Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

• Название: 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны
• Автор: Майкл Карлей
• Издательство: Грантъ
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-89135-309-1

Канадского историка пустили в бывшие советские архивы и вот он всю книжку удивляется: «Ну надо же! Всё так оно и было, как СССР рассказывал». Несмотря на это, наш канадский друг почему-то твёрдо убеждён, что в предвоенное время СССР обязан был отстаивать англо-французские интересы, а не свои собственные. — DS

Концы страниц размечены в теле книги так: <!-- 123 -->, для просмотра номеров страниц следует открыть файл в браузере. — DS

---

Вообще, как для британских, так и для советских отчетов об этих важных встречах весьма характерны красноречивые умолчания и измененные голоса. Инициатива об улучшении отношений, в зависимости от того чей отчет читаешь, переходит от одной стороны к другой. Так было безопаснее для обеих сторон. У Майского в случае ошибки были все основания опасаться за свою жизнь, в то время как западные политики просто боялись разгневать правых или выставить себя на посмешище слишком интенсивными заигрываниями с Советским Союзом. Англо-советским да и вообще всем западно-советским отношениям предвоенных лет была присуща такая взаимная услужливость. «Только после вас, Альфонс! Нет уж, сэр, после вас...» — затасканным рефреном советско-западного диалога.

3

На этой встрече было кое-что еще. Если отчет Галифакса краток и ограничивается только вопросами торговли, то Майский указывает, что обсуждались и другие вопросы, включая советско-турецкие переговоры и обстановку в балтийском регионе. Дальше:

«Галифакс кратко затронул последнее выступление Чемберлена в парламенте и, подчеркивая решимость Англии вести "войну до конца", он в то же время дал понять, что если бы Гитлер выдвинул какие-либо новые, более приемлемые предложения, британское правительство готово было бы их рассмотреть».39

Этот же вопрос возник на следующий день в беседе Майского и Батлера, который должен был стать главным посредником в сношениях Майского с Форин офисом.

«Общая установка британского правительства, по словам Батлера, сводится к тому, что оно готово было бы заключить мир хоть завтра, если бы было уверено, что достигнутое соглашение имеет стабильный характер («обеспечило бы мир и спокойствие на 20—25 лет», как выразился Батлер). Такая уверенность, по мнению британского правительства, могла быть создана лишь при гарантии мирного договора всеми великими державами, в частности, США и СССР. Ради достижения прочного мира подобного рода британское правительство готово было бы пойти на значительные уступки Германии даже в колониальной области».

Затем Батлер несколько смягчил свое заявление, отметив: ввиду того, что такой мир в настоящее время все равно невозможен, «Англия будет продолжать войну». Но он был убежден, но на следующем этапе войны могут быть выдвинуты новые предложения «возможно с большими шансами на успех».40 В отчете Батлера об этой встрече нет ни слова о перспективах мира с Германией — и ничего удивительного: такие разговоры были весьма непопулярны осенью 1939 года.41 Все предвоенные годы Батлер был главным проводником чемберленовской политики умиротворения. Поэтому его позицию во время разговора с Майским вполне можно рассматривать как позицию британского правительства тех лет. Больше того, эти приватные беседы имели место на фоне публичных дискуссий в Англии о перспективах заключения мира. 3 октября Ллойд Джордж выступил с речью в палате общин, предлагая правительству открыть дверь для мирных инициатив, в особенности, если они будут исходить от нейтральных стран, среди которых он подразумевал и Советский Союз.42 И хотя на Ллойда Джорджа дружно обрушилась вся пресса, похоже, что Форин офис все же внял его советам, но уже в интерпретации Чемберлена, с которой тот выступил в парламенте 12 октября. Умиротворенчество продолжало жить в Британии.

Молотов, который до сих пор не отвечал на запросы Майского об инструкциях по поводу того, как строить англо-советские отношения, вдруг очень заинтересовался предложениями Батлера. Но в то же время он проинформировал о беседах в Лондоне и германского посла Шуленбурга. В состоящей из двух предложений телеграмме Молотов спрашивал Майского, не «намекал» ли Батлер «на желательность нашего посредничества в духе заключения мира с Германией на известных условиях. Жду ответа».43 Этот вопрос Молотова имел важное значение и вполне согласовался с новой позицией Советов, призывавших теперь к окончанию войны. Так как все вопросы, возникавшие в связи с разделом Польши, были решены, говорилось в совместном нацистско-советском коммюнике, опубликованном в конце сентября, не было никакой нужды в продолжении войны.44

Майский поспешил ответить Молотову: «Характеризуя установку британского правительства о войне и мире, Батлер явно излагал точку зрения Чемберлена и Галифакса. В одном месте он даже сослался на свой разговор с ними. У меня не было впечатления, что Батлер прямо намекает на желательность нашего посредничества. Он скорее говорил в порядке разъяснения и оправдания линии британского правительства, поскольку ему была известна наша позиция в вопросе войны». Из всего того, что сказал Батлер, Майский делал вывод, что британское правительство не будет препятствовать, чтобы Советы стали посредником и гарантом мирного договора. Посол продолжал в том же духе, ссылаясь на свой недавний разговор с Ллойдом Джорджем, который однако отметил, что потопление немцами английского боевого корабля «Royal Oak» (14 октября) в акватории главной военно-морской базы Британии Скейп Флоу, а также вообще действия немцев на море, вызывают естественное недружелюбие англичан.45 Когда позднее Шуленбург спросил, каковы настроения в Британии относительно мирного урегулирования, Молотов ответил, что, по словам Майского, ничего определенного сказать нельзя.46

Отчеты Майского о глубокомысленных, но вряд ли осуществимых мирных планах английских дипломатов едва ли производили впечатление на подозрительного Молотова, который знал о решимости британского правительства сражаться до конца. Иногда в отчетах Майского видна бестактность британцев: британские министры могли бы держать при себе свои опасения и неуверенность в победе.47 Майский, например, не слишком высоко оценивает состав английского кабинета. За исключением Черчилля и Идена, наиболее важные посты в нем занимали «мюнхенцы»: Чемберлен, Галифакс, Саймой, Хор. Это было то самое, старое правительство тори «умиротворителей, — отмечал Майский, — чуть-чуть подкрашенным в антигитлеровские тона».48 Вообще, позиции самих советских дипломатов были весьма противоречивы: с одной стороны, Молотов вдруг становился сторонником мирного урегулирования, с другой — Майский внезапно проникался негодованием против умиротворителей и искал признаков готовности Британии сражаться. Советское правительство никогда не рискнуло бы пактом о ненападении ради какого бы то ни было соглашения с Британией — торгового или иного — пока не убедилось, что британцы были стоящим того партнером или союзником. Странная война тоже не способствовала взаимному доверию, и это тоже оказывало свое влияние и на Майского и на Москву.

«Странная война! — писал Майский в своем дневнике 24 октября. — На западном фронте "без перемен". Во французских военных бюллетенях повторялись деревянные фразы: "Ночь прошла спокойно" или "День ознаменовался операциями патрулей"». Англо-французы надеялись взять измором, писал Майский, в то время как Гитлер надеялся на «гнилость демократии». «Я то и дело слышу здесь на каждом шагу: "В конечном счете от войны выиграет только Россия" или "Когда капиталистич[еские] страны Запада перегрызут друг другу глотки, восторжествует коммунизм" или "Длительная война неизбежно вызовет в Германии революцию, — что станется тогда с Англией, с Европой?" и т. п. Несомненно, аналогичные разговоры сейчас идут и в кругах германской правящей верхушки». Майский был убежден, что возможности для распространения революции сейчас лучше, чем когда бы то ни было с тех времен, когда Карл Маркс написал «Коммунистический манифест». Противники не решались наносить смертельные удары, полагал Майский, но все равно, если не случится чуда, полномасштабная война уже не за горами.49

Британское правительство придерживалось того же мнения — что война — это генератор коммунистической революции; это вообще было часто высказываемое вслух, но еще чаще подразумевавшееся убеждение периода между мировыми войнами. В одном из документов Форин офиса, составленном неделей раньше, чем Майский писал в своем дневнике, указывалось, что цель Советов — «поддерживать баланс между противниками в интересах большевизации Европы, с как можно меньшими потерями для себя, пока обе стороны не истощат своих сил». Один из высокопоставленных чиновников Форин офиса, Р. А. Липер винил во всем Гитлера: «Именно он... дал возможность Сталину захватить более сильные позиции для распространения большевистского вируса по Европе уже в начале войны, теперь ему не нужно ждать даже ее конца, когда европейские нации истощат друг друга в смертельной борьбе».50 «В конечном счете, — говорил Сарджент, — главный принцип большевизма — коммунистическая экспансия». «Я в целом разделяю это мнение», присоединялся Галифакс. Сэр Артур Рукер, главный личный секретарь Чемберлена, высказался в середине октября так: «Коммунизм представляет сейчас огромную опасность, он опаснее, чем нацистская Германия... это чума, которую не останавливают национальные границы и с продвижением Советов в Польшу государства Восточной Европы обнаружат, что их силы для борьбы с коммунизмом весьма ослабли. Поэтому так важно обращаться сейчас с Россией крайне осторожно, не исключая возможности союза, если будет необходимо, с новым германским руководством против общей опасности». Летописец-консерватор Ченнон был того же мнения.51