Анаклето Яковелли - Жизнеописание святого Франциска Ассизского

• Название: Жизнеописание святого Франциска Ассизского
• Автор: Анаклето Яковелли
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Гора Верна — одно из таких мест, но самое прославленное благодаря совершившемуся здесь чуду.

Эта одинокая гора — дантовская «суровая скала» — возносится к небу между плодородной долиной Казенцы и Апеннинским хребтом. Верхняя ее часть как будто срезана на три четверти скалистым обрывом; с этой стороны гора напоминает крепость. Величественные ели, буки и ясени, покрывающие вершину, борются с ветрами и бурями.

Предание окружило эту гору ореолом таинственности.

Громадные скалы, рассеченные глубокой расщелиной, над которой нависают утесы, наводят на мысль о землетрясении, сопровождавшем кончину Спасителя.

После того как граф Орландо подарил эту гору Франциску, братья соорудили там хижину; впоследствии вокруг нее появились новые жилища, которых становилось все больше по мере того, как росло число братьев, искавших уединенного созерцания.

На этой горе, незадолго до праздника Крестовоздвижения, Франциск предавался размышлениям о Страстях Господа нашего, и, хотя тело его изнемогало от страданий и всюду болело, в нем укрепилась воля пострадать, чтобы вполне уподобиться Христу.

— Господи Иисусе, молю Тебя, восхити мой ум пылом и сладостью Твоей любви, отвлеки от всего земного, чтобы я умер от любви к Твоей любви, как Ты удостоил нас умереть из любви к моей любви!

Когда любовь расширяется до таких пределов, она выражается кровно.

Франциск хотел кровью запечатлеть свою любовь.

Он не мог пострадать от руки людей, теперь он беспрестанно молил о том Бога.

Внезапно сверхъестественный свет разлился в небе, освещенном зарей, и в ярком зареве Франциск, охваченный экстатическим порывом, узрел Человека, распятого на Кресте.

Два крыла серафима над головой, два крыла раскрыты, два крыла закрывают спину.

Пред таким чудом два ощущения равной силы соединились в душе Святого: невыразимое блаженство и острая боль, пронизавшая все его члены.

Эту сладость и эту боль нельзя было вынести, они превышали человеческие силы, и Франциск изнемог бы, если бы милостью Господней не был поддержан в его немощи.

Когда видение исчезло, из плоти его точилась кровь.

Кровавые раны зияли на его руках и ногах, как будто он претерпел казнь через распятие. На ладонях и ступнях виднелись затвердения, похожие на с одной стороны на головки гвоздей, с другой — на их заостренные и искривленные концы.

На ребре виднелась широкая рана с красными краями, откуда струилась по телу кровь, марая одежду.

Над острыми утесами горы Верна светило мягкое осеннее солнце. Легкая дымка окутывала долину Казенцы, богатую виноградом и всевозможными плодами. После августовской палящей жары наступило время года, когда вызревают Божьи дары.

Так же и огонь любви, как пожар пылавшей в сердце Франциска, дал вожделенный плод: мученичество.

Пять язв на его теле сияли драгоценным пурпуром.

Глава XXIII, в которой рассказывается, как св. Франциск создал «Гимн брату Солнцу» и как примирил епископа и подесту Ассизи.

Заповеди говорят нам о любви к Богу и отдельно о любви к ближнему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя».

Преображение на горе Верна показывает, как глубоко любовь укоренилась в сердце Франциска. Все его существо — тело и душа — устремлялось к вечному.

В остававшиеся ему два года жизни он источал одну любовь.

Плоть его изнемогала, но не столько болезнь, сколько внутренний огонь подтачивал силы Святого.

«Что уготовано для меня на Небе? Чего я желал от Тебя на земле? Плоть и сердце мое изнемогли: Боже моего сердца, Боже мое наследие в вечности!»

Его чувства к людям были более земными.

Из любви к Богу закономерно вытекает любовь к ближнему. Кто любит Главу, не может не любить членов, составляющих единое Тело. Эта любовь как будто бесконечно приумножалась в последние дни жизни Франциска.

Ходить он уже не мог, его перевозили с места на место разные люди, свидетельствовавшие тем преданность ему.

«Он посещал, – рассказывает Фома Челанский, – пять — шесть местностей за один день», а св. Бонавентура добавляет, что пыл его милосердия и любви был таков, что «он хотел служить прокаженным, ибо с них началось его обращение к Богу».

Но физических сил не хватало для таких подвигов. Душа его была охвачена божественным безумием, но плоть смертельно томилась.

В дело вмешался брат Илия, который своей властью генерального викария принудил его к покою: слишком дорога ему была жизнь Отца.

По договоренности с епископом Святого поместили в одной из комнат епископского дворца, где были большие возможности для лечения и надежное укрытие от зимнего холода.

Чтобы Франциск мог сосредоточиться, в комнате ему устроили келью с плетеными рогожами на полу – там он молился и отдыхал, когда хоть немного отпускала мучительная болезнь. Его изболевшиеся глаза не выносили света, поэтому братья пришили спереди к капюшону кусок шерстяной ткани — больные глаза отдыхали в темноте.

Из любви и сострадания братья часто просили Отца принять пищи для укрепления сил, однако почти всегда безуспешно, ибо больной был слишком слаб.

Однажды они особенно настойчиво уговаривали его что-нибудь проглотить. Франциск отвечал:

— Дети мои, мне не хочется есть, но если бы у вас нашлось немного рыбы, называемой акулой, я бы, возможно, ее отведал.

Увы, где взять такую рыбу? Зимние бури и снегопады не пустили бы в море и самого завзятого рыбака.

Однако Бог снова проявил заботу о том, кто всецело положился на Него. Едва лишь Франциск договорил свое пожелание, как появился человек, который «нес в корзине три рыбины и паштет из раков».

Такая забота Провидения до слез растрогала сердце Франциска.

***

Но крест его не становился легче. Франциску было все тяжелее, и если бы не милость Божия, он бы не выдержал страданий.

Однажды ночью, изнемогая, он взмолился:

— Господи, поспеши мне на помощь, чтобы мне терпеливо снести этот недуг.

— Франциск, — был ему ответ, — если бы кто за такое твое страдание предложил тебе в уплату столь большое сокровище, что ты ни за что почел бы все блага мира, скажи мне, разве ты не обрадовался бы?

— Конечно обрадовался бы, Господи.

— Возрадуйся же, брат, ликуй в своем недуге, ибо можешь быть покоен, как если бы ты уже пребывал в Моем Царстве.

На следующее утро торжествующе взошло солнце, и лучи его, искрясь на снегу, бесконечно множились, как будто божественный поток заструился на землю.

Франциск, со смятенным сердцем, исполненный божественного обетования, излил чувства в гимне радости:

«Всевышний, всемогущий, благой Господь...»

Так родился «Гимн брату Солнцу», а с ним и первое великое произведение итальянской литературы.

Это произведение дошло до нас, оно лирически выражает мечту Святого увидеть все творения восстановленными в Боге.

Мир, каким он предстает в гимне творений св. Франциска, имеет мало общего с нынешним. Он еще чарует своей изначальной красотой, он только что вышел из рук великого божественного Мастера, грех еще не разрушил гармонии сущего. Чувствуется волнение Адама: он впервые зрит мир, и этот юный мир еще весь порядок и согласие, весь трепет и песнь. Еще далеко до бунта, запечатлевшего все предметы первородным грехом.

Брат Солнце — сам прекрасен и излучает яркий свет; сестра Луна и звезды — яркие, драгоценные и прекрасные; брат Ветер и всякая погода — это проявление материнской заботы Провидения, дающее пропитание созданиям Божиим; сестра Вода — «полезна весьма и доступна и ценна и чиста»; брат Огонь — «сам прекрасен и приятен и мощен и силен»; Земля — ласковая мать, которая «поддерживает и направляет», производя «различные плоды с яркими цветами и травой».

Это зрелище восстановленной гармонии несколько раз представало Святому въяве: когда неразумные существа, забыв о своей дикости или свирепости, прибегали к Франциску, как будто желая беседовать с ним.

***

«Гимн брату Солнцу» значим для всех людей, и каждый человек может найти в нем путь, которым возвратится к Творцу. Но в те дни Франциск сочинил еще одну «Хвалу», он посвятил ее бедным затворницам из Сан Дамиано: им, как женщинам, требовалось нечто более задушевное, более сопряженное с их строгой целомудренной жизнью.

К несчастью, текст не дошел до нас, но мы частично знаем его содержание.

Святой воспел высоту монашеского идеала, красоту жизни, протекающей в бедности, целомудрии и послушании, жизни, свободной от пут, привязывающих нас к земному, и устремленной к познанию Бога.

Вспомним: в жизни ассизского Святого (как в жизни каждого святого) все это не риторические нагромождения, не повторения общих мест — это главное основание жизни и святости, недаром Франциск говорит об этом в первой же главе своего Устава. Можем ли мы не оплакивать утрату текста? Ведь с ним мы потеряли одно из важнейших свидетельств душевной жизни Святого, и оно тем более драгоценно, что написано на том же безыскусном народном языке, что и «Гимн брату Солнцу».