Роже Каратини - Катары

• Название: Катары
• Автор: Роже Каратини
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40585-5

Катарская ересь, распространившаяся во Франции в Средние века, едва не стада причиной самого драматичного раскола христианской церкви. Альбигойский крестовый поход, предпринятый католиками против Окситании, по территории которой победоносно шествовало учение катаров, стал самой масштабной и кровопролитной междоусобицей в средневековой Европе. Огромное количество людей было вырезано и погибло на кострах инквизиции из-за разночтений в тексте Святого Писания, некогда цветущий край Южной Франции был обращен в дымящуюся пустыню.

Один из крупнейших ученых-энциклопедистов нашего времени, автор множества исторических исследований Роже Каратини предлагает свою версию войны Церкви с катарами, основанную на документах, хрониках и свидетельствах современников этих кровавых событий. По мнению французского исследователя, невероятная бойня альбигойского крестового похода стала результатом не только религиозного рвения, но и более приземленных причин — алчности, глупости и жестокости средневековых феодалов.

---

Разумеется, убийство инквизитора Гильома Арно не было ни крупной политико-религиозной, ни тем более военной победой; это было заурядное преступление, своего рода сведение счетов, довольно-таки мерзкое, мало что менявшее в судьбе катаров Лангедока и еще менее того значившее для будущего французского королевства. Это было, если можно так выразиться, обычное местное «небольшое осложнение», пришедшееся на царствование Людовика Святого, оно не шло ни в какое сравнение с религиозными войнами, которые будут терзать Францию три с лишним столетия спустя в течение тридцати шести лет, начиная с дела пасквилей (1562) и заканчивая обнародованием Нантского эдикта Генрихом IV в 1598 году. Король, а главное, его мать, Бланка Кастильская, прекрасно это поняли. И потому Людовик Святой прежде всего стремился не наказать своих юго-западных вассалов (в частности, графов Раймонда VII Тулузского и Раймонда-Роже де Фуа, которые возглавили националистический и феодальный мятеж в Лангедоке), но предложить двум этим влиятельным сеньорам мирный договор на почетных условиях. Таким образом, на следующий день после резни в Авиньоне граф Тулузский мог как ни в чем не бывало идти отвоевывать свои утраченные владения, а главное — заниматься освобождением Окситании.

Но в Лангедоке теперь все шло по-другому, поскольку Людовик Святой и его советники, а также Бланка Кастильская начинали войну в другой форме — учтивого административного завоевания.

* * *

Если взглянуть на показания Фейиды де Плень, представляющие собой единственное официальное свидетельство, каким мы располагаем в деле Авиньоне, мы увидим, что там недвусмысленно сказано: преступный приказ убить инквизиторов исходил от самого Раймонда VII, тот тайно велел передать его двум рыцарям из Монсегюрского гарнизона. Делая это, граф преследовал цель возвратить себе свое Тулузское графство, и его можно понять. Но к кому же этот феод должен был перейти после его смерти, ведь у Раймонда VII по-прежнему не было наследника мужского пола? В принципе в соответствии с феодальными законами его владения должны были перейти к его сюзерену, то есть к французскому королю; отсюда и стратегия, которой придерживалась с этого времени Бланка Кастильская. Стратегия эта состояла в том, чтобы препятствовать графу Тулузскому вступить в брак и не дать ему обзавестись наследником, таким образом прибрав к рукам графство Тулузское для своего сына, самого близкого потомка мужского пола (родного племянника) графа Раймонда VII. Следовательно, надо было противодействовать усилиям тулузца, направленным на поиски супруги, которая могла бы быстро подарить ему сына. В 1229 году регентша Бланка Кастильская поняла, как пишет Зоя Ольденбург, что потенциальным соперником в борьбе за французскую корону, пока что венчавшую голову ее сына Людовика IX, был не граф Раймонд VII Тулузский, превратившийся к тому времени в «сломанный посох, на который не следует слишком сильно опираться», но тот наследник, которого у правителя пока что не было, но которого могла ему родить либо его вторая жена, Маргарита де Лузиньян (на ней он женился в 1243 году), либо следующая супруга — несмотря на зрелый возраст, граф готов был остановить свой выбор на первой же принцессе, которая способна была принести ему потомство. Стало быть, для Бланки Кастильской лучшим способом сделать так, чтобы владения графа Тулузского достались французской короне, было присматривать за «бабником», каким все еще оставался граф Раймонд, и не давать ему еще раз жениться. Именно этим она и будет успешно заниматься в ближайшие годы, в то время как ее сын возьмет на себя преследование катарских еретиков.

Эта стратегия регентши будет несколько стеснять графа Раймонда VII, который желал оставаться хозяином в своих владениях. Пятнадцатого апреля 1243 года, как только было улажено дело с убийствами в Авиньоне, граф, окончательно вернувшись в свои тулузские владения, созвал в Безье церковный собор, который можно было бы назвать окситанским; собор проходил под предводительством нарбоннского архиепископа, а участниками его были епископы и настоятели крупнейших монастырей Лангедока. Если на первый взгляд собор в Безье, казалось, посвящен был уничтожению в Лангедоке катарской ереси, то на деле истинная цель Раймонда VII состояла в том, чтобы, воспользовавшись случаем, лишить доминиканцев возможности выполнять свои обязанности инквизиторов — эта их прерогатива стала источником множества беспорядков в Окситании, а недавняя резня в Авиньоне — недавним последствием; граф Тулузский хотел передать эти функции постоянным епископским судам. Разумеется, инквизиторы — то есть доминиканские братья-доминиканцы — откликнулись на этот поступок, скрывавший под собой некий маневр и бывший не вполне в рамках закона, поскольку Раймонд VII все еще пребывал под действием отлучения от церкви, произнесенного против него после убийства инквизиторов в Авиньоне (а стало быть, не имел права созывать собор). Папа Иннокентий IV, только что возведенный на престол, признал справедливость негодования братьев-доминиканцев и даже усилил полномочия Инквизиции. Но на соборе в Безье прелаты уже решили, что надо покончить раз и навсегда со сделавшимся скандальным «заведением» в Монсегюре.

Такое решение означало просто-напросто разрушение катарской крепости, и выполнение этой задачи было возложено на представителей высшей религиозной и светской власти Лангедока: нарбоннского архиепископа Амьеля и нового каркассонского сенешаля Юга дез Арсиза.

В то время дела решались быстро: всего через две недели после завершения собора в Безье, в начале мая 1243 года, сенешаль привел около нескольких сот французских рыцарей[144], и те разбили палатки у подножия скалы, на которой был выстроен Монсегюр; защитников крепости было не более сотни. В принципе Югу дез Арсизу было достаточно подождать, пока в цитадели иссякнут запасы воды, и Монсегюр пал бы, подобно спелому плоду, до начала сезона дождей; оставшись без воды, его гарнизон быстро сложил бы оружие. Но славный сенешаль, как мы вскоре увидим, простодушно принимал свои желания за действительность.

Мы уже сказали, что оборону крепости Монсегюр обеспечивала сотня человек, все они были убежденными катарами; в их числе были рыцари со своими щитоносцами, офицеры и обычные солдаты, которыми командовал хозяин здешних мест, Раймонд де Перелла[145], к которому присоединился другой сеньор, Пьер-Роже де Мирпуа. К этим регулярным войскам прибавились около двухсот совершенных, готовых умереть за свою веру. Что касается высших иерархов катарской церкви, то их было человека два или три — таких, как тулузский епископ Бертран Марти, епископ Разеса Раймонд Агилер, — и несколько диаконов. Осажденный замок состоял прежде всего из донжона, в первом этаже которого был зал площадью приблизительно в пятьдесят квадратных метров, где проходили религиозные обряды катаров; к этому залу примыкало просторное помещение площадью более пятисот квадратных метров, где размещались склады, конюшни, фехтовальные залы и комнаты защитников крепости.

Лето 1243 года выдалось исключительно жарким и прошло без боев, катары отсиживались в холодке за толстыми стенами замка Монсегюр, а крестоносцы бродили вокруг крепости в поисках хоть какой-нибудь тени. Когда начиная с сентября жара стала спадать, за стенами крепости — нам это известно из различных документов, — произошло несколько коротких стычек, в частности бой между осажденными и отрядом басков, привыкших к охоте и партизанской войне в этих горах; им удалось занять стратегическую позицию на единственной дороге, которая вела в Монсегюр. Кроме того, немногочисленные документы сообщают нам о том, что катарский офицер по имени Гираут Кларе был смертельно ранен в конце октября[146], и то же самое случилось с одним рыцарем. Эти первые небольшие успехи воодушевили осаждавших. Декабрьской ночью им удалось занять наблюдательный пост на склоне горы[147]; на этой выгодной позиции епископ Альби, любивший на досуге что-нибудь мастерить, велел устроить площадку напротив стен Монсегюра и разместил на ней камнемет, а каменотесы тем временем в изобилии заготавливали ядра. Как только машина была собрана и оснащена, французские артиллеристы смогли обстреливать деревянный палисад, защищавший подступы к замку Монсегюр.

Но все эти технические ухищрения нисколько не продвинули осаду, поскольку сторонники катаров, жившие на равнине, в самом начале января прислали к ним артиллериста. Этого человека, похоже, обладавшего определенными способностями, звали Бернар де Да Баккалариа (и это все, что нам о нем известно). Ему удалось взобраться на пик Монсегюр, оставшись незамеченным осаждавшими, и разместить в барбакане камнемет, не менее мощный, чем у католиков. Артиллерийская перестрелка, попытки штурма со стороны осаждавших, вылазки осажденных продолжались до конца февраля 1244 года; как пишет Гильом де Пюилоран, летописец и современник событий, «осажденным не давали покоя ни днем, ни ночью»[148].