Игорь Тимофеев - Бируни

• Название: Бируни
• Автор: Игорь Тимофеев
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Книга молодого советского литератора и историка И. Тимофеева посвящена одному из крупнейших ученых-энциклопедистов средневекового Востока, Абу-Рейхану Мухаммеду ибн Ахмеду аль-Бируни, жившему в X–XI веках нашей эры. Уроженец Хорезма, Бируни прожил нелегкую, полную драматических событий жизнь. Его перу принадлежат трактаты по математике и астрономии, физике и ботанике, географии и истории. След, оставленный Бируни в истории культуры народов, населяющих Среднеазиатские республики Советского Союза, поистине огромен, как и его влияние на мировую культуру в целом.

---

Город уже проснулся — хлопочут, раскладывая товар, дуканщики с крашеными бородами, заспанная прислуга наполняет питьевой водой выставленные у лавок глиняные кувшины и медные котлы, над куполами бань завиваются утренние кизячные дымки. Час еще ранний, а у колодцев уже толпятся молодые щеголи: красные носки, разноцветные сандалии, волосы на висках зачесаны вперед и свисают книзу изящным изгибом — такая мода у них называется «скорпион». У некоторых в руках чанги и флейты, и, устав от пустопорожней болтовни, они, пожалуй, споют, а если и это надоест, померяются силой в перетягивании шеста. Рядом, поднимая пыль, крутятся мальчишки; у каждого с полдюжины костяных бит с дырами, залитыми свинцом. Они сражаются в «альчик» — кто больше выиграет бит, а чуть поодаль, под навесом, двое почтенных усаживаются за нард, где игра идет не на костяшки, а на фельсы, что в случае удачи сложатся в дирхем.

Семенящий мимо пожилой кади в высокой шапке-калансуве, которую простонародье называет горшком, на мгновенье придерживает шаг, но, перехватив лукавые взгляды игроков, приосанивается, спешит прочь, горделиво неся ухоженную бороду чуть не с локоть длиной. Он боится, что вдогон ему полетит прозвище Абу Дамдам — так зовут глупого и жадного судью, неизменного персонажа анекдотов, которые с недавних пор рассказываются в Рее на каждом углу.

У ворот рынка с Мухаммедом раскланиваются давние знакомцы, братья из нищенского цеха «бану Сасан», с которыми он, случалось, беседовал часами, пытаясь понять строй их тайного языка. В этом он весьма преуспел и однажды, найдя среди книг Абу Керима озорную сасанидскую касыду Абу Дулафа ал-Хазраджи, изобилующую жаргонными словечками и изящными непристойностями, к удивлению хозяина, перевел ее на литературный арабский язык.

Ловкие обманщики нищие уже трудились вовсю: ловко сделанные бельма на глазах, кровавая пена, пузырящаяся в уголках рта, зловонные язвы, остроконечно вздувшиеся животы — все пущено в ход, чтобы заморочить голову легковерным и ощутить за щекой приятный холодок пойманной на лету монетки.

Битый час Мухаммед бродил по рынку, переходил из ряда в ряд, подолгу приценивался к ненужным ему товарам, а, судя по положению солнца, до назначенного срока еще было далеко. Уже изрядно припекало, и облезлые дервишеские псы чуть не до самой земли вываливали розовые языки, когда Мухаммед, глянув на распластавшиеся по земле тени, определил, что пора.

Тяжелое кольцо с глухим стуком опустилось на резную поверхность двери. Изнутри послышалось покряхтывание, приближающееся из глубины коридора шарканье ног. Пожилой гулям, тот самый, что доставил письмо, учтиво согнулся в поклоне, жестом пригласил Мухаммеда следовать за ним.

Гостевая зала «мехмонхона» с суффой, тянущейся по периметру стен, была вся в мягких ширазских коврах. Четыре колонны с резным орнаментом подпирали обтянутый шелком потолок с отверстиями, сквозь которые в полумрак помещения врывались наполненные шевелящимися пылинками солнечные лучи.

Не успел Мухаммед оглядеться по сторонам, как на пороге возник Ходженди — худощавый, высокий, с белой бородой, закрывающей вырез рубахи на груди. Шагнув вперед, Мухаммед ткнулся губами в его плечо, но отступить и поклониться не смог — старик крепко обхватил его длинными костлявыми руками, прижал к себе.

Сели на суффу в дальнем от входа углу, куда уже был поставлен невысокий столик из красного дерева халандж; рядом с кувшином вина появились на серебряных подносах индийские оливки, фисташки, промытый в розовой воде сахарный тростник и прочие изысканные лакомства.

Мухаммеда удивило, как хорошо был осведомлен Ходженди о хорезмских событиях. Старика особенно интересовала судьба Ибн Ирака и других кятских ученых. От политических новостей незаметно перешли к науке, и старик, рассказывая о своих исследованиях, горько жаловался, что после смерти Сахиба выбивать средства из казны стало значительно трудней.

— Покойный не отличался щедростью, — зашептал он в ухо Мухаммеду, опасливо косясь на дверь, — но Фахр просто помешан на золоте. Ключи от казнохранища он держит в металлической сетке, которую носит у пояса и ощупывает, не стесняясь придворных, по полста раз на дню.

Подарок Ибн Ирака привел старика в восторг. Бегло ознакомившись с теоремой, он долго выражал свое восхищение простотой и убедительностью доказательств и под конец как бы невзначай обронил, что нечто подобное совсем недавно удалось сделать и ему.

— Пошли список с этой выкладки Абу-л-Вафе в Багдад, — посоветовал он Мухаммеду. — Старик ал-Бузджани писал мне, что как раз работает над выведением всех тригонометрических функций из круга. А это доказательство порадует его, как и меня.

От предложения вступить в переписку с самим ал-Бузджани у Мухаммеда сладко закружилась голова. Еще несколько лет назад он постигал по его пособию начала арифметики, чуть позднее в блестящем изложении ал-Бузджани ему впервые открылся «Альмагест» Птолемея. А сейчас он сидит на суффе рядом с Абу Махмудом Ходженди, который говорит с ним как с равным и не усматривает ничего особенного в своем предложении обратиться с письмом к ал-Бузджани, словно речь идет не о самом гениальном ученом эпохи, а о простом смертном, легко доступном, как и все вокруг…

В заключение Ходженди вручил Мухаммеду свое последнее сочинение «Об уточнении наибольшего склонения и широты города». Близоруко щурясь, Мухаммед попытался прочесть посвящение, но не смог — в сумраке залы он не видел ни точек над буквами, ни диакритических значков. В ответ на недоуменный взгляд Ходженди Мухаммед объяснил, что еще в детстве испортил зрение, наблюдая затмения Солнца незащищенным глазом.

— А зачем же глядеть на солнце? — удивился старик. — Надо сделать так, чтобы оно само глядело на тебя.

Он показал на косые лучи, проникавшие в помещение сквозь узкие отверстия в потолке. Мухаммед мгновенно понял, что имеет в виду Ходженди, но старик поднял палец, предваряя его вопрос.

— Завтра мы поднимемся с тобой на гору Табарак, — сказал он. — Там тебе не придется глядеть на солнце. В погожую погоду оно всегда у меня в гостях.

* * *

За годы учения у Ибн Ирака Бируни приобрел фундаментальные познания в практической астрономии и считал, что ему известны все конструкции угломерных инструментов, применявшиеся с древнейших времен. Еще в юном возрасте он своими руками смастерил множество колец с алидадами, с помощью которых можно было производить визирование небесных светил. Самодельные инструменты, обычно небольшие по размеру, не позволяли с достаточной точностью измерять высоту светил над горизонтом или угловые расстояния между ними. Совершенствуя свои приборы, Мухаммед наращивал диаметр градуированного кольца и длину алидадной линейки, но этот путь имел один существенный недостаток — сколь бы ни был прочен материал, из которого изготовлялась алидада, увеличиваясь в размерах, она неизбежно давала провис на концах, что делало визирование невозможным. К тому же все наблюдения с помощью диоптрийных инструментов производились незащищенным глазом, и для астрономов, регулярно занимавшихся измерением угловой высоты Солнца, дело рано или поздно кончалось слепотой.

Вот почему ученые мусульманского Востока, прекрасно понимавшие, что для решения основных задач астрономии именно Солнце представляет собой наиболее удобный объект, настойчиво работали над созданием такого угломерного инструмента, который позволял бы, не поднимая головы к слепящему светилу, с необходимой точностью определять его высоту. Еще в Кяте, в возрасте пятнадцати или шестнадцати лет, Мухаммед слышал о том, что по приказу эмира Шарафа ад-Дауля Ширзила багдадский астроном Абу Сахл ал-Кухи построил необычную обсерваторию, положив в основу наблюдений за Солнцем новый, неизвестный до этого принцип.

Абу Сахл возвел строение, писал Ибн Ираку один из его багдадских коллег, пол которого — сегмент шара диаметром в двадцать пять локтей, а центр шара — диоптр на потолке этого дома, через который лучи Солнца проникают вовнутрь и вычерчивают суточные параллели.

Трудно сказать, кому и когда впервые пришло в голову, что измерять высоту Солнца можно, направляя солнечный луч на вогнутую или выпуклую поверхность, имеющую градуированную шкалу. Возможно, в разработке этой идеи принимали участие многие ученые, но лишь Ходженди смог создать первый и единственный в своем роде огромный подземный секстант, точность которого казалась почти невероятной.

Обсерватория Ходженди на горе Табарак произвела на Мухаммеда ошеломляющее впечатление. Еще издали он заметил две узко поставленных параллельных стены высотой около десяти локтей, соединенных в своей южной части ажурным арочным перекрытием. Чуть пригнув голову, он вслед за Абу Махмудом переступил порог низкосводчатой двери и очутился в полутемном, пахнущем колодезной сыростью помещении. Из отверстия в южном перекрытии почти отвесно падал на глубину около 20 пядей узкий, как лезвие, солнечный луч. Прямо из-под ног уходил вниз дугообразный желоб, выложенный медными пластинами с насечками шкалы. А по обе стороны от него вели к основанию шахты две лестницы с крутыми каменными ступенями.