Юрий Гастев - Судьба «Нищих сибаритов»

• Название: Судьба «Нищих сибаритов»
• Автор: Юрий Гастев
• Издательство: Хроника
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1978

Хочу выразить искреннюю благодарность редакции за ее лестное и — в тот момент — неожиданное предложение описать наше дурацкое студенческое «политическое дело» сорок пятого года. Насколько оно было поистине дурацким (точнее эпитета не подберу), хорошо знали мы, тогдашние обвиняемые по нему. Именно в заурядности нашего «дела», в нелепости его фабулы и пошлости деталей и заключалось то самое типическое, о котором мы так наслышаны со школьной скамьи.

Юрий Гастев

***

«Судьба „Нищих сибаритов“» была опубликована в 1978 г. в Нью-Йорке, в историческом сборнике «Память».

---

Стабильнее всех, хотя на первый взгляд и несколько экстравагантно, сложилось все у Володи Медведского. Выяснилось постепенно, что у этого менделеевского Ставрогина больше, чем у других, и здравого смысла, и смирения. Плюнул он на свою химию и реализовал способность насвистывать с большой точностью чуть ли не все бетховенские симфонии подряд, окончив музыкальное училище по классу аккордеона, а потом обучая тому же искусству молодых одесситов. В последние годы он, по примеру еще одного красавца из бывших химиков, Шнейдера, переквалифицировался и стал заниматься — очень, как и все, что он делает, профессионально — фотографией (как средством заработка, а не баловством). Володя всегда спокоен и ровен, и жена у него такая, и дочка, и общаемся мы все в его отпуски с удовольствием, но без особых всплесков-эксцессов, тоже спокойно и ровно…

Славка, милый наш Славка пошел по традиционной стезе аскетов-женоненавистников — женился, притом четырежды. С годами укрепился в убеждении, что каждый новый брак еще удачнее предыдущего. Так же истово, как некогда презирал нас, сопляков, за суетные увлечения, Славка снизошел и к зеленому змию, и к футболу, и еще, как пели когда-то московские студенты, к кое-чему. Подписантская кампания шестьдесят восьмого года и устойчивое диссидентское окружение, теперь уже не только дружеское, но и родственное, лишили Славку любимого доцентства (и студенты ведь любили его, так же сильно и так же заслуженно, как Колю), но наследственной его основательности хватит, похоже, все-таки на докторскую по каким-то там педагогическим приложениям теории вероятностей и математической статистики. Ольга — давно уже не Епифанова и давно доктор. Брату своему, как и мне, она человек чужой.

Еще об одном, очень для меня дорогом человеке, о котором я писал в первой части «Сибаритов», писать решительно нет сил, да и что написать? Это Женя Кожуховский. Приехав из Тарту в Москву, я узнал, что он покончил с собой. Понятное, думаю, многим читателям ощущение, что это я (именно я, а не мы, хотя так чувствовать могут одновременно многие) прозевал, не уберег, я виноват, — никогда не оставит меня.

С Глебом за все эти годы я виделся случайно раза два-три, он был очень сдержанно приветлив. Он инженер. Кажется, по-прежнему знает и любит стихи и знает толк в их чтецах. Недавно я, желая лучше разобраться в старом для продолжения своего опуса, звонил ему; он решительно, хоть и не агрессивно, отказался от встречи, сказав, что все это не вызывает у него никаких положительных эмоций. Не видится он, как выяснилось, уже десять лет и с Робертом, хотя первые лет пятнадцать по возвращении Глеба, отсидевшего свои пять, они были очень дружны. Роберт и со Славкой практически не видится, хотя и они много и долго дружили, и работали вместе; никто, впрочем, ни с кем не ссорился. Никто из нас не видит практически Юру Геронимуса, но и здесь никаких размолвок. Просто, как со временем выясняется, у всех разная жизнь, если можно так сказать, идет в разные стороны.

В первые десять лет после моего возвращения в Москву я несколько раз виделся с Линой, когда она приезжала из Свердловска, где стала жить после замужества. Она оказалась гораздо ниже ростом, чем мне помнилось, а волосы — много светлее. Лицо — такое же нежное, как когда-то, недолгие наши встречи — еще более напряженны и неловки. Все было какое-то выдуманное и, хоть не хотелось осознавать, ненужное. В конце концов я зачем-то написал ей об этом. Ответное письмо, полное горечи и обиды, было последним. Больше мы не виделись. Грустно…

А совсем недавно я встретился еще с одним человеком из времен «нищих сибаритов»: на могиле Юрия Осиповича Домбровского несколько совсем простых слов сказал (от имени его «земляков» с Колымы) бывший одноклассник Левы Малкина Сема Виленский. Вскоре после нас Сема заработал червонец по пятьдесят восьмой; первое, что он увидел, читая свое дело на Лубянке при подписании двести шестой, была его фотография среди наших друзей и родных в здании суда на Каланчевке во время нашего процесса…

Ну вот, вроде обо всех вспомнил, кто так или иначе «замешан» был в первой части «Сибаритов». А нет, не всех! На суде ведь не только подсудимые! Защищавший нас с Колей адвокат Корякин давно помер; его помнит кое-кто из работавших с ним нынешних «диссидентских» адвокатов. Судья Васнев получил двадцать лет за взятку: говорят, что он реабилитирован «как жертва культа личности».

Реабилитирован, надо полагать, и прокурор Дорон, расстрелянный как космополит (сионист, агент Джойнта…), хотя во всех изданиях «Повести о пережитом» Бориса Дьякова он неизменно именуется «убийцей». Так-то!

Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать на сегодня. Прости, что с таким запозданием «отдаю долг». Желаю тебе, редакции и самому изданию всех благ и удач.

Примечания

1

Имена народных заседателей и секретаря суда не запомнились.

2

О судьбе некоторых из них см. ниже.

3

Введенного впоследствии деления на «режимы» в то патриархальное время, как видно, не было, так что говорилось просто об «ИТЛ» (исправительно-трудовых лагерях) или «лишении свободы».

4

Неудивительно, что юные правонарушители, так и не уразумевшие толком, какими именно правами пользовались они по бухаринской («сталинской») конституции, не в состоянии были оценить тогда этого последнего пункта смягчения; интереснее, что им, к тому времени уже слегка нюхнувшим лагеря, не хватило тогда воображения, чтобы оценить само снижение срока ― когда еще, мол, оно будет!

5

Мать Н. Вильямса Валентина Георгиевна Вильямс, невестка прославленного академика-травопольщика, была главной, если не единственной, движущей силой этого пересмотра дела.

6

Софья Абрамовна Гастева после лагеря (подробнее см. ниже) жила тогда официально (т. е. была прописана) в г. Павлово-Посаде.

7

Вспомните, например (если сами не сдавали этот зачет), сцену ареста Володина в «Круге первом».

8

Профессор И.М. Гельфанд.

9

Так звали (и называют) Л.А. Медведского его родные и друзья.

10

Впоследствии также (в различной форме и степени) привлеченные к следствию; см. ниже.

11

Н. Вильямс тогда как раз переходил на мехмат.

12

Интересующиеся точной дозировкой и рецептурой могут обратиться к изобретателям лично.

13

См. предыдущее примечание.

14

Летописец просит прощения у читателя за то, что, помня о своем долге воздерживаться от оценочных суждений, он все же на этот раз нарушил его (хотя и в неявной форме), присвоив этим заведомым негодяям эпитет «юные».

15

Сейчас только начинаешь понимать, что этот Жан Адамович был, видно, из недострелянных (или из недострелявших) латышских стрелков…

16

Для полноты стоит сказать, что на мехмат в том же сорок третьем поступило еще три пятнадцатилетних: Лидочка Скорнякова потом куда-то исчезла, а А. Молчанов и Э.Шноль, напротив, пошли быстро, успешно и далеко.

17

В упоминаемом варианте игры участники по очереди произносят какое-нибудь звучное, общеизвестное, но почему-либо не общепринятое в хорошем обществе слово (например, «Европа») с возрастающей громкостью; джентльмены иногда игнорируют последнее условие, чем и объясняется название игры.

18

В те годы (до знаменитых слов Зиновьева о «школе коммунизма») это была отнюдь не пародия на работу, а работа, причем серьезная. (Серьезная ― это лишь констатация ее осмысленности и насыщенности, но никак не оценка плодотворности, достаточно неоднозначная хотя бы в свете публикации А.И. Солженицына во 2-м номере «Континента».)

19

Официальная дата его смерти ― 1 октября 1941 года. Но как это сейчас проверить и как найти место, где этот человек сложил голову?

20

По нынешним ― невозможное (актированных уже давно оставляют в лагере).

21

Положения о паспортах (секретного).

22

И теперешнего.

23

Лубянка ― это и есть Лубянка: внутренняя тюрьма НКГБ (бывш. ЧК, ГПУ) и сам наркомат с кабинетами следователей (так называемая Большая Лубянка), улица Дзержинского (бывшая Лубянка), 2 (на эту улицу ― лишь въезд «воронков» и «эмок» в тюрьму, входы же и, главное, выходы для тамошних служителей с площади Дзержинского, бывшей Лубянской, ул. Малой Лубянки и Фуркасовского переулка), а также управление НКГБ (позже МГБ, сейчас КГБ) по Московской области («Малая Лубянка»), ул. Дзержинского, 4; Кузнецкий мост, 24 ― приемная НКГБ и бюро пропусков на обе Лубянки; угол Фуркасовского переулка (продолжение Кузнецкого моста) и ул. Кирова (так была названа в 1934 г. в честь советского варианта поджога рейхстага Мясницкая улица) ― знаменитый ГУЛаг; весь этот симпатичный перекресток молодой Гастев называл Сучьим кварталом. В Колобовских переулках (около Трубной площади) располагалось тогда Московское управление НКВД и прочие милицейские учреждения.