Николай Наволочкин - Амурские версты

• Название: Амурские версты
• Автор: Николай Наволочкин
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983

В книге рассказывается о заселении и освоении Приамурья, о тяжком, порой самоотверженном труде солдат-линейцев, закладывавших по Амуру первые селения. Книга написана на документальной основе, она убедительно подтверждает территориальный приоритет России на амурской земле.

---

«А что! — вдруг с задором подумал Дьяченко. — Построим вот здесь военный пост, и назову я одну из улиц «Линейной» — в честь всех линейных солдат».

…С треском обламывая сучья, ухнув, упало первое срубленное дерево. Было это 19 мая 1858 года. Ни командир 13-го линейного Сибирского батальона капитан Яков Васильевич Дьяченко, ни солдаты, свалившие дерево, не знали, что в этот день они заложили не просто военный пост, из которого удобно будет отправлять роты батальона вверх и вниз по Амуру, а при надобности и далее, не просто строят свои зимние квартиры, а основали будущий красавец город. Не ведали, не гадали они, что расползется он сначала по трем холмам деревянными и редкими красно-кирпичными строениями, а потом уж раскинется на полсотни километров вдоль берега и будет весело отражаться в речном плесе стеклом и белым камнем стен, трубами заводов, бетонной набережной. Будет он люден и красив…

Остаток дня ушел на устройство лагеря. На расчищенной от леса и кустарника площадке натянули несколько палаток, соорудили в них из жердей нары. Михайло Леший натаскал с берега камней и, никому не доверяя, установил на них котлы.

— Навес бы надо, — сказал он кашевару. — Ну да это мы с утра устроим. Ты пробуй кухню-то, заваривай ужин. Не тяни!

После ночного дождя день выдался по-летнему жаркий. Многие солдаты поснимали рубахи и говорили:

— А что, ребята, место против Забайкалья куда как теплое! Об эту пору в Шилкинском заводе холодней.

— Глянь-ка, Михайло: рыба играет, — сказал Лешему Кузьма, указывая на реку.

Там после всплесков расходились круги и, тая, уплывали по течению. В стороне от лагеря над рекой опять кружил орел. На глазах у солдат он вдруг камнем упал на воду и тут же взмыл вверх, держа в вытянутых лапах белую рыбину.

— Ишь, хозяин поймал, половим и мы, — потирая руки, сказал Михайло. — Только приспособиться надо, кто знает, как ее тут брать.

— Ушицы бы свеженькой похлебать неплохо, — разжигая рыбацкую страсть Лешего, сказал Кузьма. — Ты уж, Михайло, постарайся. Надоела казенная еда.

Однако уху солдаты попробовали раньше, чем ожидали.

Под вечер на реке показалась лодка. Сидели в ней люди в берестяных шляпах. Лодка шла снизу, трое гребцов в ней, ловко орудуя короткими веслами, быстро гнали против течения выдолбленное из целого дерева суденышко. Пристали они у барж. Один из гребцов, не опасаясь нисколько солдат, соскочил на берег и вытянул на песок нос лодки. Двое других, улыбаясь и что-то выкрикивая на непонятном солдатам певучем языке, стали выбрасывать на берег рыбу. Серебряные сазаны, скользкие сомы и пятнистые зубастые щуки били хвостами. Солдаты сбежались к лодке и принялись отбрасывать рыбу подальше от воды.

Это приехали гольды, жившие неподалеку от лагеря в летнем стойбище, которое видел с утеса капитан Дьяченко. Гольды знали русских по первым сплавам и приехали в гости как к старым знакомым. Для них все русские солдаты были на одно лицо, и, может быть, они приняли линейцев 13-го батальона за тех, кто проезжал тут в прошлые годы. Рыбаки пытались объясниться с солдатами по-своему, солдаты в ответ коверкали русские слова, полагая, что такая ломаная речь понятнее будет гостям.

— Чем ловила, а? — допытывался Михайло, показывая на рыбу.

Рыбаки кивали на левый берег.

— Да нет, — говорил Кузьма, тыча пальцем в грудь Михайлы. — Он твоя спросил: чем ловил?

— Ловил, ловил, — запомнив последнее слово, смеялся гольд и тоже тыкал пальцем в могучую грудь Михайлы.

Разговор не получался, тогда Ряба-Кобыла протянул гостям кисет с табаком. К кисету сразу потянулись руки. Набив длинные трубки, гости уселись на корточки у костра. Прикурив от горевших сучьев, причмокивая губами и прищелкивая языком, они всячески показывали, что русский табак им нравится.

— Так-то оно лучше, а то зарядили: «ловил, ловил», — смеялся Леший.

Повар уже чистил рыбу и заваривал уху. Гости засобирались домой, но солдаты опять усадили их на место, угостили табаком и продержали в лагере до ужина.

За ужином Леший, усевшись рядом с понравившимся ему гольдом, показывал ему, как надо размачивать сухари, и подвигал к гостю сало: ешь, мол, наш солдатский харч.

Провожали рыбаков, когда над рекой уже густо высыпали звезды.

Потом все пошло по давнему, но уже забытому за дорогу, распорядку.

— Выходи строиться! Становись! — зычно прокричал Ряба-Кобыла. — Равняйсь! Тюменцев, убери брюхо. Подравняй носки. Смир-на!

Еще в одном месте дикого амурского берега зазвучала перекличка, а потом желанные для солдата слова: «Разойдись! Отбой!»

На матрасе, набитом свежей, не просохшей еще травой, Михайло Леший растянулся, как на мягкой перине. Он с облегчением подумал, что 14-й батальон и ненавистный ему унтер Кочет остались далеко, по меньшей мере, за тысячу верст от этого места. Можно теперь не прятаться, не ходить с оглядкой. Солдат улыбнулся в темноте, и перед глазами у него поплыли, зарябили амурские волны. Вскоре послышался богатырский храп.

Кузьма Сидоров хотел толкнуть Михайлу, чтобы тот перевернулся на бок и не храпел на всю палатку, но хлопотливый день, работа по устройству лагеря взяли свое, и сон тоже сморил старого солдата.

Дольше других ворочался Игнат Тюменцев. Где-то, как ему казалось совсем недалеко, бедовала Глаша, и не знала она, что все эти дни он плыл все ближе к ней. Может быть, она в этот час тоже не спит и думает о нем. Может, выходит на берег, ожидая сплава, всматривается в сторону заката, ждет… а он вот застрял тут. «Эх, Глаша, Глаша», — вздыхал Игнат.

Капитан Дьяченко, ночевавший в своей каюте на барже, думал о своих близких. Если судьба не вытянет ему новый жребий и придется с батальоном остаться здесь надолго, он на будущее лето вызовет к себе жену и сына. В эту зиму съездить в Иркутск едва ли представится возможность: и далеко, и забот будет много по строительству поста.

По палубе мерно ходил часовой. Звук его шагов то приближался к каюте, то удалялся от нее. Всплескивала, словно кто-то бросал камень, рыба. «Скорей бы подходили остальные роты, — думал капитан. — К зиме надо построиться. Работы край непочатый…»

Уснув с этой мыслью, капитан Дьяченко с нею и проснулся. И с этого первого рассвета на новом месте побежали дни, заполненные с утра до ночи одной заботой: надо строить казармы, чтобы не пришлось зимовать в палатках или землянках, ведь сюда к зиме стянется весь батальон. Для провианта и снаряжения нужны цейхгаузы. Иначе продукты, сплавляемые с огромным трудом из далекого Забайкалья, попадут под дожди, и батальону придется голодать. Не дай бог, повторится то, что солдаты пережили в 1856 году. Дьяченко не давал передышки никому, не щадил и себя.

Дней через пять, когда был срублен венец первой казармы, работу приостановил крик часового:

— На Амуре — шлюпка!

Яков Васильевич, замерявший площадку для второй казармы, сложил аршин и неторопливо пошел к берегу. Он подумал, что опять плывут к ним гольды. Но лодка шла со стороны Амурской протоки и по очертаниям действительно походила на шлюпку, а не на долбленую гольдскую лодку. Часовой протянул ему подзорную трубу, и капитан рассмотрел на борту шлюпки офицера и гребцов-казаков в летних фуражках без козырьков, с красными околышами.

«Курьер в Николаевск, — подумал капитан, — а может быть, к нам».

Минут через двадцать лодка приблизилась. Капитан уже без подзорной трубы узнал Михаила Ивановича Венюкова. Еще не пристав к берегу, Венюков тоже узнал Дьяченко и закричал:

— Яков Васильевич! Плыву за вами вторую неделю. Я чуть-чуть не застал вас в Благовещенске. Прибыл туда через какой-то час после того, как вы ушли вниз.

Выйдя на берег, он пожал руку Дьяченко и, оглядывая лагерь, сказал:

— А я увидел дым ваших костров и обрадовался. Надеялся встретить здесь двух топографов, которых для моей экспедиции обещали прислать из Николаевска. А это, оказывается, ваш лагерь. Может быть, знаете что-нибудь о моих топографах?

— Нет, Михаил Иванович, у нас людей из Николаевска не было. Да и вообще пока никого из цивилизованного мира не бывало. Вы — первый гость. Куда вы намереваетесь теперь плыть?

— Тороплюсь подняться вверх по Уссури, да задержался в пути. Рассказать бы вам, на каком прескверном баркасе и с каким грузом мне пришлось плыть, не поверите! Но баркас и его блеющий и кукарекающий груз я оставил в Благовещенске. Там со своей командой пересел на две лодки — и в путь. Сейчас мои казаки на Уссурийском посту, в самом устье Уссури. Это верст сорок от вас. Надо отправляться дальше, а топографов все нет. Если не прибудут, придется самому составлять карту Уссури. Для одного человека работа почти непосильная, — вздохнул Венюков. — Вы уж, Яков Васильевич, не сочтите за труд, если они появятся, направляйте их не медля ко мне.

Офицеры пошли вдоль берега. Венюков, вспоминая сборы в дорогу, жаловался: