Кнут Гамсун - Последняя глава

• Название: Последняя глава
• Автор: Кнут Гамсун
• Жанр: Русская классическая проза

Кнут Гамсун (настоящая фамилия — Педерсен) родился 4 августа 1859 года, на севере Норвегии, в местечке Лом в Гюдсбранндале, в семье сельского портного. В юности учился на сапожника, с 14 лет вел скитальческую жизнь.

В книгу известного норвежского писателя вошли два романа "Последняя отрада" и "Последняя глава".

---

— Если мне захочется больше узнать о ней, то я приду к тебе, — сказал он, сделав вид, что хочет уйти. — Ты стала страшно любопытна с тех пор, как вышла замуж за ленсмана!

— Да, ты знаешь, — сказала она, — ленсман должен всех и каждого допрашивать. Это уж так.

— Ну, — насмешливо спросил он, — значит, он и ее допрашивал?

— Да, — ответила она.

Даниэль, разинув рот, уставился на нее. Она побледнела, губы у нее слегка дрожали. Быстро промелькнули у него в голове какие-то мысли.

— Вот как… ленсман допрашивал фрекен… Юлию… Когда же это было? Он ничего не знал об этом, его не было при этом, иначе он отделал бы ленсмана, разнес бы его в пух и прах…

— Я думаю, что лучше рассказать тебе это, — сказала она.

— Ты думаешь? А о чем же он допрашивал ее? Разве она не та, за кого выдает себя. Хочешь видеть ее бумаги? — спросил он, отстегнув пуговицу, — свидетельство о прививке оспы, о крещении, о конфирмации. Все они у меня.

— Это не то! — сказала Елена.

Немудрено, что он стал ругаться, послал ее и ленсманского писаря к черту, посоветовал ей вернуться домой и оставить порядочных людей в покое. Если она в последнее время стала дрянью, то не намерена ли она, помимо всего прочего, еще преследовать его?.. Тут он остановился, заметив в ее лице какое-то мягкое, страждущее выражение, он подумал, что лучше понял, в чем дело: она ревновала к фрекен, она вынести не могла того, что он перестал горевать, полюбил другую и желает жениться на ней; он должен был умереть на своем сэтере с тоски по ней, так как ему ее не хватала. Вот так ему следовало поступить, а он, наоборот, еще ее помучит хорошенько…

— Нечего тебе беспокоиться о ней, — веско сказал он. — Она — единственная женщина, которую я любил; я хочу, чтобы ты знала это.

— Ну, — сказала Елена, — конечно, я не беспокоюсь о ней, ты не думай; но только все равно, она была на допросе по поводу каких-то пропавших денег.

— Денег? Каких это денег? Украла она их, что ли?

— Я не говорю этого.

В этот миг превосходство было на стороне Елены, Даниэль почувствовал маленькое беспокойство, какой-то укол: что же это? Пропавшие деньги, конверт с деньгами?.. Он сказал:

— Это какая-то сплетня, которую распространяет твой муж!

— Ты так думаешь! Ничего он не распространяет. Он получил приказ допросить ее. Она была невестой или не знаю, что там такое, какого-то финна, а финн этот украл много денег в каком-то банке. Его арестовали и нашли у него только несколько сот крон, Где же были деньги?

— Выходит, что фрекен… Юлия, значит…

— Нет, я этого не говорю, и муж мой не говорит этого.

Даниэль насмехался, хотя его и охватили дурные предчувствия:

— Твой муж тоже не говорит этого! Это самое лучшее, что он может сделать.

— Но он говорит, что она, твоя фрекен, знает о деньгах гораздо больше, чем высказала в своем признании. Вот что он говорит. Даниэль задумчиво:

— Я спрошу ее. Пауза.

— Мне кажется, я должна была рассказать тебе это, — снова сказала Елена.

— Она — хороший и правдивый человек, я спрошу ее, — повторил Даниэль, — Она не была невестой этого человека, он был важный граф, и вранье, что он украл деньги в банке. У него на родине целый замок; ты бы видела только перстень у него на пальце! Да за этот перстень ты могла бы купить половину нашего села со всеми усадьбами! Но граф был болен, у него была чахотка, и шла кровь из легких, а фрекен ходила за ним, давала ему лекарства и капли, а за это он, понятно, хорошо заплатил, дал ей много денег за это; он, конечно, мог это сделать. Она все это рассказала мне. Они, бывало, часто приходили ко мне на сэтер и ели простоквашу, а иногда граф ложился на мою кровать и спал часочек — другой и делался от этого здоровее, а потом снова уходил в санаторию. Я доподлинно все знаю о графе и о ней, потому что она с первого дня все рассказывала мне, и это было задолго до того, как она пришла жить ко мне; я тогда совсем не знал ее. Вот вся история от начала до конца; тут не из чего ни тебе, ни твоему мужу выдумывать истории, — закончил он.

Он кивнул головою и ушел.

Елена тут заплакала и крикнула ему вслед:

— Даниэль!

— Чего там?

Она медленно подошла к нему и снова остановилась, высморкалась и молчала.

— Что такое?

— Ничего, — сказала она. — Мне словно жаль тебя.

— Не беспокойся обо мне!

— Не буду. Но если она таким путем приобрела много денег, то ты знаешь, откуда они.

Даниэль задумался: «Разве у нее много денег? Значит, больше, чем я знаю».

— Гельмер сказал это, когда вернулся от тебя. Даниэль в бешенстве прокричал:

— Да, да, знаю. Но прежде всего, как я уже сказал тебе, ты слишком разнюхиваешь все, я не желаю больше говорить с тобою…

Задумчиво пошел он домой. «Придется разок серьезно поговорить с невестою, этого теперь не избежать».

Но вышло не так, как он думал.

Когда он пришел домой, Марты не было. Он осторожно заглянул в пристройку: фрекен лежала на кровати, с расстроенным лицом и безумными глазами.

Что случилось, не лежала же она все время?

Нет. Ее ужалила гадюка.

— Гадюка — куда?

— Вот сюда.

Она показала руку с синей полосой; Марта крепко перевязала ее, пальцы побелели и помертвели от тугой перевязки; теперь Марта побежала за доктором в санаторию.

— Давай, я высосу ранку, — сказал он.

Но было уже поздно; все-таки он проколол ранку иголкою и изо всей силы высосал ее, но ничего не вышло до прихода доктора. Вот такая была история! Фрекен теряла сознание, кричала. Со страху с ней сделался шок. Когда доктор сделал все, что нужно было и наложил перевязку на руку, он в заключение сказал, что она должна раздеться и лечь настоящим образом в постель — по многим причинам, сказал он.

— О, боже, что же со мною? — спросила фрекен. — Не уходите!

Он не ушел, он остался, пока все кончилось. Не было даже времени, чтобы послать Даниэля в санаторию потребовать по телефону специальную помощь. Просто чудо было, как быстро пошло дело; гадюка наладила все отлично.

Когда доктор справился со всем и вышел на лестницу, там стоял Даниэль; он был бледен, растерян и спросил:

— Все уже кончено, да? Как это сошло?

— Да, — отвечал доктор, — бурно сошло дело. Но теперь увидим…

— Разве есть опасность?

— Всегда может явиться опасность, раз это раньше срока.

— Да, и еще настолько раньше! Но ребенок кричит там. Что это, мальчик?

Доктор кивнул головою и сказал:

— Вечером я опять приду. Ваша старушка наверно сумеет ухаживать за больной, но я все-таки вызову по телефону сиделку.

Да, ребенок, мальчишка этот, кричал, и Даниэлю казалось, что он кричит недурно, и он хотел сказать об этом матери. Можно ему войти? Дитя замолчало, оно успокоилось около матери, и Даниэль проскользнул в комнату.

— Ого, здесь какой-то крикун-мальчишка! — смущенно сказал он.

— Да, но он такой малюсенький, так рано родился! — послышалось с кровати.

Бедная маленькая фрекен д'Эспар, она лежала там и должна была кое-что скрывать. Это было нелегко, но она была осторожна и ловка. В последние недели она потихоньку смастерила несколько штук различного мелкого белья и была вполне подготовлена. Но так как она совсем не умела справляться с иглой и ниткой, то маленькие рубашечки вышли совсем не наряды. Да и к чему? То были, во всяком случае, тонкие вещицы, некоторые из них были, наверно, сделаны из шелковых блузок и были мягки, как воздух. Впрочем, у Марты были более грубые вещи, даже вещи из белоснежной шерстяной ткани для того, чтобы завернуть ребенка поверх всего.

Даниэль огляделся и стал дурачиться:

— Что, он опять ушел? — спросил он.

— Кто?

— Да ребенок, мальчишка. Я сейчас слышал плач. Молодая мать улыбнулась, она откинула кончик одеяла и показала маленькое чудо-юдо.

— Он слишком рано явился, — сказала она, придавая этому большое значение.

— Ого, — сказал Даниэль, — он совсем не так мал, как я вижу; не верь этому.

Я, когда родился, был гораздо меньше, не правда ли, Марта?

Марта уклонилась от прямого ответа и сказала:

— Да, слава богу, он хороший мальчик.

Фрекен успокоилась; она и думать перестала об ужалении гадюки; если бы от нее зависело, она сейчас сорвала бы повязку с руки, иначе она не могла лежать, как следовало с ребенком. Она могла даже с величайшим спокойствием рассказать, как она была ужалена:

— Да, она, как всегда, сидела на камне, на лугу; был солнечный день и ей захотелось спать. Вдруг она ощутила что-то холодное на руке и схватила это; в ту же секунду змея ускользнула, она почувствовала укол и побежала домой.

— Ужасное свинство с этими гадюками, — сказал Даниэль. — Год тому назад, когда я уснул на лугу, ко мне в карман штанов заползла гадюка.

— Что же, ты убил ее?

— В том то и дело, что не убил! Это и сейчас злит меня. Какие у него смешные пальчики, дай-ка мне посмотреть! Взгляни-ка, он шевелит ими!