Вильям Козлов - Солнце на стене

• Название: Солнце на стене
• Автор: Вильям Козлов
• Жанр: Современная проза

---

— Я замерзла, — сказала Мила. Она села на стул, вид у нее был несчастный.

— Что стряслось? — спросил я.

— Нас прогнали, — сказала Мила.

— Понимаешь, старина, — сказал Сашка, — придется первую брачную ночь провести в этом проклятом общежитии.

— В гостинице нет мест, — прибавила Мила.

— В старика будто черт вселился…

— Я никогда не думала, что он такой сердитый, — сказала Мила.

— Вообще-то он добряк, — ответил Сашка.

— У него было такое лицо! — сказала Мила.

— Он, понимаешь, вспыльчивый, — сказал Сашка. — И потом, оказывается, ярый противник всяких браков.

— Он сказал, что снимет с Саши брюки и покажет ему такую женитьбу…

— Старый человек, сам не знает, что говорит, — сказал Шуруп.

— И даже палку схватил…

— Кочергу, — поправил Сашка. — Вообще-то он бы не ударил… Надо было его, наверное, предупредить, а мы как снег на голову…

— И ночевать не оставил? — удивился я.

— Он с палкой за Сашей по улице погнался…

— С кочергой, — сказал Шуруп.

— А меня не тронул, — сказала Мила. — Только обозвал дурочкой…

— Свирепый у тебя дед! — сказал я.

— Хорошо, что попутная машина попалась, — сказала Мила. — А то пришлось бы ночевать на улице…

— Будет что вспомнить, — сказал я.

Мила с трудом подавила зевок и выразительно посмотрела на незадачливого супруга.

— Сейчас сооружу ширму, — спохватился я.

С грохотом мы развернули тяжелый шкаф и отгородили Сашкину койку от моей.

— Спокойной ночи, — сказал я и выключил свет.

Мила ответила, Сашка промолчал. Мы никогда не говорили друг другу «спокойной ночи». Шуруп что-то шепотом говорил, она тоже шепотом отвечала.

Лунный свет плавал в комнате. На стене сияли струны гитары. Легкие тени суетились на потолке. За шкафом шептались. Чувствительная к малейшему движению пружинная кровать молчала. Я натянул на голову одеяло, крепко зажмурил глаза и стал считать до ста…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я медленно поднимаюсь на четвертый этаж. В руке небольшой чемодан. Новый дом уже обжит, и на лестничных площадках специфический запах. У некоторых хозяйственных жильцов двери обиты черным и коричневым дерматином. На розовых стенах первые царапины и надписи: «Дима+Надя=Любовь», «Гошка — дурак…» Нецензурные тщательно затерты. Я несколько раз нажимаю кнопку звонка. Квартира молчит. Тогда вставляю ключ в замочную скважину и поворачиваю. Я на время решил перебраться к Игорю. У Сашки и Милы «медовая неделя». В следующее воскресенье молодая жена возвращается в Москву.

Я поставил в прихожей чемодан и вошел в комнату. Игорь понемногу обживался: появились диван-кровать с шерстяным пледом, книжный шкаф, тонконогое мягкое кресло. На стене картина в рамке: «Осенний пейзаж» — подарок Уткина.

В комнате было душно, и я открыл окно. Из кухни донесся негромкий кашель. Там, на маленькой круглой табуретке, вытянув длиннющие ноги, сидел Игорь. Он рассеянно смотрел на меня и даже не улыбнулся.

— Почему ты не открыл? — спросил я.

— У тебя же ключ есть, — ответил он.

— Это у меня…

— А других я не хочу видеть.

Я сел за маленький белый стол рядом с ним. Окно было раскрыто, и желтоватые занавески с голубыми чайниками шевелились. Этих занавесок я тоже раньше не видел.

— В каких облаках витает твой разум? — спросил я. — Разум, подогретый красным вином…

— Ты прав, — сказал Игорь. — Я витаю в облаках… Но еще Эйнштейн сказал, что разум слаб по сравнению с бесконечным объектом своих поисков, он безусловно слаб в борьбе с безумствами, которые управляют судьбами людей… Все, мой друг, в нашей жизни относительно…

— Опять Эйнштейн? — спросил я.

— Сегодня рано утром я вскрывал труп молоденькой девушки. Для того, чтобы попасть ко мне в прозекторскую, ей нужно было в институте получить направление именно в наш город, сесть на скорый, который вчера днем отправился из Москвы, и приехать сюда именно в два часа ночи. И опоздай поезд хотя бы на минуту, катастрофы могло бы не произойти… Что это — цепь случайностей или закономерность? Впрочем, ты на этот вопрос не ответишь… потому что даже теория относительности Эйнштейна мне ничего не объяснила.

— Вот что, дружище, — сказал я. — Бери поскорее отпуск и поезжай в деревню. На целый месяц.

— Ты попал в самую точку, — сказал Игорь. — Хотя и не читал Эйнштейна… А ты почему не в форме?

— Выговор схлопотал, понимаешь…

— Выговор, говоришь… — усмехнулся Игорь.

Этот, как и Мамонт, насквозь видит.

— Оля на практику уехала… На две недели.

В Печорах Игорь почти не разговаривал с Олей. В машине, когда мы назад возвращались, она попробовала его растормошить, но из этого ничего не получилось. С женщинами Игорь неразговорчив. Разве что с Иванной… И то, по-моему, больше молчит, а трещит она. Уж не поссорились ли они?

Мы еще были на кухне, когда раздался длинный уверенный звонок. Игорь все так же сидел на табуретке. Я думал, он встанет и откроет, но мой друг даже не пошевелился.

— Кто это? — спросил я.

Игорь пожал плечами.

— Я открою?

— Как хочешь, — сказал он.

Пришли Кащеев с Мариной и Вениамин с Нонной. Я отступил от дверей, пропуская их. На пороге некоторое замешательство: веселая компания не ожидала меня увидеть.

Марина отшатнулась и покраснела. Казалось, она хочет повернуть назад. Глеб заморгал своими маленькими глазами под стеклами очков, а физиономия у Тихомирова стала кислой. Одна Нонна искренне обрадовалась, увидев меня.

— Мы с тобой тысячу лет не виделись, — улыбнулась она, протягивая узкую ладонь.

— Привет, бродяга! — загремел и Глеб, бросив быстрый взгляд на Марину, которая все еще нерешительно стояла в дверях.

— А-а, это вы… — довольно равнодушно сказал Игорь, появившись в прихожей.

— Пошли в кино — такая мура, — сказал Глеб. — Решили к тебе завернуть. Как поживаешь, старина?

— Проходите в комнату, — сказал Игорь. — Стульев теперь на всех хватит…

Марина и Глеб остались в прихожей. Я слышал, она сказала, что ей лучше уйти. Глеб что-то забубнил в ответ. Как бы там ни было, она осталась. Уселась в кресло в углу и оттуда изредка бросала на меня любопытные взгляды. Нонна присела рядом со мной на диван-кровать и сразу стала рассказывать, как ей хорошо жилось на юге. Она вобрала в себя крымское солнце на всю зиму. Загар типично южный, и это видно за километр.

Нонна та и не та. Как-то по-новому вскидывает черную, как у галки, голову, появился какой-то томный взгляд, плавные движения. Она, улыбаясь, смотрит на меня и рассказывает:

— Стоит мне закрыть глаза, и я вижу красный железный буек и зеленые волны… Буек то скрывается под водой, то снова появляется. Я часто отдыхала на этом ржавом в пупырышках поплавке, а мальчики держались за трос. И все мы качались вверх-вниз… Море — вот что осталось у меня от юга.

И разговор у нее медлительный. Заметив, что Вениамин бросил на нее ревнивый взгляд, я громко спрашиваю:

— А мальчики? Которые держались за трос?

Нонна улыбается.

— Мы с подругой жили у очень симпатичной женщины. Она сдала нам роскошную веранду. Чудесный вид на пристань… Представляешь, огромные белые пароходы, огни, музыка… По утрам мы умывались в море. А через два дома снимали комнату физики из Дубны… У меня, кажется, с собой несколько фотографий…

Нонна нагибается за сумочкой и достает пачку фотоснимков. Голые тела в плавках и купальниках. По колено в море, по грудь, одни головы… И даже красный буек, на котором отдыхала Нонна, и трос, за который держались довольно тщедушные физики из Дубны. У одного из них, который пасется возле Нонны, влюбленный вид. А вот фотография у вагона. Глаза у парня, который рядом с Нонной, грустные.

— Это перед отъездом? — спросил я.

— Мы договорились на будущий год опять всем вместе встретиться, — сказала Нонна.

Тихомиров не выдержал и подошел к нам. Взглянув на фотографии, сказал:

— Крымские? Я их уже видел…

Я поднял голову и встретился взглядом с Мариной. Она как-то неуверенно улыбнулась. Марина… После той встречи у виадука я ее видел всего один раз, на улице. Вместе с Глебом. Огромный лохматый Кащеев и красивая Марина. Они совсем не напоминали влюбленных: Глеб размахивал руками и что-то говорил, Марина, упрямо наклонив голову, молчала. Я свернул в магазин «Детский мир», хотя мне там решительно нечего было делать…

Мужчины вышли на кухню и позвали меня.

— Давай три рубля, — сказал Тихомиров. — На цветы для наших женщин.

Я без звука отдал. Вениамин передал деньги Кащееву.

— А кто пойдет? — спросил Глеб, моргая.

— Андрей сходит, — безапелляционно заявил Вениамин.

— А что, инженерам сегодня не продают цветы? — спросил я.