Дмитрий Вересов - Полет ворона

• Название: Полет ворона
• Автор: Дмитрий Вересов
• Издательство: Издательский дом «Нева»
• Жанр: Триллер
• Год: 2001
• ISBN: 5-7654-0621-1

«Полет ворона», вторая книга трилогии, — это, главным образом, история трех замужеств. Поскольку платить нужно даже за правильный выбор, а выбор каждой из героинь по-своему ошибочен, то и расплата оказалась серьезной. Пережитое очень изменило наших Татьян. В то, что они обе откровенно и не щадя себя поведали мне о не самых лучших временах своей жизни и не возражали против публикации этих глав, явно свидетельствует в их пользу. Во всяком случае, автор в этом убежден.

---

— Переодевайся, — сказал он. — Потом я приду, наведем последние штришки, и за работу…

— За какую работу? — спросила она, но он уже закрыл за собой дверь.

Таня присела на диван и вынула из пакета платье — длинное старинное платье из черного бархата с газовыми вставками и лифом, отделанным стеклярусом. Таня встала и, держа платье на вытянутых руках, принялась любоваться им. Какая интересная, эффектная штука! Она подошла к зеркальному шкафу, приложила платье к себе, посмотрела. Из зеркала на нее глядела молодая дама начала века — изысканная, таинственная. Таня бережно положила платье на диван и принялась торопливо стаскивать пуловер…

Удивительно, но платье меняло в ней все — походку, осанку, жесты. Она остановилась у зеркала, повелительно повела рукой, потом изобразила, будто томно обмахивается веером, попробовала придать лицу выражение легкой иронии, снисходительного презрения, высокомерия… Не выдержала и рассмеялась.

— Графиня Приблудова! — Она подмигнула своему смеющемуся отражению. — Фрейлина двора, особа, приближенная…

К ее отражению бесшумно прибавилось второе — улыбающееся тонкими губами худое, аристократическое лицо Никиты.

— Гениально! — сказал он. — Теперь присядь-ка сюда.

Он отвел ее от шкафа и усадил на пуфик, стоящий возле высокого старинного трюмо. Из ящичков трюмо он стал доставать флакончики, коробочки, кисточки.

— Это что? — спросила недоуменно Таня.

— Будем достраивать образ, — сказал Никита. — Для начала чуть-чуть вазелину… — Его проворные пальцы побежали по ее щекам.

— Так ты и в гриме разбираешься? — спросила Таня.

— Не болтай, а то в рот попадет… Я во многом разбираюсь и многое умею, будучи личностью многогранной и наделенной множеством талантов. Если ты до сих пор в этом не убедилась, скоро убедишься окончательно.

— Слушай, — сказала Таня, подождав, когда он с щек перешел к глазам, — а почему ты оказался на студии, мне, помнится, Иван рассказывал, ты учился в Москве на дипломата, потом работал за границей?..

— Интриги… — неожиданно мрачно сказал Никита и замолчал, сосредоточенно работая. Притихла и Таня. Видимо, вопрос ее оказался бестактным.

— Готово, — через несколько долгих минут прежним веселым голосом сказал он. — Взгляните на себя, фрейлина двора… Хотя нет, еще одна деталька…

Он отошел от нее, залез в шкаф, вытащил оттуда что-то черное, подошел и, примерившись, надел ей на голову.

Таня посмотрела в зеркало. Эффект преображения был полным. Черная круглая шляпка с вуалькой убрала последнее, что связывало облик Тани с современностью, — ее короткую, модную стрижку.

— Что ж, ваше сиятельство, входите в образ…

— В какой образ?

— В тот, в каком вы сейчас являетесь моим восхищенным очам. Характер, склонности, привычки, образ жизни, факты биографии и прочее, по-моему, определяются такой внешностью стопроцентно… Заодно вот это поучи.

Он подал ей листочек с каким-то текстом.

— Что это?

— Романс один старинный. Очень соответствует образу.

— Зачем все это?

— Надо. Увидишь. Пока не выучишь — из комнаты ни ногой.

Он снова вышел. Таня принялась расхаживать по комнате, глядя в листочек.

ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Жила я дочкой милою

В родительском дому,

А нынче все постыло мне,

Не знаю почему.

То полымем, то холодом

В очах стоит туман.

Мелькнул в окошке золотом

Расшитый доломан.

Aх, конь твой серый в яблоках —

Копытом на крыльцо.

Как нежно очи храбрые

Глядят в мое лицо,

И пьют уста невинные

Отравное питье…

Ах, воротник малиновый,

Ах, на груди шитье!

Жила я, цветик аленький,

Теперь не знаю сна —

До света в тесной спаленке

Лампада зажжена.

Ты лестницею длинною

Как смеркнет, приходи.

Ах, воротник малиновый,

Ах, раны на груди!

Сжимаю крестик маленький

В пылающей горсти —

Прощай, отец и маменька,

Мой суженый, прости!

Сегодня вас покину я

На горькое житье…

Ах, воротник малиновый,

Ах, на груди шитье!

Она никогда не слышала этого романса. Наверное, старинный. Интересно, что такое доломан?

Вошел Никита с чашкой кофе и, прихлебывая, посмотрел на нее.

— Тебе не предлагаю — помаду смажешь. Выучила?

— Не совсем.

— Ничего. В процессе доучишь. Времени мало. Прошу сюда.

Он подошел к стоящему возле трюмо пианино, сел на круглую табуретку, откинул крышку. Ноты читаешь?

— Нет, — призналась Таня.

— Ладно. Слушай.

Он пробежался пальцами по клавиатуре, взял несколько аккордов и запел, уверенно подыгрывая себе.

— Жила я дочкой милою…

Голос у него был несильный, но правильный и с приятной хрипотцой. В начале второго куплета он поднял голову и посмотрел на нее.

— Ну что ж ты? Для кого стараюсь? Подпевай давай.

Они начали репетировать.

— Так, — наконец сказал Никита и поглядел на часы. — Перерыв пятнадцать минут. Повтори про себя, пройдись еще несколько раз…

— Поесть бы…

— Ладно. По бутербродику можно. Только кусай аккуратнее. Смажешь грим — придушу.

На кухне он еще раз посмотрел на часы.

— Ждем кого-нибудь? — с удовольствием дожевав бутерброд, спросила Таня.

— Прекрасного принца. Ровно в девять пробьют часы и… Он хлопнул себя по лбу и вскочил.

— Сиди здесь. Я сейчас.

Через минуту он вернулся с черными лаковыми туфлями на высоком каблуке. Таню передернуло.

— Обувайся, — коротко сказал он.

— Опять? — Она чуть не заплакала.

— Ничего. Эти должны быть впору.

Таня вытащила свои многострадальные ноги из мягких тапочек, в которые она радостно переобулась, как только вошла, и надела черные туфли. Они не жали.

Ровно в девять в дверь позвонили. Никита, крикнув:

«Я открою», сорвался с места. Вскоре из прихожей донесся знакомый голос:

— Кто-то, помнится, на «Вардзию» зазывал, а?!

— Будет, будет обязательно. И еще кое-что будет. На закуску.

Проводив гостя в комнату, Никита выскочил на кухню, достал из буфета темную бутылку с золотой бляшкой на горлышке, три ажурные стопочки, серебряный поднос. Все это он вложил в руки опешившей Тане.

— Неси в мою комнату. Гордо, не спеша, с достоинством. Притворись, что гостя не узнала.

Они прошли по коридору. Никита распахнул перед нею дверь и провозгласил:

— Ее высочество графиня Беломорско-Балтийская.

П комнате, листая журнал, сидел Терпсихорян. Увидев Таню он вскочил, отбросив журнал, и застыл, глазея на самым неприличным образом.

Таня вежливо поклонилась ему, поставила поднос с коньяком на стол и низким грудным голосом произнесла:

— Милости просим.

Терпсихорян очнулся.

— Ах да, да, спасибо вам большое… Да… — Он обернулся к Никите. — Что ж ты не предупредил, что у тебя тут такое общество… Это кто? Твоя сестра, наверное. Ходят слухи, что она у тебя красавица, но такого не ожидал, нет. — Он поцеловал кончики пальцев и помахал ими в сторону Тани.

— Ты давай, чтоб ноги от потрясения не подкашивались, сядь да выпей. Извини, что грузинский. Не обидел твои патриотические чувства?

Терпсихорян гордо выпятил грудь.

— Я тбилисский армянин! Грузия — моя вторая родина. А «Вардзию» обожают все, кто хоть раз ее попробовал, независимо от национальности.

Он поднял налитую Никитой стопочку, встал и провозгласил:

— Пью за процветание этого дома, за вашу семью, где водятся такие красавицы, как твоя сестра! — Он повел стопочкой в сторону Тани и залпом осушил.

— Спасибо, конечно, Эдик, за душевный тост, только эта красавица, к счастью, не моя сестра.

Терпсихорян погладил ладонью усы и сквозь пальцы прошептал Никите:

— Тогда одолжи поиграть…

— В порядке очереди, — пробормотал Никита, сохраняя неподвижность губ.

— Вы случайно к кино отношения не имеете? — любезно осведомился Терпсихорян.

— Случайно имею — сказала Таня нaдувшись от разбиравшего ее смеха.

Режиссер внимательно посмотрел на нее

— Точно видел. В каком фильме?..

— Эдик, дорогой разреши выпить за тебя и твой яркий талант! — произнес Никита, поднимая стопку. — Только на сей раз пьют все.

Таня пригубила густую темно-золотую жидкость которая чуть-чуть, даже приятно обожгла язык. Ей случалось пару раз пробовать коньяк, но это было нечто особенное — без резкого запаха, мягкий, обволакивающие нежный, как шерсть ангорского кота. Она заметила что Никита тоже смакует коньяк, перекатывая по языку тогда как Терпсихорян опять выпил залпом и блаженно вздохнул.