Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

• Название: К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
• Автор: Георгий Чиж
• Жанр: Путешествия и география

---

Бурное море позади... Однако на сердце не легче: каково будет устраиваться на новом месте?

25. ИТОГИ

В конце июня в очищенный от жителей Петропавловск пожаловал английский фрегат «Амфитрида»; он уничтожил железные части разобранного парохода, а затем направился к устью Амура. Не найдя русского флота и здесь, он выслал на разведку гребные суда, которые прошли по Амуру верст пять, но не встретили ни русских, ни их укреплений, ни судов.

– Мы теряемся в предположениях: что сталось с русски­ми и их судами? – докладывал командиру «Амфитриды», капитану Фредерику, вернувшийся с разведки офицер. – Ес­ли бар не позволил нашим военным судам войти в реку, то как же могли русские провести свои? Вероятно, они скрылись в какой-нибудь бухте Татарского залива! Не сожгли ли они свои суда и не удалились ли в какую-нибудь крепость в вер­ховьях Амура или в сердце Сибири?

Храбрый английский офицер, однако, побоялся войти в Амур поглубже, продлить свою разведку и, наконец, сде­лать то, что в 1849 году сделал Невельской, – пересечь Амур, войдя в реку вдоль левого берега, а выйти из нее вдоль правого и пройти дальше к югу... Тогда бы он наткнул­ся на русскую эскадру, собравшуюся у мыса Лазарева, уви­дел суету разгрузки глубоко сидящих фрегатов и устройство укрепленного пункта, а пройди он еще верст двадцать, до Николаевска, у него захватило бы дух от необыкновенного зрелища – рождающегося из хаоса города...

Но англичане поверили своему авторитету Бротону, фран­цузы своему божку Лаперузу и были за это жестоко наказа­ны. Геннадий Иванович Невельской не поверил ни иностран­ным богам, ни непререкаемому авторитету Крузенштерна, ни, наконец, экспедиции Гаврилова, ни Российско-Американской компании, и благодаря этому был спасен и флот и Петропав­ловск.

Николаевск два года назад представлял дикое, пустынное место на берегу таинственной, окруженной легендами реки. Невельской бесстрашно водрузил здесь российский флаг. И сегодня, как к земле обетованной, к нему спешили с севе­ра – переселенцы из Петропавловска, с юга – эскадры, с запада – сплавом по Амуру – солдаты, баржи с различ­ными грузами, артиллерией, провизией, скотом...

Для сохранения провизии понадобились магазины, для беспрерывно прибывающих людей – казармы, для се­мейств – дома, для офицеров – батареи, сигнальные посты, гребная флотилия. Николаевск должен был как-нибудь прию­тить больше шести тысяч человек!

Он теперь напоминал невиданный бескрайный цыганский табор; между поваленными деревьями с не отрубленными еще зелеными ветвями, в грязи, на грудах неприбранного мусора ютились не только солдаты, но находили пристанище и офи­церы и их семьи. Между палатками – дымки походных кухонь и сбившиеся в группы люди, готовящие какое-то варево. Взад-вперед перебегают неумытые, неприбранные дети, суе­тятся хозяйки, снуют домашние животные – шум, гам!

И тут же безмолвные, озабоченные гиляки в собачьих шкурах. Они наблюдают, не обмениваясь ни одним словом. Насупленные, угрюмые, по-видимому, хотят понять, что случилось. Оставит ли им местечко под луной эта только что прибывшая шумная орда? Кто и откуда ее согнал? Что-то будет зимою?

Этот же мучительный вопрос стоял и перед русскими при­шельцами, обреченными на голодовку и болезни. Дороговиз­на на продукты питания была такова, что наесться досыта составляло недостижимую мечту даже для губернаторской семьи, правда, весьма многочисленной. Недостаточно проду­манный план вызвал невообразимую сумятицу, которая в его глазах оправдывалась достижением цели, - во что бы то ни стало... На страдания людей он закрывал глаза.

Было, однако, среди множества бессловесных исполни­телей приказаний зоркое око – оно принадлежало настояще­му творцу так нелепо облекающейся теперь в плоть и кровь идеи. Это был Геннадий Иванович Невельской.

Генерал-губернаторская помпа, страдания людей, ненуж­ная суета, все это было ему ненавистно, осуществление его идеи представлялось ему отнюдь не крикливым, а величавым, спокойным и обдуманным.

Чего стоила проводка тяжелых кораблей без исследова­ния лимана и безумная затрата энергии и без того выбиваю­щихся из сил команд!..

К чему отчаянная, рискованная вылазка петропавловцев и их флота с запозданием на год, перед носом неприятель­ских армад, риск жизнью женщин и детей, когда все это можно было сделать заблаговременно?

В груди подымался бушующий протест.

Муравьеву встреча с прямым и резким Невельским, по-видимому, оказалась не по силам, и, не доехав до Николаевска, он остановился в Мариинском и уже оттуда с нарочным тотчас отправил предписание, в котором объявлял, что глав­ное командование над всеми сухопутными и морскими сила­ми Восточного океана он принимает на себя.

«Амурская экспедиция, – гласило предписание, – за­меняется управлением камчатского губернатора, контр-адми­рала Завойко, местопребыванием которого назначается Ни­колаевск. Вы назначаетесь начальником штаба при главно­командующем всеми морскими и сухопутными силами, сосре­доточенными в Приамурском крае. Все чины, состоящие в Амурской экспедиции, поступают под начальство контр-адмирала Завойко. Главной квартирой всех войск назначается Мариинсиий пост...»

Через два дня, покинув свою тесную избенку в Николаевске, Невельские выехали в еще более жалкое жилище в Мариинском. Екатерина Николаевна Муравьева, приехавшая в Мариинское вместе с мужем, тотчас принялась ласкать Ка­тю Ельчанинову-Невельскую, неискусно внушая ей, что новое высокое положение Геннадия Ивановича вызвано особым к нему доверием генерал-губернатора. Катя не жаловалась, но, что было хуже, молчала...

Людская скученность не замедлила породить интриги. Окружение генерал-губернатора, от которого зависели повы­шения и награды, было уже не то: забыты были простота и доверие, воцарились лесть и подхалимство, и в этом болоте жить стало трудно.

А за побережьем, в море, продолжалась война... У обоих выходов из пролива, следя за ними день и ночь, крейсирова­ли или отстаивались неприятельские суда и эскадры.

С трудом пробрался на Амур на крохотной парусной шху­не «Хеда» адмирал Путятин, спешивший вверх по Амуру, в Петербург. Один раз ему удалось уйти, пройдя под самой кормой английского корабля, в другой раз на виду целой эскадры пришлось притаиться у берега в глубине неизвестно­го заливчика. При выходе из Лаперузова пролива он едва ушел от трех гнавшихся за «Хедой» кораблей, осыпавших ее ядрами, – помогли избежать плена мореходные качества суденышка.

В Лондоне по-прежнему требовали от морских команди­ров энергичных действий и истребления русского флота до основания. А здесь, в Тихом океане, их командиры действо­вали непонятно, странно. Бросив в такое ответственное время эскадру на своего помощника командира Эллиота, адмирал Стерлинг проводил время по каким-то пустячным делам в Китае. Эллиот подходил по Татарскому проливу к месту расположения нескольких русских кораблей и даже обменял­ся выстрелами с ними, а затем уклонился от встречи и ушел в море. А когда вернулся, русских кораблей уже не застал... На родине недоумевали и негодовали.

Газеты писали, что «кавалер ордена Бани, командор Чарльз-Джильберт-Джон-Брайтон-Эллиот в Татарском про­ливе в бухте Де-Кастри открыл, наконец, Петропавловскую эскадру, имея под своим начальством сорокапушечный фре­гат, семнадцатипушечный корвет и двенадцатипушечный бриг. Что же он сделал? Ослабил себя посылкой брига к адмиралу Стерлингу, а потом и сам ушел. Бежал в открытое море и лжет, что он таким образом «подманивал» неприятеля! Усилившись, вернулся и, конечно, никакой эскадры уже не за­стал...» «Это исчезновение целой эскадры на наших глазах, так дурно рекомендующее нашу бдительность, – кончает газета, – будет пятном на Британском флаге. Все воды океа­на не будут в состоянии смыть это гнусное бесчестье!..»

К сторожевым судам союзников у входа в Авачинскую бухту постепенно присоединились другие. Единственный в Петропавловске военный, хромой есаул Мартынов с любопытством следил, как в порт осторожно входила собравшаяся «эскадра мести». Он вносил в записную книжку прочитанные в подзорную трубу названия кораблей и считал пушки.

Еще больше был поражен есаул, когда увидел на корвете «Тринкомалай» парламентерский флаг.

«Уж не хотят ли сдаться мне всей эскадрой?» – шутя подумал он, приветствуя оказавшегося американцем парла­ментера. Предложение союзников было скромнее, чем думал есаул, оно оказалось предложением об обмене пленными... За одного англичанина и одного француза Мартынов полу­чил трех русских матросов, захваченных год назад на безо­ружном плашкоуте.

В тот же день есаул Мартынов закончил рапорт генерал-губернатору и строчил в дополнение личное письмо:

«Ваше превосходительство, думал порадовать вас взятием в плен всей союзной эскадры с ее 426 пушками – не удалось. Вот это было рандеву так рандеву!»