Титта Руффо - Парабола моей жизни

• Название: Парабола моей жизни
• Автор: Титта Руффо
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга воспоминаний Титта Руффо, названная им «Парабола моей жизни»,— правдивое описание нелегкого жизненного и творческого пути одного из величайших вокалистов-баритонов первой половины XX века. Мемуары эти, занимательные и поучительные, привлекательны своей искренностью, прямотой и бесхитростной откровенностью.

Жизнь знаменитого артиста с самого начала и до конца складывалась не гладко.. На его долю выпали жизненные и творческие конфликты, требовавшие от него активного участия и немедленного разрешения. Такой уж он был человек и такая была у него судьба.

---

Однажды утром я был вызван для прослушивания в агентство Ардженти, где меня представили импресарио Больчиони. Он так же, как и Вивиани, был в свое время баритоном. В это утро голос мой, к счастью, звучал чуть ли не еще лучше, чем обычно. После того как я спел две арии из моего репертуара, Больчиони, начавший переговоры о контракте с баритонами Джани и Арканджели (они котировались в то время очень высоко), начатые переговоры прекратил. Он сказал Ардженти, что голос у меня изумительный, такой, какие бывали раньше, и что он считает меня законтрактованным, но ему все же хотелось бы услышать меня в театре. Он, видимо, опасался, что в большом помещении голос мой не даст такого феноменального звучания, как в маленькой комнате. В высшей степени расхвалив меня, он предложил мне выучить партию Герольда в «Лоэнгрине» и обещал прослушать меня снова через несколько дней. Я узнал тогда, что он занят подыскиванием недостающих певцов для труппы, предназначенной выступать в весеннем сезоне в римском театре Костанци, и ему нужен баритон для партии Герольда.

Не могу передать волнения, охватившего меня при мысли, что, в случае благоприятного исхода переговоров с Больчиони, дебют мой состоится в Риме. Я перестал спать. Поделился с Бородой всеми своими надеждами и сомнениями относительно того, сможет ли осуществиться на самом деле этот неожиданно сбывающийся сон. Славный Борода был знаком с Больчиони и посоветовал ему поспешить с заключением договора, чтобы не дать мне ускользнуть, так как не сегодня-завтра меня, несомненно, поймает какой-нибудь другой импресарио.

В ресторане Меннини бывал испанский тенор Эмануэле Исквиердо. Зная по слухам обо мне и моем голосе, он спросил, не желаю ли я завтра пойти на прослушивание в театр Альгамбру, где соберутся сотни артистов-певцов всевозможных характеров, чтобы показаться импресарио Кавалларо. Он приезжал каждый год в Милан в это время с целью законтрактовать труппу для театров Калабрии и Сицилии. Конечно же, я согласился, и мы договорились встретиться завтра в театре. Сам Исквиердо был уже законтрактован Кавалларо. Я тотчас же сообщил обо всем Казини и пригласил его на прослушивание, но он, к сожалению, был занят и сопровождать меня не мог. Зашел я и в агентство Ардженти, чтобы предупредить Больчиони. А на другой день Исквиердо представил меня в Альгамбое импресарио Кавалларо. «Вот, — сказал он, — тот баритон, о котором я говорил вам». Кавалларо смерил меня взглядом с головы до ног и ограничился замечанием: «Он слишком юн... зелен еще для меня; во всяком случае, я его прослушаю про запас. Может быть, законтрактую его на будущий год». Кавалларо выглядел как настоящий сарацин, хотя был чистокровным сицилийцем. Весьма симпатичный тип: высокого роста, с седеющей шевелюрой, с усами, подкрученными кверху по моде того времени, с ямочкой на подбородке. Исключительный знаток театра и голосов, он обладал всеми качествами выдающегося импресарио, но ограничивал свою деятельность только театрами Калабрии и родного острова. Театр Альгамбра был переполнен, как предупреждал меня Исквиердо, артистами разного характера и разного пола. Это было похоже на театральный слет. Кавалларо уже прослушал с утра множество певцов. С ним был еще один сицилийский импресарио, Мастройяни, мессинец, с более аристократической внешностью, чем Кавалларо, но менее компетентный в вопросах театра и вокала. Через несколько минут меня пригласили подняться на сцену.

При мысли, что придется держать экзамен в присутствии всех этих певцов, я похолодел. Если бы я оказался не на высоте, это стало бы тотчас же известно во всем оперном Олимпе, и карьера моя окончилась бы, не успев начаться. Но я взял себя в руки и очень горячо спел романс из «Бал-маскарада». Каваларо повернулся к Мастройяни и, широко улыбаясь, воскликнул: «Ну и ну, что за голос у этого мальчишки! Как же его зовут?» Исквиердо поспешил повторить: «Руффо Титта». «Не нравится мне, — сказал Кавалларо, — что-то не артистично; но это не имеет значения, имя ему мы изменим». И я понял, что во всем остальном я ему понравился. Сомнения мои сменились уверенностью. После романса мне шумно аплодировали. Тогда я попросил Кавалларо разрешить мне спеть еще романс из «Диноры». Он согласился, и этот номер, как я и предвидел, оказался для меня решающим. Кавалларо, двумя пальцами захватив усы, вытягивал их вверх — такая у него была привычка, когда он собирался высказать веское суждение. «Наконец-то,— воскликнул он, — после стольких лет я нашел голос, который искал». Он тут же предложил мне сойти со сцены и сесть рядом с ним.

Больчиони, присутствовавший на прослушивании, испугался — понял, что рискует потерять меня для своего Герольда. Он поспешно отозвал меня в сторону, предупредил, что текст договора уже составлен и что он, Больчиони, ждет меня к пяти часам в агентстве Ардженти, чтобы этот договор подписать. Кавалларо спросил, является ли Больчиони моим агентом; чуть-чуть прилгнув, я ответил, что уже подписал с ним контракт на дебют в Риме. Таким образом я повысил в глазах Кавалларо свою коммерческую ценность.

Это прослушивание определило мою судьбу, ибо в тот же день вечером я смог подписать два контракта: один в агентстве Ардженти на дебют в Риме, другой — с Кавалларо. Контракт с Кавалларо был длительностью в один год и связывал меня с ним с октября 1898 года по сентябрь 1899.

Условия договоров были различны. Больчиони предложил мне за два месяца триста лир. За вычетом платы за посредничество мне оставалось по три лиры пятьдесят в день. Кавалларо же платил мне — опять-таки за вычетом процентов за посредничество — в день по десять с половиной лир.

Итак, в течение одного дня мне удалось завоевать большую популярность в театральном мире. Все артисты, присутствовавшие на прослушивании, валом повалили в Галерею, рассказывая чудеса о моем голосе. Казини, хотя и предпочитал, чтобы я еще некоторое время позанимался, узнал о моей удаче с величайшей радостью. Что касается Бороды, то ему к моменту моего прихода в ресторан было уже известно решительно все, включительно до сумм, на которые были заключены контракты. По случаю моего торжества и блестящего успеха добрая Тереза украсила мою комнатку цветами и, радостно взволнованная, расцеловала меня, говоря: «Дорогой мой Титта, я радуюсь так, как будто ты мой сын». Я попросил ее одолжить мне десять лир и, счастливый и гордый, побежал на телеграф, чтобы сообщить маме о происшедшем событии. В этот же вечер я написал два письма: одно маме, в котором до мельчайших подробностей описывал историю моих контрактов и выражал радость, охватившую меня при мысли, что скоро смогу обнять ее в Риме уже в качестве оперного артиста театра Костанци. Другое письмо было написано брату, отбывавшему воинскую повинность.

На другой день я не преминул зайти к Эдгарде, чтобы попрощаться с ней и с ее матерью. Она приняла известие о предстоящем мне в скором времени дебюте с большим удовлетворением. Я немного посидел с ними и скоро откланялся, сказав, что уеду в Рим, в ближайшие дни. Эдгарда пошла провожать меня на улицу. Сжимая мне руку, смертельно бледная, она печально прошептала: «Если вы когда-нибудь вспомните обо мне, доставите мне большую радость». Искренне взволнованный, я заверил ее, что разлука с нею никогда не заставит меня позабыть оказанное мне внимание и что ее милое общество украсило очень печальный период моей жизни. Глаза ее наполнились слезами. Бедная Эдгарда! С того вечера я больше никогда не видел ее... Иной раз, когда я «прокручиваю» в памяти киноленту моего мятежного прошлого, нежный образ этой молоденькой миланской девушки, которая нравилась мне в мои печальные двадцать лет, вызывает во мне чувство глубокого волнения, и я невольно задаю себе вопрос: как же сложилась ее дальнейшая судьба? Жива ли она или уже умерла? Счастлива или безутешна? Но я не хочу углубляться в неразрешимые вопросы. Мне нравится представлять себе Эдгарду такой, какой она была, когда я с ней расстался — с ее мелкими чертами лица, тоненькой талией, милым миланским наречием и с этим ее чуть-чуть вздернутым носиком, придававшим ее лицу такое грациозно-шаловливое выражение...

Я занимался без отдыха до самого дня моего отъезда в Рим. Прощаясь с Казини и его женой, я просил их поверить в искренность моего чувства глубокой благодарности к ним. Они же, полюбившие меня и привыкшие за последнее время видеть меня каждый день, были не менее искренне опечалены наступившей разлукой.

Глава 9. ИЗ РИМА В РИМ ЧЕРЕЗ ЛИВОРНО И ПИЗУ

Первое выступление в театре Костанци. Тревожное ожидание дебюта. Газеты единодушно предсказывают мне триумфальную карьеру. Мясник-импресарио Винченцо Биффи. Чезарино Гаэтани. Пребывание в Ливорно. Моя хозяйка. Успех в роли Риголетто. Меня приглашают в Пизу. Живу у родственников. Возвращение в Рим