Дейкр Стокер - Дракула бессмертен

• Название: Дракула бессмертен
• Автор: Дейкр Стокер
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-063622-8, 978-5-271-35048-1, 978-5-4215-2055-9

  «Дракула» Брэма Стокера навсегда стал своеобразным эталоном готического романа — "золотым стандартом" литературы ужасов.

 Причудливую, эстетскую, декадентскую и пугающую историю самого знаменитого литературного вампира в мире — графа Влада Цепеша по прозвищу Дракула — экранизировали величайшие режиссеры мира, на нее написаны десятки пастишей и продолжений, ее пытаются имитировать и пародировать. Однако роман "Дракула бессмертен", написанный одним из потомков Брэма Стокера на основе подлинных набросков самого "отца Дракулы" к новой книге, которую он так и не успел написать, и возглавивший списки бестселлеров 20 стран, резко выделяется среди бесчисленных литературных подделок, оскорбляющих бессмертный оригинал, — ведь в нем воплощается в жизнь замысел самого Брэма Стокера.

---

Тут ему на глаза попался невысокий пожилой мужчина в ливрее, с большой связкой ключей в одной руке и электрическим фонариком в другой. Очевидно, это был старший капельдинер.

— Прошу прощения, — заговорил Квинси, протягивая мужчине конверт. — Могу ли я вас попросить доставить это за кулисы?

Служитель прочел имя на конверте, покачал головой и ответил коротким «Non».

— Ну что ж, тогда я должен немедленно поговорить с мсье Антуаном.

— С Андре Антуаном? Его нельзя беспокоить.

— Полагаю, главному режиссеру было бы любопытно узнать, почему Басараб не сможет сегодня выступить.

Капельдинер непонимающе уставился на Квинси.

— О чем вы?

— Мсье Басараб очень ждет этого письма. И ужасно волнуется; боюсь, он будет слишком расстроен, чтобы выступать, если не получит…

— Ладно, — перебил его капельдинер, протягивая руку, — я передам.

— Merci.

Взяв конверт, служитель не торопился убирать руку; только когда юноша вложил в нее немного денег, он развернулся и ушел. Ложь давалась Квинси без особого труда.

Тем временем в роскошном фойе заметно прибавилось богатых и культурных людей, облачившихся по случаю в лучшие вечерние наряды. Квинси было хорошо известно, что большинство явилось сюда не с тем, чтобы посмотреть пьесу, а чтобы другие посмотрели на них самих. Многие разделяли убеждение его отца, что актеры по сути своей лентяи и язычники. Лицемеры. А отец словно вообще запамятовал, что родился в семье сапожника и по сей день оставался бы простым клерком в юридической конторе, если бы ему не повезло унаследовать ее после смерти владельца, мистера Хокинса. Изначально контору должен был получить старший партнер, мистер Ренфилд, но тот угодил в сумасшедший дом и там покончил с собой.

Внезапно Квинси обдало холодом, будто в помещении резко упала температура. Гадая, что могло вызвать такой странный эффект, он стал озираться по сторонам, и его взгляду предстало поразительное зрелище. В фойе вошла женщина, ростом превосходящая всех прочих. Столпившиеся рядом люди смотрели на нее с неодобрением. Одета она была как мужчина — в смокинг, идеально подогнанный по фигуре.

Елизавете Батори с трудом верилось, что это действительно «Одеон». Притронувшись рукой к позолоченной колонне, она окинула фойе взглядом. Последний ее визит сюда пришелся на 18 марта 1799 года. В ночь великого пожара. Теперь, после реконструкции, театр казался меньше.

Она подняла глаза к росписи на потолке, подсвеченной электрическими лампами. На ней были изображены, в манере Микеланджело, фигуры танцующих женщин, которые словно парили в воздухе. Тела некоторых из них скрывали белые ниспадающие одеяния, достойные непорочных ангелов, однако большинство представало в той или иной степени обнаженности — и все же походили они скорее на маленьких девочек, чем на женщин, способных испытывать вожделение. Безусловно, художник не понимал, что женщины — существа с плотскими потребностями, как и мужчины. Только богобоязненный мужчина мог передать женский образ с таким презрением.

Взгляд Батори застыл на изображении юной девы с волосами цвета воронова крыла, запечатленной на бегу; ее белые покровы легкомысленно развевались на ветру, будто в жизни она не ведала никаких забот. Из собственного безрадостного опыта Батори прекрасно знала, что беспечности на свете нет.

Пятнадцатилетняя Елизавета Батори чуть не задохнулась от ужаса, когда сильные руки принялись срывать с ее тела вышитое самоцветами свадебное платье. Насильник теперь звался ее мужем — граф Ференц Надашди, грубая, жирная, пьяная пародия на мужчину, старше ее на двадцать с лишним лет.

— Ты моя жена… твой долг перед Господом — консумировать[23] брак… Батори! — рявкнул Надашди, обдав девушку тошнотворным винным перегаром. Назвав ее по фамилии, он ясно дал понять, что до сих пор злится: поскольку род Батори пользовался большим влиянием, чем его собственный, Елизавете было позволено сохранить девичью фамилию. Раздраженный медлительностью супруги, он, навалившись всем весом, наотмашь ударил ее по лицу и рассек печаткой губу. Она хотела закричать, но мерзавец тут же зажал ей рот. От него до сих пор пахло навозом: вернувшись с полей, он не стал утруждать себя мытьем рук. Так Батори впервые попробовала кровь на вкус — собственную кровь.

В юности она перечитала бессчетное число книг и стихов — на венгерском, латинском, немецком языках. «Любовь» в этих историях представала волшебной сказкой, венчает которую поцелуй. В пятнадцать лет она ничего не знала ни о половых сношениях, ни о боли, связанной с потерей девственности. К таким вещам следовало подходить осторожно и постепенно. Каждая девушка ее возраста спала и видела день, когда выйдет замуж. Но для Батори дивный сон обернулся кошмаром наяву, от которого не получалось пробудиться.

Этот брак был заключен с расчетом укрепить военный союз семейств и защитить их земли; романтическим чувствам в нем места не отводилось. Граф Надашди видел в жене лишь не в меру ретивую кобылку, которую надлежит обуздать и сломать. Каждое отверстие в ее теле стало его игрушкой. Ее плоть была для него все равно что бумага, которую можно как угодно рвать и терзать.

Когда омерзительный боров погрузился наконец в хмельное забытье, Батори выскользнула из супружеской спальни, чтобы раствориться в ночи. Чахтицкий замок, подаренный ей мужем, прятался в сердце Карпатских гор. В отличие от кипящего жизнью поместья в Ньирбаторе, в Венгрии, где прошли детские годы Батори, здесь властвовал пасторальный пейзаж — живописно пестрели маленькие поля, змейками вились каменные изгороди. Сам замок был возведен в окружении острых зубцов заснеженных гор. Стоял май, но на этой высоте было холодно, как зимой. Обнаженная и беспомощная, Батори стояла там одна; морозный воздух смягчал боль в ее ранах, а кровь застывала прямо на коже. Лучше замерзнуть насмерть, чем жить с уродливым монстром, которому она отдана!.. Но и здесь Бог обделил ее своим милосердием. Вскоре из замка выбежали слуги и укутали ее одеялами; подавив всякое сопротивление, они отвели молодую женщину обратно к супругу. Выхода не было. Батори стала узницей собственной жизни.

— Что с вами, госпожа? — озабоченно спросила светловолосая «женщина в белом». Ее прикосновение вернуло графиню к действительности.

Батори промолчала, хотя внутри все кипело; в этой бегунье с иссиня-черными волосами, в ее блаженном неведении сквозила чудовищная ложь. Кровь хочет крови,[24] говорят… но всему свое время. Моя месть уже готова свершиться.

Неужели с тех пор, как Сьюард последний раз принимал «лекарство», прошло без малого два дня? Дрожь в руках становилась все сильнее. Время на исходе. Срочно нужна доза, иначе ему не хватит здоровья и сил, чтобы покушение на Батори увенчалось успехом.

У кассы он с радостью обнаружил, что Благодетель зарезервировал для него отличное место в партере. Очевидно, телеграмма нашла адресата, и тот позаботился о нуждах доктора. В своем теперешнем состоянии, которое неуклонно продолжало ухудшаться, Сьюард ни за что не проник бы в театр тайком. Увы, насладиться спектаклем в качестве зрителя он себе позволить не мог.

Обливаясь потом, перебарывая тошноту, доктор проковылял к двери с табличкой: «Personelles du Theatre seulement».[25] Заперто. Он уже хотел отправиться на поиски другой двери, ведущей за кулисы, когда заметил чуть поодаль Батори и двух «женщин в белом».

Слишком рано! Нырнув за колонну в романском стиле, он вцепился в нее влажными руками и осторожно выглянул. Батори смотрела куда-то в потолок. Проследив за ее взглядом, он увидел впечатляющую роспись в духе Возрождения. Одна из бледных фигур привлекла его внимание особо. Эта женщина была выше других; колючая голубизна глаз резко контрастировала с пышной гривой ее черных волос. Темная Афродита, полная копия Батори. Казалось, сама Судьба предназначила этой бессмертной дьяволице найти гибель в театре «Одеон».

Вдруг у него за спиной звякнули ключи. В испуге обернувшись, Сьюард увидел невысокого мужчину; в руках тот держал конверт, декорированный какими-то красными узорами. Заметно нервничая, коротышка отпер замок и вошел. Сьюард успел просунуть в проем ногу, прежде чем дверь захлопнулась. Удостоверившись, что на него никто не смотрит, он нарочито спокойной походкой проследовал за коротышкой.

За кулисами повсюду сновали полуодетые статисты. Какие-то люди переносили на сцену валуны из папье-маше. Швея торопливо заканчивала костюм прямо на актере, который тем временем разрабатывал голосовые связки. Сьюарду нужно было срочно найти укрытие, пока его не обнаружили и не вышвырнули отсюда.

— Что вы здесь делаете? — прогремел голос с русским акцентом.

Доктор обернулся так быстро, что закружилась голова. Неужели провал?