущение фатализма.

Стало быть, власти над умами масс ничто не угрожает. Интеллектуальная энергия, где бы она ни появлялась, может найти только один выход. Другое дело, если рассматривать эмоциональную жизнь масс, огромную напряженность существующей в них ненависти. Эту ненависть нельзя объяснить только экономическими причинами. Партия чувствует, что в этой области, наименее марксизмом изученной, кроются неожиданности и подлинные опасности.

Прежде всего проблема религии. Эта проблема все еще существует, несмотря на слабые пункты христианства, которые можно успешно атаковать. Не без причины католическая Церковь яростно защищала в начале Реформации феодальную структуру против зарождающегося капитализма; капитализм создал научное мышление, которое нанесло в Европе удар религии, поскольку увело лучшие умы из сферы влияния теологии. В современном обществе можно наблюдать быстрое распространение идей, которые поначалу являются собственностью лишь горстки умов. Чтобы знать, как будет происходить развитие общества, часто бывает достаточно отследить направление, в котором устремляется мысль небольшого числа наиболее чутких личностей. То, что находится в определенный момент на поверхности (например, определенные литературные стили), уступает место новым элементам, хоть долго еще продолжает существовать как сфера второстепенная и третьестепенная (впрочем, возможны и возрождения). Это произошло в Европе также с теологией, которая утратила свое первостепенное положение. Церковь потеряла интеллектуалов и не завоевала нового возникающего слоя рабочих — а это две группы, которым Партия придает специальное значение. Умственная жизнь христианства развивается сегодня на периферии Церкви — в маленьких группках, пробующих приспособить христианскую философию к новым потребностям столетия.

Однако религиозные потребности в массах существуют, и было бы ошибкой, с точки зрения Партии, их отрицать. Может быть, превращая все население в рабочих, удастся уничтожить сами эти потребности, но не совсем ясно, когда это наступит. Здесь приходится иметь дело с элементами непредсказуемости. Внутреннее сопротивление, которое человек оказывает разумному объяснению явлений, по существу таинственно. Так слаба логическая вооруженность христианства в двадцатом веке и так сильно ребенок в школе пропитывается новым способом мышления, а тем не менее все еще существует область тени, недоступная свету разума. Мы постоянно натыкаемся на загадки. Профессор Павлов, создатель теории условных рефлексов, ходил каждую неделю в церковь; поскольку он был выдающимся ученым и старым человеком, ему не делали в Москве по этому поводу неприятностей. Создатель теории условных рефлексов! Именно той теории, которая является одним из самых сильных аргументов против существования некой постоянной «природы человека». Защитники религии ссылается на эту «человеческую природу», утверждая, что изменить ее полностью не удастся и что если в течение тысячелетий в различных цивилизациях появлялись божества и храмы, можно ожидать того же самого в будущем. Что происходило в голове профессора Павлова, если две системы понятий — научная и религиозная — пребывали там одновременно?

Но являются ли склонности, которые толкают людей к религии, свойством «человеческой природы» или же условных рефлексов, действующих в течение столетий, — не столь важно: важно, что склонности эти есть. Во время войны Советского Союза против Гитлера понадобилось извлечь из пыли забвения попов, так же как пришлось воззвать к националистическим чувствам. Когда перед лицом смерти приходит мгновение абсурдного озарения, что все это не имеет смысла, — диалектический материализм обнаруживает вдруг свою математическую структуру. Человек падает с хитроумно поставленных мостов в пропасть и предпочитает подчиниться магии иконы.

Партия знает, что она сама является Церковью. От того, в какой степени она сумеет направить в нужное русло иррациональные человеческие склонности и использовать их в своих целях, — зависит ее диктатура над земным шаром и преобразование человека. Нет, недостаточно убедить людей правильным пониманием. Ритуал в красном уголке, поэзия, повесть, фильм так важны потому, что они проникают глубже, туда, где затаился эмоциональный протест. И не следует проявлять терпимость к другой Церкви — христианской. Это враг номер один: в нем находит опору всякий скептицизм масс, если речь идет о радикальном изменении человека. Если, согласно Евангелию, нельзя обижать ближних, то, может быть, нельзя также искоренять «кулаков»? Если не надлежит оказывать наивысшие почести людям, то, может быть, обряды в честь гениев, таких, как Ленин и Сталин, являются идолопоклонством?

Среди моих знакомых и друзей было много христиан — поляков, французов и испанцев, — которые в области политики были сторонниками строгой сталинистской ортодоксии, сохраняя себе внутренние оговорки, веря в корректуру Бога, проводимую после исполнения кровавых приговоров полномочными представителями Истории. Они заходили в своих рассуждениях довольно далеко: по их мнению, историческое развитие происходит согласно незыблемым законам, которые существуют по воле Бога; одним из этих законов является борьба классов; двадцатый век — это век победоносной борьбы пролетариата, которым руководит в этой борьбе коммунистическая Партия; поскольку вождем коммунистической Партии является Сталин, он выполняет закон Истории, то есть действует по воле Бога, и нужно быть послушным ему. Обновление человечества возможно только тем способом, который применяется на территории России, поэтому христианин не может выступать против единственной, правда, жестокой идеи, которая создаст на всей планете нового человека. Такое понимание часто используется публично теми духовными лицами, которые являются орудиями в руках Партии. «Христос — это новый человек. Новый человек — это советский человек. Стало быть, Христос — это советский человек!» — сказал румынский патриарх Юстиниан Марина[194].

В действительности эти христиане (не говоря о простых исполнителях вроде Марины) совершают один из самых больших обманов, какие можно было видеть за многие века. Этот обман состоит в стыдливом отречении от своей веры. Между христианством и философией сталинизма существует непримиримое противоречие: христианство опирается на понятие индивидуальной заслуги и вины, тогда как Новая Вера заменяет это понятие понятием заслуги и вины исторической. Христианин, который отвергает индивидуальные заслуги и вину, перечеркивает тем самым подвиг Иисуса, а Бог, на которого он еще ссылается, превращается постепенно в Историю. Если же он признает, что существует только индивидуальная заслуга и вина, разве он может смотреть равнодушно на страдания человеческих существ, единственным преступлением которых было то, что они представляли собой препятствие для осуществления «исторических процессов»? Чтобы усыпить совесть, он пользуется особой уловкой, каковой является тезис, что реакционер не может быть хорошим человеком. Кто является реакционером, согласно приспособленной для временного пользования дефиниции? Каждый, кто противится неотвратимым историческим процессам, то есть политике Политбюро. Тезис о «грехе реакционера» в свою очередь подробно обосновывается при помощи весьма хитроумных аргументов: познание — «целенаправленно»; видеть действительность верно может только тот, кто, глядя на нее, оценивает ее согласно интересам того класса, который является рычагом Прогресса, то есть пролетариата; каковы интересы пролетариата — об этом учат нас произведения Ленина и Сталина; кто смотрит на действительность иначе, видит ее неверно, его картина действительности искажена давлением интересов классов, которые реакционны, а стало быть, обречены быть вытолкнуты с исторической арены — а по этой причине они сознательно (или бессознательно) уходят от действительности; кто видит мир неверно, тот должен поступать дурно; кто поступает дурно, тот плохой человек. Стало быть, реакционер — это плохой человек и не нужно его жалеть. Приведенное выше обоснование — очень интересное, — у него только один недостаток: оно противоречит наблюдаемым фактам. Потому что давление всемогущего тоталитарного государства создает у граждан эмоциональные напряжения, которые и определяют их поступки. Деление на «лояльных» и «преступников» сопровождается поощрением всякого рода конформистов, трусов и лакеев, тогда как среди «преступников» оказывается особенно высокий процент людей прямых, искренних и верных себе. С точки зрения общества эти люди были бы наилучшей гарантией развития общественного организма. С точки зрения христианской у них нет на совести никакой вины, кроме разве что презрения, которое они выказали Кесарю, или неверной оценки его могущества. Утверждение, что историческая вина автоматически является виной индивидуальной, нельзя трактовать иначе, как уловку впечатлительной, но лживой совести. Это не значит, что от проблемы исторической вины можно отделаться поверхностными общими фразами. Глупость, то есть неспособность понимать механизм событий, может быть причиной огромных страданий, которые человек причиняет ближним. В этом смысле польские военные руководители, которые дали приказ начать Варшавское восстание в 1944 г., повинны в глупости, а их вина имеет характер индивидуальный. Но другая индивидуальная вина лежит на командовании Красной Армии, которая не поспешила с помощью восставшим — не по глупости, а наоборот: полностью понимая «исторические процессы» (то есть попросту исходя из правильной оценки сил). Примером вины по глупости является отношение разных обществ к тем мыслителям, писателям и художникам, которые смотрели в будущее и произведения которых были малопонятны их современникам. Критик, отрицавший какую бы то ни было ценность таких произведений, мог действовать без злого умысла, но по своей глупости он обрекал на нищету или гонения людей несравнимо более ценных, чем он сам. Специфичность уловки христиан-сталинистов состоит в соединении воедино вины исторической и индивидуальной, в то время как совпадают эти понятия только в отдельных случаях.