Сергей Каширин - Предчувствие любви

• Название: Предчувствие любви
• Автор: Сергей Каширин
• Издательство: лениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1974

Аннотация издательства: Небо — стихия смелых. Военная авиация воспитывает закаленных, крепких духом, мужественных людей. Еще недавно освоение реактивных сверхзвуковых самолетов было на грани фантастики. Теперь это повседневная действительность. Повесть С. Каширина «Предчувствие любви» о тех, кто летает на чудо-машинах, о том, как начинают молодые люди свой путь в небо, чем заполнены их боевые будни. Герои повести — наши современники: летчики, штурманы, техники, механики.

---

Тогда Филатов вышел к снаряду сам. Он грузно встал на педали, аккуратно пристегнул ремешками ступни ног, привязал запястья и, легко сделав два-три толчка, начал запросто крутить «мертвые петли». Затем, сойдя на пол, с хитринкой спросил:

— Кто повторит?

Мы смущенно замялись. Упражнение на лопинге не входило в программу зачетных, и выполнял его каждый из нас лишь по желанию.

— Разрешите мне? — раздался вдруг голос Зубарева.

— Валяй! — весело подбодрил его Филатов, хотя, кажется, был удивлен тем, что первым осмелился именно этот тихий недоросток.

А Николай уверенно, стремительным рывком взметнулся вверх и пошел, пошел вертеть звенящую раму. Причем не только передом, но и боком.

— Ого! — одобрил комэск.

Зубарев лишь пожал плечами, вроде хотел сказать: «А чего тут особенного?»

В жестких рамках строго регламентированной курсантской жизни нам до чертиков надоела даже обязательная утренняя физзарядка. В Крымде Лева и Валентин от нее немедленно отказались. Я делал после сна легкую разминку, но и то не каждый день. Зачем? Первые два часа занятий — спорт, вот и достаточно.

Зубарев был верен себе. При любой погоде он, проснувшись, спешил на улицу и, раздетый до пояса, неизменно выполнял сложный комплекс физических упражнений. Гантели в здешних местах достать было негде, так вместо них Николай брал в руки два кирпича.

Появилась у него и собственная «штанга» — ржавая, выброшенная за непригодностью ось узкоколейной вагонетки с колесами. И «снаряд» этот, и то, как Зубарев тренировался, выжимая его вверх по нескольку десятков раз, служили поводом для иронических ухмылок. Есть же штанга в спортивном зале, иди туда, занимайся, сколько душе угодно, так нет, ему, видите ли, нужен домашний, личный спортинвентарь. Ну не чудак ли?!

— Ба-альшой оригинал! — ехидничал Пономарев, наблюдая за тем, как Николай возится со своей «штангой». А у того — точно вата в ушах: даже не обернется. Постоит минуту-другую расслабясь, поплюет на ладони и пошел отсчитывать очередной десяток толчков.

Нетрудно было догадаться, почему Зубарев с таким рвением продолжал занятия физкультурой. Майор Филатов не раз говорил о том, что летчик — это спортсмен. Воздушный, разумеется. Но чтобы стать спортсменом неба, надо прежде всего закалить себя на земле.

Комэск, бесспорно, был прав, и мы поначалу добросовестно мучились на гимнастических колесах, подбрасывающей сетке — батуте и других снарядах. Однако постепенно начали охладевать. Посмотришь на бывалых летчиков — они в полетах не нам чета, а от спорта подчас отлынивают, как школьники. Значит, рассудили мы, не в мускульной силе секрет мастерства, и тоже стали под всякими предлогами увиливать от занятий по физической подготовке.

Ну, а самим брать на себя дополнительную нагрузку — это было бы, по нашему мнению, верхом наивности. Один лишь Зубарев следовал совету Ивана Петровича, систематически проводя физзарядку утром и вечером.

Таким пунктуальным он был во всем. Потребовал командир эскадрильи назубок выучить инструкцию по технике пилотирования нового бомбардировщика — Николай вскоре знал ее чуть ли не наизусть. Заявил майор Филатов, что надо обжить кабину, — Зубарев готов был целыми днями сидеть в самолете на земле. А там при свирепом северном морозе даже в унтах и меховом обмундировании за полчаса можно окоченеть.

Выражение «обжить кабину» имело весьма определенный смысл. Оно означало: летчик должен так изучить ее оборудование и настолько привыкнуть к ней, чтобы чувствовать себя в пилотском кресле, словно в родном доме.

Как человек ориентируется в своей квартире? Он словно бы видит все даже ночью без света. Надо включить лампу — вот она, розетка. Надо взять будильник — вот он, на столе. Вот так, с закрытыми глазами пилот обязан без лишних потуг находить в кабине любой рычаг, прибор или тумблер. В полете мешкать недопустимо, шарить в поисках нужного предмета некогда. Большая скорость требует особой точности, особой отточенности в действиях. Ошибешься в чем-нибудь — погубишь и самолет, и себя, и экипаж.

Первым такого автоматизма, иначе говоря полной непринужденности в работе с бесчисленными переключателями и приборами, добился Зубарев. Он сел в присутствии командира за штурвал, ему завязали шарфом глаза, и он, тыча пальцем, начал перечислять:

— Авиагоризонт, высотомер, указатель скорости, радиокомпас, гирокомпас, вариометр, радиовысотомер…

Пономарев тут же принялся рассказывать авиационный анекдот. Приехала, мол, к сыну летчику старушка-мать и пришла на аэродром. Полюбопытствовала, естественно, удобная ли машина — ероплан, заглянула в кабину и ахнула: «Сыночек! Да зачем тебе столько часов! Дал бы одни домой…»

Говорил Валентин, словно нарочно, в полный голос и сам громко смеялся. Похоже, хотел сбить Николая или отвлечь наше внимание, и мы отмахнулись:

— Да ладно тебе!. Старо…

А «часов» в кабине реактивного бомбардировщика, действительно, не сосчитать. Круглые и продолговатые, черные и разноцветные шкалы со стрелками и рисками делений лепятся вплотную друг к другу на левом и правом пультах, на широкой приборной доске. Чтобы их удобнее было читать, они сведены по группам: пилотажно-навигационные, контроля за электрооборудованием, контроля работы двигателей, вооружения и других систем. Все это блестит никелем, лаком, фосфором, стеклом — аж в глазах рябит. А Зубарев не глядя показывал каждый циферблат в отдельности и хотя бы один раз в чем-то ошибся!

— Не сдвинул ли он повязку? — усомнился Карпущенко.

Майор Филатов потрогал, крепко ли держится лбу у Николая шарф, и засмеялся:

— Нет, тут без халтуры… Потом, уже в классе, он вызвал Зубарева к доске:

— Нарисуй кабину по памяти. Схематично.

Мы и дыхание затаили: мыслимое ли это дело — изобразить по памяти в строго определенном порядке несколько сотен сигнальных шкал, тумблеров, кнопочек, кнопок, вентилей и рычагов! А Зубарев уверенно начертил все, словно держал перед собой фотографический снимок.

— Вот так всем знать оборудование кабины! — приказал комэск.

А зубрежки и без того хватало. Что ни возьми — все нужно знать наизусть, причем заучивать не механически, а осмысленно, ведь в полете нет времени для того, чтобы неторопливо размышлять и с потугами вспоминать назначение того или иного прибора. Поэтому мы сочетали изучение кабины с тренажами: садясь на пилотское кресло, работали на земле так, словно самолет находился в воздухе. А сидеть там поначалу было, честно говоря, не очень-то приятно. Глаза то и дело сами собой обращались к ярко-красной чеке предохранителя над скобой спускового механизма катапульты. Не задеть бы, как недавно Лева!..

Раньше, чтобы покинуть боевой самолет в аварийной обстановке, надо было вылезти из кабины с парашютом и прыгнуть. Скорость реактивной машины не позволяла пользоваться этим дедовским способом спасения. Стоит в полете высунуть руку или голову — их напрочь срежет встречный поток воздуха. И конструкторы превратили пилотское кресло в своего рода артиллерийское орудие. Теперь не надо ни выбираться на крыло, ни прыгать. Нажми спуск — и тебя мгновенно вынесет в небо, после чего шелковый купол парашюта доставит прямехонько на землю.

Слушая такие вот объяснения майора Филатова, мы улыбались: все понятно, просто и удобно. А комэск вдруг сказал:

— Ну, коли понятно, проделаем практически…

И повел нас в ангар, где стояла катапульта для наземных тренировок летного состава. Вместе с нами он пригласил эскадрильского врача.

Внешне катапульта напоминала собой кабину нашего реактивного бомбардировщика, над которой метров на десять — двенадцать вверх тянулись два рельса. Нужно было сесть в сиденье, привязаться и нажать спусковую скобу. Проще говоря, самому выстрелить собой и взлететь вместе с креслом до верхнего упора торчащих над ним рельсов.

— Кто первый? — спросил Иван Петрович и посмотрел на Шатохина: — Прошу…

Побледнев, Лева попятился: — Я это… Мне сегодня нездоровится. Врач тут же проверил у него температуру и улыбнулся:

— Товарищ лейтенант, вы просто малость волнуетесь. И зря. Это же совершенно безопасно. Один миг — и все…

— Ладно, давайте по списку, — решил майор. Первым по списку должен был «стрельнуться» Зубарев. Он шагнул к катапульте с улыбкой, но мы не очень-то ему верили. Храбрится Никола! Какая уж там безопасность, если под тобой — пороховой заряд! Судя по калибру — противотанковая пушка.

А майор командовал:

— Ноги на подножки!.. Затылок к наголовнику… Мускулы напрячь… Пуск!..

Грохнул взрыв. В мгновение ока кресло вместе с Николой оказалось на самом верху высоко задранных рельсов и застыло на защелках специальных замков. Как он там, живой ли?.. Николай зашевелился, отстегивая ремни, и мы вздохнули: живой!