Леонид Андреев - «Gaudeamus»

• Название: «Gaudeamus»
• Автор: Леонид Андреев
• Жанр: Драматургия

---

Леонид Андреев «GAUDEAMUS» Комедия в четырех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

С т а р ы й с т у д е н т.

Курсистки:

Д и н а Ш т е р н

Л и л я

О н у ч и н а

О н у ф р и й

С т а м е с к и н

Т е н о р.

Студенты:

Б л о х и н

К о с т и к

Ко ч е т о в

П е т р о в с к и й

К о з л о в

Г р и н е в и ч

П а н к р а т ь е в

К а п и т о н-с л у г а.

С т у д е н т ы и к у р с и с т к и.

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

Еще при закрытом занавесе хор молодых мужских и женских голосов поет громко, уверенно и сильно:

Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus.
Post jucundam juventutem…1

Занавес открывается. На сцене квартира Дины Штерн – богато обставленная гостиная; в открытую дверь видна столовая с сервированным столом. Много картин, цветы. У рояля, под аккомпанемент Дины Штерн, собравшись кружком, поют студенты и курсистки, все земляки-стародубовцы. Дирижирует Тенор. Только двое сидят в стороне: Стамескин и Онучина.

Песня кончается:

Post molestam senectutem,
Nos habebit humus!2

Т е н о р. Баста! Скверно! Больше дирижировать не стану. Блохин врет. Ты, Костя, мычишь, как пьяный факельщик. Нужно дать молодость, утверждение радости, высокий восторг… gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!.. Вы слышите: точно золотые гвозди вколачиваются в стену, а вы что делаете? Поете, как нищие на паперти. (Передразнивает.) Hu-u-mus!..

П е т р о в с к и й. Да врешь, Тенор. Ей-Богу, хорошо! Gaudeamus…

Т е н о р. (презрительно). Молчи, салопница!

Л и л я. Ах, нет! Так хорошо, это такая прекрасная песня. Я только не все слова понимаю. Онуфрий Николаевич, что значит гумус?

О н у ф р и й. Земля. Мать сыра земля.

К о с т и к-председатель. Это значит: сколько вы ни вертитесь, а всех возьмет земля…

Т е н о р. Поэтому и нужно радоваться, а не скулить, как слепым щенкам в помойной яме!

К о з л о в. Верно!

К о с т и к. Да ты не сердись, Тенор, пели, как Бог дал, не хуже других. А ты вот отчего сам не поешь: голоса для товарищей жалеешь? Ты не жалей.

Д и н а. Вы слишком требовательны, Александр Александрович. Пели, как мне кажется, очень хорошо, но было бы, конечно, еще лучше, если бы вы помогли нам. Спойте!

К о з л о в. Пой, Тенор!

Т е н о р. Ха-ха-ха! Нет, я еще не умею петь.

Б л о х и н. Не жалей голоса, Тенор, от упражнения голос крепнет.

О н у ф р и й. Молчи, Сережа. А то они вспомнят, что ты тоже пел… нехорошо тебе будет, Сережа.

К о с т и к. Господа, Блохин выдумал новый фокус: становится под моим голосом, так что вам его не слышно, а мне мешает. Зудит, как комар.

Б л о х и н (сердито). Пошли к черту! (Смех.)

К о з л о в. А по моему мнению, раз Тенор не хочет петь, так его из хора выдворить. Найдем другого дирижера, эка! Забрал себе в теноровую башку, что голосом он покорит весь мир, и трясется от страха.

Т е н о р. И покорю!

К о з л о в. Словно баба над лукошком с яйцами – ах, как бы не разбить! Не пьет, не курит и не ест, как люди добрые, а… питается! Встретил я его вчера на Никитской, спрашиваю – молчит и мотает головой. Да ты что, Тенор? Молчит. Думаю, с ума сошел наш Тенор, а он вдруг шепотом: простуды боюсь, сыро. Экая верзила гнусная!

Д и н а. Но ведь это правда, Козлов, голос – очень хрупкая вещь: его необходимо беречь.

К о з л о в. Беречь? Тогда ну его к черту! – не желаю быть сторожем собственного голоса. Экое сокровище, подумаешь! Вот у меня голос, как…

Т е н о р. Ха-ха-ха! Как у козла! И потому твоя фамилия Ко-злов.

К о з л о в. Правильно, именно как у козла. А я вот, слава Тебе Господи, всю жизнь пел и буду петь назло всем моим врагам.

О н у ф р и й. И на радость друзьям. Великодушный ты, Козлик, человек! (Указывая на рогатый, странной формы стул.) Дина, можно сесть на этом келькшозе? У него очень загадочный и даже враждебный вид – может быть, он не любит, чтобы на нем сидели?

Д и н а. (смущаясь). Конечно, можно… какие пустяки!

О н у ф р и й. А он не рассердится?

К о с т и к. (мрачно). Очень уж у вас богато, Дина Абрамовна, – на положении вы курсистки и даже землячки, а живете как баронесса.

Д и н а (краснея). Зовите просто Дина.

К о с т и к. Совсем не по-студенчески! У меня ноги в сапогах, и я все время боюсь, как бы паралич ног не сделался. Родительская квартира?

Д и н а. Да. Вы не обращайте внимания. (Смущается и смеется ясно и открыто.) Мне и самой неловко… Но это такие пустяки!

О н у ф р и й. А не выгонят нас родители? Народ это мнительный, вроде теноров. Помнишь, Сережа, как твои родители сперва меня поперли, а потом и тебя поперли?

Д и н а. Нет, ну что вы! Отца и в городе нет: у него большие дела, и он почти все время в разъезде.

О н у ф р и й. Это другое дело. Сережа, успокойся.

Д и н а. Да нет, это все равно, в городе он или уехал. Если бы он и был, так не обратил бы внимания – ему не до того. А мама и сама сюда просилась, но я ее не пустила.

О н у ф р и й. Отчего же? Тихая старушка?

Д и н а. Она очень хорошая… и смешная. Пения она, правда, боится, то есть не пения, а дворника. Но это ничего!

К о ч е т о в. А он у вас строгий?

Д и н а. Кто? Папа?

К о ч е т о в. Нет, дворник, – это важнее.

Л и л я (быстро). А у нас в доме такой строгий дворник, такой строгий дворник, что мы вчера с Верочкой два часа звонили – он отворять не хотел.

П е т р о в с к и й. Не слышал, – дворники здоровы спать.

Л и л я. Нет, слышал, – мы два часа звонили!

П е т р о в с к и й. Нет, не слышал.

Л и л я. Нет, слышал.

К о с т и к. (мрачно). Нет, не слышал.

Б л о х и н. Наверно, не слыхал.

О н у ф р и й. Конечно, не слышал. Ты как думаешь, Козлов? – скажи откровенно.

К о з л о в. Куда ему слышать, конечно, не слыхал.

Л и ля (сердито). Слышал, слышал, слышал. Вы смеетесь, а это такое свинство с его стороны, – мы с Верочкой продрогли, зуб на зуб попасть не могли. Он нас целый месяц преследует; хочет, чтобы мы ему двугривенный дали, – как же, так вот и дадим! Свинство!

О н у ф р и й. Гриневич, дай-ка папиросу. Что ты затих совсем? – присядь, потолкуем. Ну как, вышло дело с уроком или нет? Мне его хорошо рекомендовали… Фу, ну и табак же у тебя дрянной!

Г р и н е в и ч. Дешевый. Спасибо, Онуша, с уроком я устроился…

Тихо разговаривают. Некоторые из студентов осматривают картины. Тенор, как свой в доме человек, показывает, зажигает свет. Слышны восклицания: Левитан! Да что ты! Самодовольный смех Тенора. Дина присаживается к Стамескину.

Д и н а. Отчего вы не пели, Стамескин? (К Онучиной.) Вы также. Вам не скучно?

С т а м е с к и н. Я никогда не скучаю. А если мне становится скучно, я ухожу.

О н у ч и н а. Я также. Как у вас пышно, Дина. Вам не мешает эта роскошь? Я бы и одного дня не могла здесь выжить.

Д и н а. На это можно не смотреть, Онучина. Когда я училась в стародубской гимназии, я жила у бабушки в маленькой комнате, там было очень просто. У меня в комнате и теперь хорошо, и я постоянно бранюсь из-за этого с папой. Он прежде жил очень бедно и теперь хочет, чтобы кругом все было дорогое.

Т е н о р. Дина, земляки хотят есть.

Л и л я. Врет, врет. Это он сам хочет есть! Мы картины смотрим, такая прелесть.

О н у ф р и й. Земляки хотят пить.

Д и н а. Простите, я сейчас… Там все готово. Пойдемте в столовую, господа. Кочетов, Петровский… Отчего вы такой неразговорчивый, Гриневич? Я не слышу вашего голоса.

Б л о х и н (Онуфрию тихо). Постой! погляди-ка на стол.

О н у ф р и й. А что?

Б л о х и н. Водки нет. Все какие-то келькшозы.

О н у ф р и й. Зрелище мрачное. Ну что же: будем пить келькшозы. Запомни ты мое слово, Сережа: раз оно имеет форму бутылки, его всегда можно пить.

Б л о х и н. А если прованское масло?

Д и н а. (смущаясь). Прошу в столовую, товарищи. Только я должна вас предупредить: водки у меня не бывает. Вина сколько угодно, а водки я боюсь, это такая ужасная вещь!

К о с т и к. Ну и ладно… Вино так вино.

К о ч е т о в. Да и того бы не надо, одно баловство.

О н у ф р и й. Ты слышишь? Эх, прошли наши времена, Сережа. Вина! Да и того не надо! До какой низости доводит трезвый ум, а?

Б л о х и н. А Стамескин радуется.

О н у ф р и й (огорчаясь все больше). Мне наплевать, что у тебя римский нос, у меня у самого греческий… Вина! Что я, лошадь, что ли, чтобы пить вино? От вина подагра бывает.

Т е н о р. Прошу, господа. Отчего ты мрачен, Костя, улыбнись.

П е т р о в с к и й. Озари мир улыбкой.

К о с т и к. Я не мрачен, у меня вид такой фатальный.

К о з л о в. Отчего ты мрачен, Костя?

П е т р о в с к и й. Кто тебя, Костя, обидел?

Толкаясь и смеясь, проходят в столовую. Лиля отстает.

Л и л я (Дине). Диночка, пожалуйста, не угощайте вином Гриневича, ему очень вредно пить, он становится такой беспокойный. Я уже просила Онуфрия Николаевича и сама буду сидеть рядом, но все-таки.

Д и н а. Хорошо, Лилечка, я буду смотреть. Иди себе.