Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Издательство: Издательство Полигон
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 5-89173-056-1

В книгу вошли очерки и отдельные главы из трудов Ф. Меринга, в которых освещается эволюция военного искусства, начиная с греко-персидских войн до наполеоновских. Для российского читателя будет необычным то, что историю ряда войн автор рассматривает с позиции Пруссии и ее национальных интересов. Но эта позиция Ф. Меринга делает книгу еще более увлекательной, захватывающей. Она рассчитана на широкий круг читателей и, несомненно, не оставит их равнодушными, пробудит еще больший интерес к военной истории.

---

Вооружение швейцарцев

Битву при Моргартене можно еще назвать освободительной битвой, так как она должна была защитить независимость старых кантонов от габсбургского господства, хотя не силами благочестивого пастушеского народа, но силами опытных и искушенных в военном деле общин. Битва у Земпаха была только формально оборонительным сражением; фактически же герцог Леопольд защищал свои владения от постоянных грабежей швейцарских соседей. Наконец, бургундские сражения (Грансон — 2 марта 1476 г., Муртен — 22 июня 1476 г. и Нанси — 5 января 1477 г.), поднявшие военную славу швейцарцев до чрезвычайной высоты, хотя и являлись наступательными войнами швейцарцев, но велись швейцарцами даже не в собственных интересах, а на службе французского короля.

Наемничество еще значительно ранее сделалось любимой профессией старых кантонов; следы его сохранились до последних времен Гогенштауфенов — до середины XIII столетия. Во время битвы при Земпахе оно, конечно, было в полном расцвете. Бернабо Висконти из Милана взял к себе на службу в 1370 г. 3000 швейцарцев, проявивших себя в Италии как страшные насильники и принудивших в 1373 г. папу к серьезному увещанию по адресу кантона Швиц. Между прочим, герцог Леопольд, погибший при Земпахе, был зятем этого Висконти и также знал швейцарцев с этой стороны. Дело приняло крупные размеры в то время, когда Людовик XI купил сразу все восемь кантонов, образовавших тогда союз (Швиц, Ури, Унтервальден, Люцерн, Цуг, Цюрих, Берн, Гларус), чтобы обратить их в качестве войск против Карла Смелого, герцога Бургундского. Попытка швейцарских историков представить дело так, как будто кантонам угрожала опасность со стороны Бургундии, совершенно не выдерживает критики. Самое большее — один кантон Берн имел некоторые интересы в том, чтобы Бургундия не укрепилась в Эльзасе и Шварцвальде, однако Берн заставил заплатить себе так же, как и 7 остальных кантонов, которые вели войну как чистые наемники, без малейшего следа собственных интересов.

Здесь мы стоим у конца средневековой военной истории, у большого поворотного пункта истории, который нигде не проявлялся с такой ясностью и очевидностью, как в этой торговле. При Карле Смелом рыцарство переживало свое последнее блестящее время. Здесь оно было так мало ограничено или разложено, что оно искало новой опоры даже в огнестрельном оружии. Напротив, Людовик XI являлся первым монархом нового времени, национальным королем, подчинившим крупные вассальные государства внутри Франции, распространившим свое господство до Пиренеев, Альп и Юры, покровительствовавшим земледелию и горному делу, торговле и промышленности и, конечно, повысившим податные сборы с 2 000 000 до 4 000 000. Для проведения своих централистских тенденций он нуждался в боеспособном войске, и, с верным инстинктом поднимающейся исторической силы, он нашел в швейцарских квадратных колоннах с их строгой дисциплиной и тактической сплоченностью, в их несокрушимых массовых ударах то, что было нужно ему в борьбе против рыцарских войск. Он купил швейцарцев на наличные деньги, показав этим, что денежное хозяйство является настолько же предпосылкой современного военного дела, как натуральное хозяйство являлось предпосылкой средневекового военного дела.

Швейцарская баталия

Битвы при Грансоне и Муртене также освещены еще последним сиянием той трогательной поэзии, которая окружает битвы при Моргартене и при Земпахе, но исторически они представляют собой несравненно более важные по своему значению события. Они принадлежат уже не столько к швейцарской, сколько к европейской истории, и Дельбрюк не преувеличивает, рассматривая их как исходный пункт нового развития, подобно битвам под Марафоном и Саламином, с которыми они сходны еще тем, что швейцарцы имели претензию сражаться против неизмеримо превосходящих сил. Фактически во всех этих битвах они имели на своей стороне значительный численный перевес. Это видно из имеющихся военных списков бургундцев; на наличность же легендарных измышлений в обоих случаях г. Дельбрюк указал еще до своего большого сочинения о военном искусстве в своей работе о персидских и бургундских войнах, где он сокращает миллионные числа Геродота. Бургундцы имели перевес лишь в огнестрельном оружии. Это не помешало, однако, их поражению и послужило доказательством того, что огнестрельное оружие не было ни первым, ни наиболее действительным средством превращения феодального общества в современное.

Вступлением швейцарцев в военную историю заканчивается третий том сочинения, о содержании которого мы старались здесь дать нашим читателям общее представление, — представление, относительно которого мы должны настойчиво указать, что оно и отдаленно не исчерпывает богатого содержания этих книг. Многих и важных вопросов, которые рассматривает г. Дельбрюк, мы не коснулись даже бегло; мы довольствуемся главным образом тем, чтобы возбудить у наших читателей интерес к работе, бесспорно представляющей собой честный, серьезный труд научного исследования в этой области.

Рыцарское снаряжение в XI–XIII вв.

Военно-исторические экскурсии

Битва при Креси.

Миниатюра из лицевой рукописной хроники Фруассара второй половины XV в.

Дать правильное представление о перипетиях настоящей войны гораздо труднее, чем это можно было делать в прежних войнах. Официальные сообщения с театра военных действий менее всего годятся для этого, да их и не приходится особенно порицать за это, так как они должны соответствовать текущим целям военного командования.

При этих условиях можно считать чистейшим дилетантством критический разбор развивающихся военных событий, держащих в настоящее время в величайшем напряжении большую часть культурного человечества. Но если горячая потребность познания по отношению к этой войне и должна быть временно ограничена, то она может быть удовлетворена, по крайней мере, в отношении войны вообще, и это также является для нас неотложной задачей. К чему могло бы послужить даже самое точное знание мельчайших подробностей, если нет умения подчинить их руководящей точке зрения и понять их в их внутренней зависимости? Вряд ли еще в какой-либо другой области знания царствует такой поверхностный дилетантизм, как в учении о войне, хотя военная наука, в известном смысле, самая несложная из всех наук. Клаузевиц — один из известнейших ее представителей — говорит по этому поводу: «Основные законы сами по себе очень просты, весьма доступны для здравого человеческого рассудка, и если они и покоятся — в тактике более, чем в стратегии — на известном знании, то это знание так невелико, что по своей сложности и размерам вряд ли может сравняться с каким-либо иным знанием. Здесь совсем не требуется большой учености и глубоких познаний и даже больших умственных способностей». Те же мысли выражены в форме острой эпиграммы, что самые прославленные маневры, которые история считает образцом истинного гения, может изобразить на карте любой полковой писарь.

Что действительно важно в войне, это — по Клаузевицу — не основные законы, но умение правильно проводить эти основные законы: «Все ведение войны похоже на действие сложной машины с громадной силой сопротивления, так что комбинации, которые легко набросать на бумаге, могут быть проведены в жизнь лишь с большими усилиями». Эти «большие усилия» и «чудовищная сила сопротивления в войне» известнейший военный историк нашего времени изобразил в словах: «По ровному полю очень легко пройти милю за 11/2 часа. Если же стоять по шею в воде, то то же самое передвижение может быть произведено лишь очень медленно и с усилиями, и лишь чрезвычайно сильный человек мог бы вообще пройти одну милю. Если же дно покрыто острыми камнями или тиной, а вода непрозрачна, то движение становится почти невозможным. Не меньшая разница существует между комбинациями и решениями за учебным столом и комбинациями на поле битвы или в палатке командующего». Короче и ярче всего выразил Мольтке сущность этой мысли в своей излюбленной поговорке: «Сначала взвешивать, затем дерзать». Но уже Наполеон считал ценнейшим качеством генерала равновесие между смелостью и проницательностью, когда та и другая выражены в равной степени. Гнейзенау был великим полководцем, хотя, по свидетельству своего друга Клаузевица, он не был «хорошим логиком». Наоборот, сам Клаузевиц, как военный практик, очень много вредил себе своим, засвидетельствованным многими авторитетными мнениями, пессимизмом, т. е. его «„большие умственные способности“ так быстро и ярко рисовали перед ним всевозможные плохие последствия какого-либо смелого предприятия, что парализовали этим его решимость…»

Из всего этого явствует, что сущность войны познается не из отдельных общих и в основе своей несложных правил, но из исторического хода вещей: последний же не укладывается в жесткие рамки теории, а порождает массу сложных явлений, из которых и познаются в своих основных чертах законы войны. Цитируя еще раз Клаузевица, мы увидим, что он приводит исторические примеры не только для иллюстрации, но и для доказательства. Он пишет: «Исторические примеры делают все понятным и вместе с тем в области эмпирических наук обладают наибольшей доказательной силой. И больше, чем где-либо, это проявляется в военном искусстве. Генерал Шарнгорст, лучше всех писавший о войне в своей записной книжке, считает исторические примеры важнейшими в этой области и делает из них удивительнейшее употребление». Действительно, Шарнгорст ставит в своих военных сочинениях «исторические доказательства» на первое место, и «удивительнейшее употребление» их заключалось прежде всего в том, что он доказывал упрямому королю целесообразность своих военных реформ, выдавая их за возвращение к средневековому наследию Гогенцоллернов.