Антон Чехов - Том 23. Письма 1892-1894

• Название: Том 23. Письма 1892-1894
• Автор: Антон Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1977

Двенадцать томов серии — это своеобразное документальное повествование Чехова о своей жизни и о своем творчестве. Вместе с тем, познавательное значение чеховских писем шире, чем их биографическая ценность: в них бьется пульс всей культурной и общественной жизни России конца XIX — первых лет XX века.

В пятом томе печатаются письма Чехова с 1 марта 1892 по 31 декабря 1894 года.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Из Москвы идет поезд в Серпухов в 9 час. утра. Это самый удобный поезд. Затем в 3, 6, 9 и 12 часов. В дачное время прибавится еще один поезд.

А нельзя ли Вам и Сережу прихватить с собой? Он узнал бы дорогу в Мелихово и мог бы ездить к нам, когда ему угодно. Общество мудрых мужей не может принести ему ничего, кроме пользы.

Хозяйственные планы наши крайне неопределенны и смутны. Я до такой степени беспечен и легкомыслен по части яровых и озимых, что едва ли из меня может выйти что-нибудь путное в хозяйственном отношении. Увы! Мысли мои около овса и клевера, а душа и сердце в пруде с карасями. К тому же — я летирад (слово, прочитанное мною на дверях в коридорчике одной из сибирских почтовых станций), а это беспутная профессия, не терпящая совместительств. Впрочем, поживем, увидим.

Мне грустно и досадно, что Мария Владимировна упорствует в своей болезни. Когда я ex professio[4] читаю длинные романы и повести наших писательниц, и когда Машенька Крестовская сказала мне, что за свой последний роман она получила от Стасюлевича пять тысяч рублей*, и когда я вижу стриженую Назарьеву, то всякий раз вспоминал и вспоминаю про Марию Владимировну, которая писала скупо и, не успевши набить руку, перестала писать. В ее произведениях, даже в незначительных, писанных ради полистной платы, есть то самое нечто, солидное и благородное по духу, что из всех русских писательниц было только у Хвощинской, покойной Тур и ныне забытой Смирновой и чего нет и никогда не будет у Машеньки Кр<естовской> и стриженой Назарьевой, и потому мне искренно жаль, что М<ария> Вл<адимировна> писательство не сделала привычкою.

Ма-Па в Москве, учит девиц в молочной Ржевской*. Удивительное бескорыстие*. Хоть бы за труды свои у m-me Ржевской старый зонтик стянула.

Ну, будем ждать Вас с нетерпением и готовиться к встрече, услаждая себя предвкушением Вашего приезда. Фоминая неделя не за горами*.

Какая холодная, однако, эта весенняя теплота. Сегодня у нас утром было 8 градусов холода.

Привет всем Вашим и всему милому Бабкину, которое в тысячу раз симпатичнее нашего Мелихова. Наши кланяются и шлют миллион пожеланий. Я тоже.

До свидания!

Ваш А. Чехов.

Как бы Вы обязали нас, если бы на свой счет провели телефон из Бабкина в Мелихово.

Странно, скворцы улетели.

Гославскому Е. П., 23 марта 1892*

1145. Е. П. ГОСЛАВСКОМУ

23 марта 1892 г. Мелихово.

23 март. Ст. Лопасня.

Уважаемый Евгений Петрович, Ваша «Солдатка» очень хорошая вещь. Раньше я читал в «Артисте» Вашего «Богатея»*, и он, признаться, мне не понравился: в этой пьесе Вы совсем не оригинальны, а персонажи Ваши, начиная с давно истасканного кулака и кончая дурочкой, которая была уже тысячу раз трактована, — не представляются интересными. «Солдатка»* же совсем другое дело. Я давно уже не читал таких хороших пьес. Театр я знаю мало, и судить, насколько Ваша пьеса годна или не годна для театра, я не могу, но со стороны литературной она меня совершенно удовлетворила. Ее литературные достоинства до такой степени привлекательны, что я, не задумываясь, причислил ее к разряду наших лучших пьес из народного быта, и вот, как видите, не удержался и пишу Вам. Люди живые, написаны просто и ярко. Хороши все, даже Кирилл, который у Вас немножко приподнят и изыскан благодаря колдовству. Язык великолепен. Чувство меры и такт образцовые.

Простите, я плохой критик; может быть, и хороший, но своих критических мыслей я не умею излагать на бумаге. Поэтому я не могу написать Вам ничего такого, что хотелось бы Вам прочесть как автору.

Если цензура не пускает пьесу* только потому, что в ней фигурируют солдат и солдатка, то можно солдата заменить фабричным или московским извозчиком. Суть пьесы останется та же. Ведь Вы пишете не критику на солдатчину, а живых людей. Дело не в мундире и не в поддевке.

В конце III акта Кирилл у Вас излишне резок. Надо, думаю, чтобы он ласкался, а чтобы Афимья по его тону поняла, в чем дело. Не знаю, быть может, этот резкий переход сделан Вами нарочно ввиду сценических условий, но в жизни и в повести дело не обходится без оттенков. Да и нет надобности рисовать Кириллу злодеем. Парни, которых любят бабы, народ по преимуществу незлой и душевно ленивый, мягкий и нерассудительный, как сами бабы, — в этом их обаятельная сторона. Несчастную и сердцем тоскующую, забитую свекром и жизнью бабу наглостью и фантастичностью не проймешь.

«Мы-ста» и «шашнадцать» сильно портят прекрасный разговорный язык. Насколько я могу судить по Гоголю и Толстому, правильность не отнимает у речи ее народного духа. Эти «мы-ста» и «шашнадцать» производят на меня всегда впечатление mouches volantes[5], которые мешают смотреть на ясное небо. Какое-то излишнее и досадное впечатление.

Что еще? Солдат Григорий прощает бабу — это чудесно во всех отношениях и, вероятно, в сценическом тоже. Но зачем он у вас говорит ёрническим языком? Разве это нужно, характерно? Такой великодушный, красивый акт, как прощение, и этот язык в жизни, быть может, и совместимы, но в художественном произведении от такого совместительства пахнет неправдой. Разговор о питейной торговле и процентах разрушает всю прелесть прощения и того благодушного представления, какое все мы имеем о денщиках. Рано у Вас молодой человек заговорил о питейном и ссуде под залог. Это страшная штука. Еще и коготок не увяз и лапки чисты, а Вы уж пишете, что пропала птичка*. Дайте ей пожить! Или начинайте сначала, с коготка, чтоб видно было.

Повторяю, пьеса очень хорошая, и я от души рад, что Вы прислали мне ее. Был бы рад поговорить с Вами и поближе познакомиться.

Разговор в IV акте перед приходом Афимьи сделан у Вас замечательно тонко. Только не думаете ли, что Афонька будет мешать? Ведь галерка хохотать будет и не даст актерам играть. А актеры ведь, как водится, из Афоньки будут делать не дурачка, а шута. Роль опасная.

От души желаю Вам всего хорошего, а главное — успеха и полного расцвета. Желаю искренно, как искренно верю, что у Вас настоящий драматический талант.

Уважающий А. Чехов.

Шавровой Е. М., 24 марта 1892*

1146. Е. М. ШАВРОВОЙ

24 марта 1892 г. Мелихово.

24 март.

Уважаемая Елена Михайловна, посылаю Вам рассказ, напечатанный в «Московской иллюстр<ированной> газете»*. Отдавая его в печать, я не читал его; если найдете перемены, то вините не меня. Впрочем, название «Горбун» — моих рук дело. Изменил я также и подпись, переставив буквы, на случай если сотрудничество в «малой» прессе покажется Вам немножко мове́[6]. Хотя я рекомендовал бы Вам не брезговать. По-моему, надо пройти все ступени, прежде чем стать литературной графиней. Не стыдитесь быть титулярной советницей в салопе, пьющей по утрам вместо кофе — кофейную гущу. Бейте ворону — сороку, добьетесь до бела лебедя.

Как А. И. Урусов? Что?

Напишите поподробнее.

Ваш А. Чехов.

Лопасня Моск. — Курск.

На конверте:

Здесь, Б. Афанасьевский пер., д. Лачиновой Елене Михайловне Шавровой.

Мизиновой Л. С., 25 марта 1892*

1147. Л. С. МИЗИНОВОЙ

25 марта 1892 г. Мелихово.

25 марта.

10 градусов мороза.

Маша просит Вас приехать на Страстной и привезти духов. Я бы и сам купил духи, но в Москве я буду не раньше Фоминой недели.

Желаем всего хорошего. Скворцы улетели. Тараканы еще не ушли, но пожарную машину мы все-таки осмотрели*.

Машин брат.

Вы б с Дуней познакомились!

Мизиновой Л. С., 27 марта 1892*

1148. Л. С. МИЗИНОВОЙ

27 марта 1892 г. Мелихово.

92, III, 27.

Лика, лютый мороз на дворе и в моем сердце, а потому я не пишу Вам длинного письма, какое Вы хотели получить.

Ну, как Вы решили дачный вопрос? Вы врунья, и я не верю Вам: Вы вовсе не хотите жить около нас. Ваша дача в Мясницкой части под каланчой* — там Вы душой и сердцем. Мы же для Вас ничто. Мы прошлогодние скворцы, пение которых давно уже забыто.

У нас два дня гостил А. И. Смагин. Сегодня приходил урядник. Ртуть в термометре ушла к —10. Все ругательные слова, начинающиеся с буквы с, я пускаю по адресу этой ртути и в ответ получаю от нее холодный блеск глаз… Когда же весна? Лика, когда весна?

Последний вопрос понимайте буквально, а не ищите в нем скрытого смысла. Увы, я уже старый молодой человек, любовь моя не солнце и не делает весны ни для меня, ни для той птицы, которую я люблю. Лика, не тебя так пылко я люблю! Люблю в тебе я прошлые страданья и молодость погибшую мою*.

Егорову Е. П., 29 марта 1892*

1149. Е. П. ЕГОРОВУ