Геннадий Андреев - Горькие воды

• Название: Горькие воды
• Автор: Геннадий Андреев
• Издательство: Посев
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1954

Г. Андреев это псевдоним Геннадия Андреевича Хомякова. Другой его псевдоним: Н. Отрадин — писатель, журналист, родился в 1906 году. В России в тридцатые годы сидел в лагере. Воевал. Попал в плен к немцам. Оказавшись в Германии, эмигрировал. Жил в Мюнхене, где работал на радиостанции «Свобода» Там же работал И. Чиннов, и они познакомились. С 1967 года Г. Андреев Хомяков поселился в США. Он писал прозу, в основном автобиографического характера. В 1950-м вышла повесть Г. Андреева «Соловецкие острова», потом очерки и рассказы «Горькие воды», повести «Трудные дороги», «Минометчики». Автобиографическая повесть «Трудные дороги» признавалась рецензентами одной из лучших вещей послевоенной эмигрантской прозы. В 1959 году Г. Андреев стал главным редактором альманаха «Мосты». В 1963 году прекратилось субсидирование альманаха, Г. Андреев все же продолжил издание на деньги сотрудников и других сочувствующих лиц до 1970 года. В 1975–1977 годах Г. Андреев был соредактором Романа Гуля в «Новом Журнале». Выйдя в отставку, поселился на берегу залива под Нью-Йорком и, по словам И. Чиннова, писал воспоминания.

---

На заводе есть детский сад, многие матери-работницы отдают в него своих ребят на время работы, платя за содержание детей в детском саду около десяти рублей в месяц. Бюджет у детсада нищенский, а детей надо кормить, за ними надо ухаживать, надо приобретать белье, игрушки, посуду. Приходит заведующая детсадом, плачется: не на что купить для ребят продуктов! Беру план, иду к Непоседову и мы совместно выкраиваем сотню-другую детскому саду за счет, например, «расходов но представительству». В конце концов, почему детский сад нельзя считать нашим представительством?

Для власти мы безликие единицы, сливающиеся в такую же неразличимую толпу, в «массу». А на заводе работают живые люди. В особенности давно работающие составляют сжившуюся семью, у которой много общих интересов, много и общей нужды. Как пройти мимо нужд этой семьи, как не стараться помочь ей там, где люди вполне заслуживают помощи? Люди не виноваты: они работают и могут работать и больше, интенсивнее; дайте им возможность и они не будут нуждаться в помощи, а сами заработают для себя. Но социалистическое хозяйство не хочет думать о людях, его дело — «строительство коммунизма», т. е. втискивание людей в рамки, никак не обеспечивающие людские потребности. Остается один выход: помогать, чем можно, через эти рамки, стараясь служить не социализму, а тем, кого он подминает под себя…

Непоседов, механик, главбух и я вечером сидим на квартире директора и обсуждаем одно из очередных заводских дел. В середине комнаты за столом сидят жены, Непоседова и механика. Жене Непоседова надоели наши разговоры:

— Хватит, на заводе наговоритесь! — полушутя, полусердито прерывает она нас, подходит, сгребает в кучу бумаги и бросает на письменный стол.

— Постой, постой, — протестует Непоседов, но быстро пасует: с женой сладить не так-то легко. — Всё равно ничего не добьешься, — чтобы досадить ей, говорит Непоседов, — мы в преферанс будем играть.

— Никаких преферансов! Что, в самом деле, — сердится жена, — днем завод, вечерам завод, потом преферанс, а мы что, смотреть на вас будем? Играем в маус, все вместе!

Приходится покоряться: садимся играть в маус.

— Скоро помешаетесь на заводе, — шутливо ворчит жена Непоседова. — Нет, устроить бы прогулку в лес, пока лето и погода хорошая.

— И правда, давно ничего не устраивали, — поддерживает жена механика. — В прошлом году как хорошо было, а в этом…

— А в этом закиснем на несчастном заводе, — продолжает жена Непоседова. — Директор, когда маевку устроим? — обращается она к мужу. Непоседов отшучивается: он знает, что значит маевка для заводской кассы. Но вмешивается главбух, всегда рыцарски становящийся на сторону дам:

— Почему бы, верно, не развлечься немного? Жара, в лесу теперь самое время… — Механик тоже любит на лоне природы пропустить рюмку-другую. Против директора составляется дружный фронт — приходится сдаваться.

— Ладно, берите бумагу и карандаш, посчитаем, — обращается он к главбуху. — Но уж если устраивать, то всем заводом, — завод опять на первом месте.

Начинаем считать. Предполагаем, что желающих принять участие в лесной прогулке, вместе с женами, наберется человек четыреста. Закуска — за свой счет: каждый возьмет с собой что-нибудь. Но нужна выпивка: что за вылазка в лес без выпивки? Выпивка, так уж заведено, должна быть общей, поставленной заводом: иначе коленкор не тот! Да и не у каждого на нее именно в этот день найдутся деньги. А на ораву в четыреста человек питья надо не мало! Две, три бочки пива? Маловато, запишем четыре. Водки, хотя бы по доброй стопке на брата — тоже порядочно. Обязательно нужна музыка: подсчет переваливает далеко за тысячу. Непоседов кряхтит, кряхтит и главбух, но раз согласились, не откажешься. Люди не манекены, им и повеселиться нужно.

— С завкома надо часть содрать, за счет культурно-массовой работы, это его дело, — говорит Непоседов, сам не надеясь, что из этого выйдет прок: у завкома тощий бюджет и завком больше пробавляется за заводской счет.

В ближайшее воскресенье в пахучий сосновый бор над рекой, к берегу переходящий в тенистые заросли, ольхи, черемухи, ивняка, тянется группами заводской люд, на дороге поскрипывают подводы с вином и пивом, блестят трубы городского оркестра. До ночи гремят в лесу вальсы, польки, «барыня», на большой поляне отплясывает молодежь; к ним выходят и люди постарше и какой-нибудь захмелевший дедка выкинет в «барыне» коленце, от которого взрыв восторга взлетает к небу. На поляне смех, визг девичий; дальше по лесу отводят на лоне природы душу в разговорах люди постепеннее, не любители смешить других. В лесу полная демократия: работницы подхватывают Непоседова и он отплясывает с ними трепака; перемешались рабочие и служащие, ИТР и МОП[8] — в лесу настоящее равноправие, без социалистических ярлыков,

К ночи бор угомонится и люди будут долго вспоминать, как они веселились на маевке. А мы на другой день будем ломать голову над тем, куда отнести расходы по этому непредусмотренному планом «культурно-массовому мероприятию». Воспоминание о радости, которую дала вылазка в лес людям, облегчит нам эту задачу.

Каверзы учета

По видимости, учет организован очень тонко, но ведь «где тонко, там и рвется». В конце каждого года производится инвентаризация — полный пересчет всего оборудования, инструментов, материалов. Данные инвентаризации сверяются с книжными остатками: — никогда не обходится без того, чтобы не обнаружились крупные разницы. Бухгалтерия недоумевает: откуда излишки и недостачи, если, будто бы, учет производился тщательный? Кое-что выяснялось, кое-что подчищалось и пряталось — в конце концов разницы как-то сглаживались…

На этот раз главбух взволновался не на шутку: по инвентаризации биржи сырья оказался излишек бревен почти в 1.600 кубометров, стоимостью около 300 тысяч рублей. Волноваться было нему: такие количество- и сумму спрятать трудно, а они доказывают, что учет у нас никуда не годится.

Непоседов тоже всполошился: как, откуда такой излишек? Сырья не много, чуть ли не каждое бревно на учете, и вдруг — 1.500 кубометров! Опять чудо!

Проверили — никакого чуда не оказалось. Вполне нормально: ряд лет биржу сырья фактически не инвентаризировали, а сохраняя обычную видимость, инвентаризационные ведомости составляли по книжным данным. Тем самым излишек образовался за пять-шесть лет, а 200–300 кубометров излишка в каждом году уже не чудо, по крайней мере для меня.

Еще в детстве я наблюдал, как на заводах приемщики бревен обманывают сдатчиков. Бревна по лесотаске идут одно за другим, не задерживаясь, приемщик быстро приставляет аршин к вершине, но приставляет «с пальцем»: он чуть, незаметно, отводит конец аршина пальцем от края бревна и кричит диаметр бревна иногда на полвершка меньше. Сдатчик не всегда успевает уследить, — позже приемщик получит от хозяина благодарность.

Я не удивился, встретив такой же способ обмера теперь, на нашем заводе, при приеме бревен от Наркомлеса. Казалось бы, надо удивляться. Обмерщиками работали: молодые ребята, по 18–20 лет, воспитывавшиеся уже при социалистическом строе, выгоды им обманывать сдатчиков не было, так как никакой награды получить они не могли — откуда в них сидит прежняя страсть, какая сидела и в их отцах и дедах? И техника осталась старая: тот же «палец». Но тут не было ничего непостижимого: для приемщика обмеривание — попросту спорт, возможность проявления своего молодечества и ловкости. Кроме того, обмерщики были патриотами своего завода. В них говорил, в сущности, всё тот же инстинкт собственника: завод, она котором я работаю, мой.

Непоседов тоже был собственником. Когда сдатчики жаловались ему на обман при приеме, он не принимал жалоб:

— А вы на что поставлены? — ругал Непоседов жалобщиков. — Бабочек ловите? Значит, сами виноваты. — Приемщиков наших он если не поощрял за обман, то и не ругал и посмеиваясь говорил, чтобы они были поосторожнее.

Излишек бревен беспокоил Непоседова. Потом его осенила мысль. Он вызвал главбуха и предложил не показывать излишка, а дать инвентаризацию, как раньше, по книжным данным. Главбух колебался.

— Мы вот что сделаем, — убеждал Непоседов, — у вас по капитальному строительству намечено 100 тысяч на постройку дома. А мы построим на эти деньги два дома, потому что лес дадим бесплатно, за счет излишка. Понимаете? Даю слово, мы этот излишек за год распихаем!

Поколебавшись, главбух, тоже патриот завода, согласился. Инвентаризационные ведомости засунули подальше, составили новые, всё же показав в них допустимый излишек кубометров в 200. Непоседов радовался и хвастал, какое жилстроительство он закатит в будущем году. Он раздобыл типовые проекты жилых домов и с увлечением переделывал их по своему вкусу.

Но денег на жилищное строительство нам не дали: средства на это Совнарком отпускал с большим трудом, в первую очередь для тяжелой промышленности и военной. Встал вопрос: что делать с излишком леса? Если он обнаружится, на заводе многим может не поздоровиться.