Ружка Корчак - Пламя под пеплом

• Название: Пламя под пеплом
• Автор: Ружка Корчак
• Издательство: БИБЛИОТЕКА-АЛИЯ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Автор этой книги, Ружка Корчак, родилась в Польше в городе Плоцке. С ранней юности она — член сионистского молодежного движения "Хашомер хацаир".

В начале Второй мировой войны попала в Вильнюс и оставалась там до момента ликвидации Вильнюсского гетто, где была членом руководящего звена "Хашомер хацаир".

Сражалась в партизанских отрядах в Рудницких лесах и была одним из руководителей боевой организации партизан ЭФПЕО (ФПО — Ферейнигте партизанер организацие).

После освобождения Вильнюса была направлена в Румынию для проверки сообщения о возможности репатриироваться оттуда в Эрец-Исраэль и для создания пунктов нелегального перехода границ. Сумела добраться до Румынии и, установив контакты с организаторами нелегальной алии, направилась в Эрец-Исраэль. Прибыла в страну 12 декабря 1944 года.

Ружка была первым уцелевшим свидетелем Катастрофы, прибывшим из Литвы в Эрец-Исраэль.

Вначале она — член киббуца Эйлон, где ею написана книга "Пламя под пеплом", а затем — киббуца Эйн ха-Хореш.

Работает преподавателем в средней школе в своем киббуце. Она член правления издательства "Морешет" — мемориального музея им. Мордехая Анелевича

---

Через некоторое время в еврейском лагере узнали, что расстрелян и партизан Моше Эпштейн. Группа, в которой он находился, попала во время вылазки под сильный огонь немецкой засады. Пуля ударила в ружье Эпштейна и выбила его из рук партизана. Произошло это в момент поспешного отхода и когда Эпштейн пришел в себя, возвращаться за винтовкой было поздно — местность захватили немцы. На базе капитан Алеко приказал ему идти на поиски оружия и пригрозил, что, если он вернется без винтовки, его ждет расстрел. Эпштейн отправился на поиски, приходил и в еврейский лагерь — просил выручить его из беды, но отдать ему винтовку из жалкого местного арсенала было невозможно. Ему предложили не возвращаться к парашютистам и остаться в еврейском отряде с расчетом, что со временем еврейское командование замнет эту историю. Эпштейн предложения не принял, вернулся, и капитан Алеко сдержал свое слово...

То, что партизанское прошлое Эпштейна было безукоризненным и что спецгруппа никогда не испытывала нехватки в оружии, по-видимому, не имело никакого значения.

Расстрел двух партизан вызвал гнев и возмущение еврейских бойцов, но с точки зрения партизанского устава, выполнившие смертный приговор были правы и наверняка отрицали бы всякую антисемитскую подоплеку своих действий, хотя для всех это было очевидно.

Однажды группа бойцов вернулась из разведки и рассказала, что в селе Жегарино повстречалась с русскими партизанами. Те, увидав на одном из еврейских бойцов немецкий шлем, поинтересовались, откуда он у него. "От немца", — звучал ответ. "Как же вы добираетесь до немцев?" — спросил русский с издевкой. "Тем же способом, как ты добрался до своей немецкой шинели"... Началась ссора с бранью и проклятиями, и тут один из русских партизан заорал: "Я укокошил уже десятки и сотни евреев и отправлю на тот свет еще. Двадцать два года ходил я в Союзе, как слепой, но в немецком плену у меня открылись глаза, и теперь я все понимаю".

Вернувшись на базу, бойцы подали жалобу в особый отдел, рассказав об инциденте и категорически требуя наказать партизана, который бахвалился тем, что убивал евреев. По тому же вопросу обратились и к Гаврису. Гаврис только пожал плечами: "Просто хулиган". В особом отделе жалобой вообще не занялись, и "хулиган" не только не был наказан, но расхаживал по лесу как герой, которого никто и пальцем не смеет тронуть.

Однако боевые действия еврейских партизан усиливались, невзирая на все более тяжелую обстановку в лагере. После разрушения дорог, железнодорожных путей, телефонных и телеграфных линий, поджога мостов и уничтожения предателей и коллаборационистов пришла очередь вражеских эшелонов. Взрывчатка, которой так долго добивались, была, наконец, получена. В операцию просилось множество желающих. С базы вышла группа из шести человек во главе с комиссаром "Мстителя" — Дидиалисом (Исер Шмидт). Это был литовский еврей, коммунист, который в отряде парашютистов был наиболее опытным минером.

Группа покинула базу в полдень. В ней была и одна женщина — автор этих строк. Перед выходом Дидиалис изложил нам детали операции и объяснил механизм заряда и взрывателя. Задание надо выполнить этой же ночью и наутро вернуться в лагерь. До места назначения было около шестидесяти километров. Мы шли форсированным маршем и не сбавляли темпа, несмотря на тяжелый мешок с взрывчаткой за спиной. Путь лежал через лесную чащу, которая никого уже больше не пугала. Мы хорошо знали участок горелого леса, где, как скелеты, торчали высокие черные стволы, так что снеговая пелена; укрывшая бор, не могла изменить жутковатого вида этого кладбища деревьев, растянувшегося на многие километры. Теперь нам были ведомы все секреты топких болот и укромных гатей, звериных и охотничьих троп.

Вышли к речке Меречанке. Поодиночке осторожно перебираемся по бревну, перекинутому над руслом. Один неверный шаг, и я оказываюсь в воде. Ружье — вот единственное, что после этой "ванны" осталось у меня сухим. Дидиалис убеждает меня вернуться на базу, говоря, что не будет отвечать, если я схвачу воспаление легких. Я отказываюсь.

Настроение у ребят приподнятое, из лесу мы уже вышли и приближаемся к жилым местам. Мокрую одежду на мне прихватило морозом, я вся заиндевела. Между тем свечерело, скоро совсем стемнеет. Молим небо, чтобы оно послало нам непроглядную ночь, без звезд и осветительных ракет. Наконец, перед нами железнодорожное полотно.

Выбрали место за несколько десятков метров в редком кустарнике, уложили тол, протянули до кустарника веревку и бесшумно залегли. Мы не знали в точности, сколько придется ждать и когда это ожидание кончится. Слух ловил каждый шорох, каждый далекий отголосок, сердце молило, чтобы, наконец, появился желанный эшелон. Время почти не двигалось, все тело одеревенело от мороза. Шепотом передается приказ — будем ждать еще четверть часа.

Возникший вдалеке стук колес разом выводит нас из забытья. С чувством облегчения сжимаем оружие. Слышится пыхтенье локомотива, а вот и он сам. Как из-под земли у рельс вырастает немецкий патруль с зажженными фонарями.

"Дергай!" - звучит команда. "Отступать!" Мы медленно отползаем. Мощный взрыв заставляет нас вскочить на ноги. Мы стоим перед эшелоном, охваченным огнем, и слышим крики людей и стоны раненых. Мы не в состоянии покинуть это место, не насытившись зрелищем содеянного нами. "Бежим!" — раздается чей-то крик. С насыпи в нас стреляют, в небе шарят прожектора, и мы со всех ног летим вперед, не разбирая дороги. Тянет взглянуть назад, но теперь всеми нами завладела одна мысль, как бы уйти живыми.

Не знаю, сколько продолжался этот бег, но когда больше не стало слышно проклятий и стонов и издалека доносились только одиночные выстрелы, а мы снова сошлись вместе, все шестеро, живые и невредимые, не было уже никакой нужды говорить, чем явилась эта ночь для каждого из нас.

Вскоре после этой диверсии другая группа под командованием Абы Ковнера вышла на подрыв эшелона на линии Варшава — Смоленск. Под откос слетели паровоз и одиннадцать вагонов с солдатами и боеприпасами.

С этой поры операции по подрыву вражеских поездов начали становиться все более частыми и заняли центральное место в планах штаба и действиях партизан.

Партизанская активность в масштабе всей пущи причинила врагу значительные потери, парализовала важные транспортные артерии и нанесла ущерб крупным складам снабжения. В территорию, контролируемую партизанами, входили все новые села; она приближалась к району Вильнюса. Немцы уже не ограничились тем, что сконцентрировали в этом районе крупные силы с подкреплениями в виде литовцев Плехавичуса, власовцев и белополяков, но, как и в других партизанских районах, повели облаву на Рудницкие леса. Для этого они перебросили сюда регулярные войска численностью в дивизию с приданным вооружением и полевой артиллерией. К подготовке они привлекли и литовцев, и власовцев. Германские полчища начали приближаться к лесу.

В отрядах была объявлена тревога. Бойцы еще были заняты последними приготовлениями к уходу со своих баз, когда на лес обрушился сильный артиллерийский огонь. Сотни партизан со своим личным оружием и снаряжением начали поспешно выбираться из окруженного и обстреливаемого бора, пробиваясь в другие леса. На лесной окраине, где по сведениям разведки можно было прорвать кольцо, отряды сосредоточились, ожидая условного сигнала. Здесь было относительно спокойно. Артобстрел либо прекратился, либо отдалился настолько, что его уже не было слышно, и люди использовали передышку каждый на свой лад дремали, перематывали портянки, закусывали или просто наслаждались коротким отдыхом. Но время шло. Было отдано распоряжение приступить к варке горячей пищи.

С наступлением темноты занялись приготовлениями к ночлегу. Никто не понимал что происходит. Разведчики уходили, возвращались и уходили снова. Внезапно, по причинам, известным одному только германскому штабу, войска, осаждавшие лес, были отозваны и переброшены на другой фронт, не причинив партизанам и их базам серьезного ущерба. Отряды вернулись на свои базы. В числе немногих людей, потерянных партизанами в столкновении с немцами в начале облавы, был Батя — старый партизан, одна из самых ярких и выдающихся фигур в наших лесах.

ПРОДВИЖЕНИЕ СОВЕТСКОЙ АРМИИ ПРОДОЛЖАЛОСЬ.

Это вселяло надежду на избавление от германского ига, на новую жизнь, но одновременно вызывало тревогу за судьбу последних уцелевших евреев Вильнюса, заключенных в "Кайлисе" и ХКП. Все попытки вызволить их и привести в лес оканчивались до сих пор неудачей, и для еврейского командования и бойцов было ясно, что отныне каждый новый день может оказаться для узников роковым и любая проволочка приведет к их гибели.

Из 1500 евреев концлагеря ХКП в лес не выбрался никто, хотя в этом лагере имелась организованная подпольная группа, поддерживавшая с лесом постоянную связь. Зельда Трегер, которой удалось наладить и осуществлять этот контакт, много раз встречалась с представителем группы Люсиком Шапиро.