Николай Наволочкин - Амурские версты

• Название: Амурские версты
• Автор: Николай Наволочкин
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1983

В книге рассказывается о заселении и освоении Приамурья, о тяжком, порой самоотверженном труде солдат-линейцев, закладывавших по Амуру первые селения. Книга написана на документальной основе, она убедительно подтверждает территориальный приоритет России на амурской земле.

---

— А что, ребята, может, пошлем им нашего козла, — предложил кто-то.

— Да он уже варится!

— Вот вареного мяска и пошлем. Они, видно, и забыли про свеженину.

Предложение понравилось, и солдаты гурьбой направились к палатке батальонного командира, спросить у него разрешение.

— Их на барже шестьдесят душ, — сказал поручик, — много потребуется мяса.

— Ничего, ваше благородие, мы им целый котел и отправим. А сами как-нибудь. Мы себе еще добудем.

Дьяченко не возражал, и на баржу отвезли котел с мясом и супом. Охотников везти его нашлось много, и, чтобы не спорить, отправили тех, кто дневалил на кухне.

Солдат на борт не пустили, но они были довольны тем, что побывали рядом с женщинами и успели переброситься с ними несколькими словами.

— Ух, братцы, голова кругом! Столько баб в одном месте!

— Да ты рассказывай, какие они из себя?

— Разве разглядишь? Сбежались к борту, чуть баржу не перевернули. А ласковые, беда! Все: «солдатики, солдатики», — говорю — голова кругом!

Постепенно лагерь угомонился. Поужинали солдаты, разожгли дымокуры, стали укладываться на ночь, но нет-нет да и оборачивались, поглядывали в сторону реки, где темным, неясным силуэтом покачивалась тоже затихшая баржа.

И когда все успокоилось и ярко вызвездилось небо, с реки вдруг долетел печальный, одинокий женский голос:

— Игнаша! — неслось с баржи. — Игнашечка!

— Что это? — спросил Дьяченко у поручика, который остался у него ночевать.

— Каторжанка одна, — равнодушно отозвался поручик. — Все солдата какого-то ищет. Женихом он ей был, что ли… Где ни остановимся у солдатского лагеря, она его зовет. Прямо как помешанная. Ее уже и товарки ругали, ведь спать мешает. А она никак не успокоится.

А над рекой все так же плыл голос:

— Игнаша! Игнашечка!

— Вон, нашего Тюменцева кличут, — пошутил в темноте унтер.

Шутку подхватили:

— Тюменцев! Что ты дрыхнешь! Бабы тебя за козла отблагодарить желают. Где он, Тюменцев-то? Разбудите его!

Игнат и так не спал. Услышав свое имя, он встрепенулся и сел. Голос был удивительно знакомым. Так могла кричать только Глаша. Но откуда ей здесь взяться, за тысячу верст от деревни Засопошной.

Солдат сидел и слушал. Голос замолк, и только надсадно за дымом тлеющих веток пищали комары. Но вот опять взметнулся над рекой крик:

— Игнаша!

— Ша-а! Ша-а! — отозвалось эхо на другом берегу.

На барже послышались сердитые голоса, там или уговаривали, или ругали эту женщину за то, что не давала покоя другим. Но Игнат уже не мог сидеть и гадать: его ли это окликают или нет? Глаша кричит или кто другой. Он вскочил и побежал к берегу, хотя никак не мог поверить, что Глаша могла оказаться на арестантской барже.

— Ты куда, парень, — крикнул вслед ему Сидоров. — Очумел, что ли? Да откуда твоей Глашке здесь взяться? Подумал бы!

Сидоров больше других был наслышан о Глаше, сочувствовал Игнату, но, чтобы она вдруг появилась на арестантской барже на Амуре, поверить не мог, Думая так, он сердито натянул сапоги и побрел вслед за Тюменцевым. А Игнат уже метался по берегу. Первым его желанием было вскочить в лодку и плыть на зов. Но часовой, хорошо знакомый ему солдат, сердито сказал:

— Не дури, Тюменцев, ишь что выдумал!

И когда опять над мерно плескавшимся Амуром послышалось его имя, Игнат Тюменцев не выдержал и крикнул в ответ:

— Глаша! Гла-аня! Я здесь!

Игнат был готов ко всему, и к тому, что на барже в ответ на его голос рассмеются или крикнут, что там не Глаша, а кто-то другой, но то, что услышал, потрясло его до глубины души.

— Игнаша, Игнаша, милый! Нашла я тебя! — долетело с баржи, и девушка там зарыдала.

Вне себя Игнат принялся сталкивать с берега лодку, но его подхватили под руки Кузьма и часовой.

— Подожди, Игнат, спросим у командира. Он пустит, — уговаривал Кузьма.

Дьяченко вместе с поручиком уже подходил к берегу.

— Что случилось, Тюменцев? Что это ты бушуешь? — строго спросил он.

— Там Глаша! — выкрикнул Игнат. — Я же говорил про нее, вы знаете.

— Ну и ну, — покачал головой капитан. — А ты уверен, что это она?

— Да как же, ваше высокоблагородие, она это, Глаша!

И тут опять с реки раздался крик.

— Подожди, Тюменцев, — сказал капитан и вместе С поручиком отошел в сторону.

Несколько минут они вполголоса говорили, наверно, капитан уговаривал поручика пустить на баржу солдата, а Игнат в это время кричал:

— Сейчас, Гланя, сейчас! Ты подожди…

Поручик сначала не соглашался, он не имел права даже приставать там, где были населенные места, а тем более разрешать свидание. Но наконец сдался.

Не догадавшись поблагодарить, Игнат столкнул лодку и сел за весла, поручик и солдат из конвоя поплыли вместе с ним. Греб Игнат изо всех сил, и лодка рывками шла поперек течения.

На барже заметили отчалившую от берега лодку, заговорили. Каторжанки опять сбежались к борту, и слышно было, как на них сердито кричит охранник.

Глаша вцепилась онемевшими вдруг руками в перекладину и уже не кричала, а беззвучно шептала: «Игнаша, Игнаша…»

Но вот лодка коснулась бортом баржи.

— Пустите ее в лодку, — приказал кому-то поручик.

Глаша, путаясь в полах длинного арестантского халата, перевалилась через борт. Игнат подхватил ее и бережно принял в лодку. Ноги не держали девушку, и она безвольно опустилась на колени. И вот лодка мчится к берегу. Солдат-охранник сел вместо Игната за весла. А Игнат тоже стал на колени, лицом к Глаше, и обхватил ее вздрагивающие плечи. Так они простояли до самого берега, не сказав друг другу ни слова. Им не хотелось, чтобы кто-нибудь услышал ни слова ласки, ни слова отчаяния, которые они произнесут.

Их оставили на берегу до самого, уже не далекого в эту короткую июльскую ночь, утра. Солдаты, собравшиеся к приходу лодки, сразу же понимающе разошлись. Игнат тут же, только отойдя в сторону от барж и лодок, разжег небольшой костер, принес шинель с номером «13» на погонах и усадил на нее Глашу. И когда он неловко сел рядом, Глаша уткнулась лицом в его грудь и, всхлипывая, торопливым жарким шепотом, точно опасаясь, что ее прервут и не дадут все высказать, стала рассказывать о своей беде. Она верила, что где-нибудь непременно увидит Игната, и эту исповедь уже не раз повторяла про себя, ожидая встречу, которая наконец состоялась.

Так Игнат узнал о том, что еще зимой, после того, как он ушел в солдаты, Глаше начал не давать проходу сын лавочника Илюха. Как из-за него она перестала приходить на посиделки, а Илья подстерегал ее у колодца, шатался с гармонью у ее дома. А подружки говорили: «Вот повезло тебе, Гланька! Такого жениха, как Илюха, и в самой Чите не сыщешь». И маманя с тятей заметили и тоже в один голос: «Ты, девка, зря от Илюхи-то бегаешь. У батьки его лавка, и вона новый дом затеяли ставить».

— Но я тебя ждала, Игнаша, солдатик ты мой…

Игнат сидел, осторожно поглаживая прильнувшую к нему девушку, и так ясно видел все, о чем она ему рассказывала, словно сам был в то время в Засопошной. А Глаша говорила и говорила, прижимаясь к нему, словно ища защиты. Она лишь иногда поднимала голову, чтобы взглянуть ему в глаза, и опять прятала лицо.

Весной, когда отец с матерью уехали на пашню, а Глашу оставили высадить рассаду, Илюха подстерег ее в огороде. Глаша не услышала его осторожных шагов, а он подкрался и, обхватив ее, стал целовать.

— Я вырвалась, Игнаша, и во двор, а он за мной. Я забежала в сарай и захлопнула дверь. Но он же здоровый. Как я ни держала, он дверь распахнул и пошел на меня, расставив руки. Ой, Игнаша, там тятя приготовил косу. Она висела на стене, и я наткнулась на нее спиной. Я схватила ее, косу-то, и закричала: «Не подходи!», а он идет…

Спали утомленные солдаты, и умиротворенные их лица обвевали дымки дымокуров; угомонились растревоженные неожиданным событием женщины на барже. Они вдоволь посудачили о том, повезло девке или, наоборот, не повезло. Но даже те, которые ворчливо говорили: «Какая уж это встреча! Да лучше бы ее и не было», — теперь сонно чмокали губами, будто искали других губ, и прижимали скрещенные руки к груди, обнимали во сне кого-то близкого и желанного.

А темнота уже начала редеть. Робко свистнули в стороне у берега кулички, перелетели, пересвистнулись подальше. Плеснулась в реке рыба, за ней другая, а может быть, та же самая. С кряканьем пронеслась над погасшим костром Игната одинокая утка. Засвиристели, затенькали, пробуя голоса, птицы в прибрежных кустах. И вот уже налилось прозрачным, еще не розовым, но уже теплым светом небо на востоке, а звезды поблекли.

Игнат и Глаша, не заметившие, как пролетела ночь, не видели этих первых примет наступающего утра. Они то замолкали, тесно прижавшись друг к другу, то оба начинали вспоминать свою деревеньку, соседей, всех девок и парней; и как они сами шли в свой единственный и последний вечер, и жалели, почему они тогда так быстро расстались. А то вдруг шептали волновавшие обоих слова, в которые они вкладывали всю свою нежность. А слов этих было совсем немного: солдат называл имя девушки, а она его.