Юрий Эскин - День народного единства: биография праздника

• Название: День народного единства: биография праздника
• Автор: Юрий Эскин
• Издательство: Литагент «Дрофа»d9689c58-c7e2-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-358-03531-7

Книга посвящена драматичным событиям российской истории XVII в. – Смутному времени. На основе широкого круга источников и литературы авторы детально исследуют, как в борьбе за независимость Русского государства зарождалось общенациональное общественное движение.

В центре внимания исторических очерков В.Козлякова, П.Михайлова и Ю.Эскина – деятельность Второго ополчения и судьба его руководителей К.Минина и Д.М.Пожарского. В.Токарев рассматривает, как тема русской Смуты преломлялась в 1930-х годах, И.Андреев анализирует исторические уроки Смутного времени.

Для широкого круга читателей.

---

С польско-литовскими представителями Пожарский и лично не раз встречался за столом переговоров. Так, в феврале 1635 г. в Москву прибыло посольство короля Владислава для ратификации царем Михаилом заключенного 14 июня 1634 г. Поляновского мирного договора. В церемонии его встречи участвовал и сын Пожарского стольник Петр, командовавший одной из «сотен» почетного эскорта из 34 стольников [43, 414]. Преговоры с послом А. Песочинским «с товарищи» вела назначенная «в ответ» комиссия в составе бояр Ф. И. Шереметева и князя Д. М. Пожарского, окольничего князя Ф. Ф. Волконского и руководителей Посольского приказа думного дьяка И. Т. Грамотина и дьяка И. А. Гавренева. Переговоры по, казалось, уже заключенному соглашению продолжались из-за юридического и политического казуса – Россия хотя и проиграла Смоленскую войну и лишалась по договору солидных территорий, платила большую контрибуцию, но на условиях отказа Владислава от претензий на царский трон и возвращения грамоты о его избрании 1610 г. (утвержденной тогдашней Боярской думой, в том числе и Романовыми). Однако за прошедшие 25 лет этот важнейший документ был в Варшаве утерян (поиски в архивах и в домах канцлера Сапеги и подканцлера Крыйского, которые уже умерли, результатов не дали). В конце концов было договорено, что король и Сейм составят и подпишут специальный протокол об этой утере, подтверждающий отречение Владислава. 19 марта 1635 г. в Кремле Михаил Федорович утвердил мирный договор, поцеловав крест. При этой церемонии шапку Мономаха держал князь И. Б. Черкасский, тогдашний глава правительства, скипетр – Ф. И. Шереметев, крест же на блюде подносил царю Дмитрий Михайлович со своим дальним знатным родственником, боярином князем А. В. Хилковым; 21 марта Пожарский присутствовал на торжественном царском обеде в честь отпуска послов [100, 404–406; 69, 253]. Спустя два месяца король с 20 высшими сановниками – «панамирадой» подписал требуемый протокол, а через год такую же грамоту прислал и сейм за подписями 208 депутатов [95, 443–445]. Интересно, что вторым послом в Москве был Леон Казимир Сапега, сын покойного канцлера, а в 1642 г. среди ценных коней Пожарского числился один, который звался «жеребец гнед Сопегин сын» [100, 405].[91] Вероятно, он был подарен Пожарскому молодым Сапегой, наслышанным о князе от старших членов семьи (традиционный обмен подарками происходил не только между монархами, но и между послами). В апреле—мае 1640 г. князь вместе с боярином И. П. Шереметевым опять вел переговоры с польскими посланниками (в связи с восставшими запорожцами, укрывшимися в России) [44, 632, 635]; по русскому дипломатическому обычаю главам посольской делегации присваивался номинальный почетный титул царского «наместника» в каком-либо городе, дабы поднять его авторитет; Пожарский всегда выступал с титулом «наместника Коломенского».

24 июля 1633 г., когда Москва готовилась к обороне от очередного крымского набега, Пожарский назначен был на участок за Яузой с В. И. Толстым и дьяком Г. Волковым [43, 335], а спустя месяц встречал там же прибывшего на переговоры посла татарского царевича [43, 340]. В августе 1639 г. он участвовал вместе с князьями А. В. Хилковым и Ф. Ф. Волконским в переговорах с крымскими послами [69, 253; 43, 612, 613].

Летом 1633 г. в Москву прибыл шведский посланник Г. Беренсон, привезший грамоту от регентского совета при малолетней королеве Христине с просьбой продолжить союзнические отношения после гибели короля Густава-Адольфа. Принимавших его бояр озадачило странное оформление его грамоты – она была запечатана не королевской печатью, а двенадцатью печатями членов риксдага. Дабы не «умалить государевой чести», ответную грамоту тоже запечатали печатями членов Боярской думы, среди которой можно найти и печать, по изображениям своим (на щите птица, попирающая дракона, щит держат два льва), сходную с предыдущими двумя печатями Пожарского [170, 205, 223].

Часто входил Пожарский в боярские комиссии, остававшиеся на время выездов царя из Москвы на богомолье, только в последние годы (с 1635 по 1640 г.) он «ведал» Москву 7 раз [43, 409, 538, 539, 557, 620, 636, 637], причем 4 раза – вместе с Ф. И. Шереметевым и 3 раза – с И. П. Шереметевым. Участвовал Пожарский и в придворных церемониях, в свадьбах и похоронах членов царской семьи. Так, в 1637 г. он провожал из Москвы прах датского королевича Иоганна, жениха царевны Ксении Годуновой, которого он, будучи стольником при тогдашнем дворе, возможно, знал в юности [43, 530]. Пожарский постоянно приглашался к царскому столу: только с 1633 по 1641 г. он был «у государева стола» 30 раз [43, 326–671].

Местничества Пожарского

Дмитрию Михайловичу, чья карьера сделала большой чиновный скачок, приходилось часто отстаивать свое право на высокие ступени в иерархии, поэтому уже давно было отмечено, что он – когда невольный участник, а когда и инициатор местничеств, которых на его жизнь пришлось около 22. О первых конфликтах времени его молодости мы рассказывали, основная же часть падает на время его боярства, когда он в основном защищал себя и свой род, который было легко «утянуть» прежними низкими назначениями предков. Конфликты начались сразу с приходом к власти Романовых, впрочем, в условиях бережного восстановления старого иерархического порядка они возникли бы в любом случае. Уже в июле 1613 г. от «сказывания» ему боярского чина пытался отказаться Г. Г. Пушкин, и почти тогда же сам Пожарский пытался отказаться от «сказывания» боярства Б. М. Салтыкову, за что был жестоко наказан (Пушкина тоже заставили, но смягчили приговор объявлением безместия) [42, 330; 15, 65, 110, 208, 257–258]; есть сведения, что при венчании на царство казначей Н. В. Траханиотов, несший державу, бил челом на Пожарского, несшего скипетр [15, 258].[92] Защищая своего дальнего родственника, Пожарский в сентябре 1613 г. бил челом на И. Н. Чепчугова – последний, назначенный рындой[93] вместе с молодым князем В. Г. Ромодановским, пытался сделаться выше его.

Чепчуговы были тоже продуктами Смуты – незнатные дворяне, они, благодаря родственным связям с когда-то влиятельными дьяками Щелкаловыми, а потом с женой Василия Шуйского, пробились высоко, при Семибоярщине Никифор Чепчугов даже был ясельничим, т. е. возглавлял Конюшенный приказ, но вскоре поспешил в Ярославль ко Второму ополчению. Его сын Иван не обладал столь тонким политическим чутьем и поплатился карьерой – конфликт с Ромодановскими и Пожарскими привел его к приговору – бить батогами и выдать головой, более он на службе не появляется [70, 297; 42, 110–111]. Заметим, что правительство после декабрьского скандала с Салтыковыми, видимо, все же опасалось популярности князя и стремилось гасить придворные конфликты. Так, в том же декабре обиженный боярин В. Т. Долгорукий бил челом на Пожарского, поскольку в деле с Салтыковыми тот заявил, что некогда он, князь Владимир, был выдан головой его дяде, князю Петру Пожарскому (неясно, откуда у него оказались столь фантастические сведения и как он в них сам поверил),[94] но далее дело не пошло [42, 120, 121].

Нечто подобное произошло еще по меньшей мере два раза. Во время подготовки встречи Филарета в первую «встречу» сначала назначены были бояре – бывшие лидеры ополчения, но эту мемориально-политическую церемонию нарушил представитель одного из самых известных, в частности склонностью к местничеству, родов России – Ф. Л. Бутурлин. Он бил челом на Пожарского, так как должен был встречать царского отца во второй «встрече» вторым, тогда весь порядок переменили, обоих повысив – Пожарский в первой «встрече» стал первым с князем Г. К. Волконским, Бутурлин – вторым, но в самой почетной, третьей «встрече» [42, 394–395].[95]

В местнической системе главное было не родство, а интересы родства. Как помним, Пожарский защищал Ромодановских, но когда в 1622 г. на праздник Федоровской иконы Богородицы у государева стола, куда приглашен был патриарх Филарет, бояре князь Ю. Е. Сулешев и князь Д. М. Пожарский и окольничий князь Г. К. Волконский били челом о том, что на Сулешева, высокородного выходца из Крыма, ранее бил челом князь Г. П. Ромодановский, а последний «бил на него в бесчестье», однако им сказали, что сейчас у них нет совместной службы, а когда будет, «и тогда государев указ будет» [42, 498–500].

Во время ратификации Поляновского мира 20 марта 1635 г. Пожарский держал блюдо («мису») с крестом, а подносил к царю для целования крест и договор боярин князь А. В. Хилков, который бил челом на главу переговорной комиссии боярина Ф. И. Шереметева, державшего скипетр; Шереметев бил челом «об оборони», а Пожарский его поддержал и попросил записать, что он равен Хилкову; по местническим нормам это тоже было натяжкой, но просьбу выполнили [42, 435].

В июле 1637 г. Пожарский выступил в защиту своего сына Петра – на обеде в царском шатре во время «похода» в Новодевичий монастырь, куда Михаила Федоровича сопровождали Д. М. Пожарский и боярин И. П. Шереметев, стольник П. Д. Пожарский «смотрел в кривой стол», а князь Г. А. Хованский в «большой», что было почетнее, почему князь Дмитрий встал из-за стола и бил челом, что Хованские, конечно, знатнее Пожарских, но на них били челом Ромодановские, равные им, и просил это записать, государь сказал, что он то ведает и велел князю Дмитрию сесть [43, 543–544].