Марина Курочкина - Тринитарное мышление и современность

• Название: Тринитарное мышление и современность
• Автор: Марина Курочкина
• Жанр: Философия

---

Трансцендентность бытия - это способность выходить за пределы установленных границ. Это не разрушение границ, а проникновение из внутренней тюрьмы детерминизма в Божественную реальность, в которой Единое стремится к воплощению через единичное, осуществляемое путем самопознания - акта утверждения свободы и реализации любви. Если верно то, что человек сотворен по образу и подобию Божьему, это означает, что человек несет в себе зерно определенного духа, он наделен определенной силой, определенной возможностью. Дух, который является печатью Божественного родства в человеке, - это неслиянное и нераздельное триединство любви, познания и свободы. Это такая укорененность в добре, такая углубленность в истине, когда сознание человека не разорвано, когда осознание мира не фрагментарно, когда действия последовательно обоснованы не хаосом, а гармонией.

Январь 1996 г.

191

* Н. Б. Аверьянова. ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ И ДНИ ПРЕБЫВАНИЯ МАРИНЫ НА ЗЕМЛЕ *

I. День, проведенный в Греции, за четыре месяца до оставления земных пределов

Мы отдыхали в Ханиоти, под Салониками, - Эгейское море, апельсиновые рощицы, на рынках оливки домашнего посола, маринованные осьминоги, медовые пирожные. Марина назвала этот городок "Рахат-Лукум" - сладкое местечко. Мы купили себе длинные белые блузки с греческим "золотым" орнаментом - Марина сразу стала похожа на Афину Палладу - богиню мудрости, я так и стала звать ее: Афина - дочь Зевса. Под Зевсом я подразумевала Григория Померанца, потому что в определенном смысле Марина действительно родилась из его головы, из его мыслей, подобно мифической непобедимой воительнице Афине, родившейся из головы Зевса. В нашем номере отеля "Дафна" висела картина, на которой Афина спорит с Посейдоном за власть над Аттикой: Афина в шлеме, с щитом и в эгиде, очень похожая на Марину, вонзает копье в землю, из которой вырастает священная олива. На улицах, в магазинчиках, в ресторанчиках мужчины-греки с каким-то уважением смотрели на Марину, - вероятно, она

265

напоминала их светлое прошлое, когда по земле древней Эллады бродили философы и поэты.

Но для большинства греков самой значимой фигурой является личность Александра Македонского. Он для них как народная песня, которую всегда поют с удовольствием. О философе Аристотеле, чей родной город Стагира также находится в этих местах, в Македонии, простые люди знают лишь потому, что он был воспитателем великого Александра. И если профиль Македонского отчеканен на монете в сто драхм, то профиль Аристотеля - всего лишь на пятидрахмовой монете. Известно, что здесь, в Салониках, апостол Павел заложил основание христианской общины, проповедуя македонским братьям. В тот день, о котором я хочу вспомнить, мы с Мариной на небольшом корабле под смешным названием "Герасим" отправились в морское путешествие к святой горе Афон, в монашескую республику, как ее здесь называют.

Из страны "скифов" дул северный ветер Борей. Я запомнила Марину стоящей у самого носа корабля в "лазурном одиночестве", ее белая блузка просто рвалась от ветра. Солнце палило нещадно, и при сильном ветре легко было обгореть, поэтому основная масса туристов находилась в баре, в ресторане, в небольшом бассейне, предпочитая оттуда созерцать приближающуюся гору, которая постепенно являлась из морской дымки. Гора словно возлежала в море, синяя как небо. Вершина ее таяла в небесной вышине и золотых лучах солнца. Казалось, что небо и земля сливались, будто символизируя переход в инобытие, где человеку нечего больше видеть земными очами и нечего хватать руками, там, на вершине, лился вечный свет - Эфир - и, по философии Платона, происходил переход "из пещеры теней в царство идей".

По мере приближения к этому христианскому Олимпу становились видны многочисленные монастыри, монашеские скиты и пещеры, разбросанные по всей горе, издали

266

похожие на птичьи гнезда, а сама гора из синей превращалась в изумрудно-зеленую, потому что вся была покрыта деревьями и виноградниками, и из объекта созерцания она постепенно становилась объектом для рассматривания. Корабль развернулся, ветер утих, и наш "челн" стал медленно плыть вдоль горы. Можно было разглядеть оливы, лимонные и апельсиновые деревья, узенькие скалистые тропинки. Когда мы подплыли еще ближе, солнце внезапно рассыпало "золото" на морских волнах у самого подножия горы, и мы с Мариной попали под "эллинские чары" - нам легче было представить, что это пещеры нимф, а не монахов, и по каменистым тропинкам бегают златорогие серны. Я невольно вспомнила строчки из стихотворения: "В чаще дикой и глухой нимфа юная отстала...". А Марина, словно прочитав мои мысли, произнесла уже вслух строки из Гомера:

Возле оливы - пещера чудесная, полная мрака, - В ней святилище нимф; наядами их называют... ...В пещере журчит вода ключевая, в пещере два входа...

Когда эта солнечная золотая россыпь исчезла, стали очень хорошо видны строения монастырей и это эллинское наваждение нас оставило, тем более что по радио на нескольких языках стали рассказывать историю Афона и, в частности, сказали, что по постановлению монашеского Протата более тысячи лет на эту гору не ступала нога женщины, что сюда даже коз не пускают, - все это вызвало некоторое оживление в публике, и послышался смех. Потом начался "парад" монастырей, стоящих вдоль горы, по радио представляли каждый из них. Когда объявили, что мы проплываем мимо русского монастыря Святого Пантелеймона, нас с Мариной охватило какое-то одушевление и радость, а трое новых русских, обладателей мобильной сотовой связи, которые сидели в баре, закричали: "Ура!

267

Слава Пантелею! Бабай Коляныч победил!" Они пили пиво с сушеной каракатицей и дурачились. Но мы в их возгласе услышали радостную весть: Бабай Коляныч в переводе с новорусского означает Борис Николаевич, и мы поняли, что второй тур выиграл Ельцин. Мы с Мариной захлопали в ладоши и обнялись. Когда мы уже почти проплыли зеленые купола русского монастыря, за бортом корабля увидели в стае белых чаек большую темную птицу, парящую на прямых крыльях, она была очень похожа на горного орла. Мы решили, что это старец Силуан приветствует нас, ведь он так долго жил в этом монастыре.

Мы проплыли еще несколько строений, гора стала постепенно снижаться, и наш "Герасим" причалил в небольшом городке у самого подножия Афона для двухчасового отдыха. "Здесь уже разрешается ступать грешным женским ножкам", - сказал по-английски матрос, помогавший дамам спускаться с трапа на землю.

Отдыхающие сошли на берег из своего туристического ковчега и разбрелись кто куда: кто в ресторан, кто на пляж, а кто по магазинчикам за афонскими сувенирами. Мы с Мариной зашли в один из таких, где купили гравюры со старомакедонским письмом, которое очень напоминало славянское, из чего стало понятно, откуда Кирилл и Мефодий, жившие в Салониках, взяли славянскую азбуку. После этого мы пошли на дикий пляж "Аристотель" искупаться и набрать ракушек на память об Афоне. Был жаркий день, и мы сразу бросились в изумрудные воды Эгейского моря. Марина, как всегда, заплыла далеко-далеко, и я почти не видела ее лица, но чувствовала, что она улыбается мне. Морские "божества" - стаи нереид, тритонов и океанид - легко принимали Марину в свой хоровод, для нее это была родная стихия, ведь недаром она носит морское имя - Марина.

Я вышла из воды довольно быстро, потому что плохо плавала, а все прибрежное дно было усеяно морскими

268

ежами, и я поцарапала ногу их черными иголками. Пока Марина плавала, я бродила вдоль берега, собирала ракушки и думала, что, вполне возможно, здесь прохаживался когда-то Аристотель, до Стагиры отсюда было рукой подать. Среди обломков перламутровых ракушек я нашла одну со следом моллюска в виде креста.

В этот момент Марина, вся в сверкающих брызгах, вышла на берег вместе с белым гребнем волны. Она обвила свое стройное тело какими-то желтыми водорослями, которые сорвала, когда ныряла. Она сильно наколола ногу черной иглой мореного ежа.

- Наверно, монахи специально разводят ежей, боятся, что женщины к ним проберутся со стороны моря, - сказала она, пытаясь вытащить занозу. - Ты знаешь, я сейчас спасла крабика от осьминога, он меня увидел и разжал свои щупальца.

Когда Марина наконец вытащила занозу, мы стали есть сочные персики, купленные в порту. На ярком солнце Древней Греции наши белые блузки просто сияли белизной.

- Что за ткачихи, Афина, покровы нам эти соткали? - спросила я, глядя на них. - Они прямо-таки живая иллюстрация к стихам Рильке:

...Здесь и Там едино. Ты в объятье двух миров. Так просто!

- Белизна нераздельна с белой тканью платья, - ответила Марина и тихо добавила: - Это стихи о вечности, о смерти.

- Стихи красивые, но давай не будем о грустном, здесь так красиво, и персики такие вкусные, - сказала я.

- А я не считаю смерть грустной, - спокойно произнесла Марина, ложась на махровое полотенце. - Смерть - это освобождение. Через нее человек обретает беспрепятственное