Михаил Херасков - Собрание сочинений

• Название: Собрание сочинений
• Автор: Михаил Херасков
• Жанр: Поэзия

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

---

ПѢСНЬ ВТОРАЯНАДЕСЯТЬ

                       Въ пещерахъ внутреннихъ Кавказскихъ льдистыхъ горъ,
             Куда не досягалъ отважный смертныхъ взоръ,
             Гдѣ мразы вѣчный сводъ прозрачный составляютъ,
             И солнечныхъ лучей паденье притупляютъ;
   5          Гдѣ молнiя мертва, гдѣ цѣпенѣетъ громъ,
             Изсѣченъ изо льда стоитъ обширный домъ:
             Тамъ бури, тамо хладъ, тамъ вьюги, непогоды,
             Тамъ царствуетъ Зима, снѣдающая годы.
             Сiя жестокая другихъ времянъ сестра,
   10          Покрыта сѣдиной, проворна и бодра;
             Соперница весны, и осени, и лѣта,
             Изъ снѣга сотканной порфирою одѣта;
             Виссономъ служатъ ей замерзлые пары;
             Престолъ имѣетъ видъ алмазныя горы;
   15          Великiе столпы, изъ льда сооруженны,
             Сребристый мещутъ блескъ лучами озаренны;
             По сводамъ солнечно сiянiе скользитъ,
             И кажется тогда, громада льдовъ горитъ;
             Стихiя каждая движенья не имѣетъ:
   20          Ни воздухъ тронуться, ни огнь пылать не смѣетъ;
             Тамъ пестрыхъ нѣтъ полей, сiяютъ между льдовъ
             Одни замерзлыя испарины цвѣтовъ;
             Вода растопленна надъ сводами лучами,
             Оканменѣвъ виситъ волнистыми слоями.
   25          Тамъ зримы въ воздухѣ вѣщаемы слова,
             Но все застужено, натура вся мертва;
             Единый трепетъ, дрожь и знобы жизнь имѣютъ;
             Гуляютъ инiи, зефиры тамъ нѣмѣютъ,
             Мятели вьются вкругъ и производятъ бѣгъ,
   30          Морозы царствуютъ на мѣсто лѣтнихъ нѣгъ;
             Развалины градовъ тамъ льды изображаютъ,
             Единымъ видомъ кровь которы застужаютъ;
             Стѣсненны мразами, составили снѣга
             Сребристые бугры, алмазные луга;
   35          Оттолѣ къ намъ Зима державу простираетъ,
             Въ поляхъ траву, цвѣты въ долинахъ пожираетъ,
             И соки жизненны древесные сосетъ;
             На хладныхъ крылiяхъ морозы къ намъ несетъ,
             День гонитъ прочь отъ насъ, печальныя длитъ ночи,
   40          И солнцу отвращать велитъ свѣтящи очи;
             Ее со трепетомъ лѣса и рѣки ждутъ,
             И стужи ей ковры изъ бѣлыхъ волнъ прядутъ;
             На всю натуру сонъ и страхъ она наводитъ.

                       Влекомъ змiями къ ней, Нигринъ въ пещеру входитъ;
   45          Безбожный чародѣй, вращая смутный взглядъ,
             Почувствовалъ въ крови и въ самомъ сердцѣ хладъ;
             И превратился бы Нигринъ въ студеный камень,
             Когдабъ не согрѣвалъ волхва геенскiй пламень;
             Со страхомъ осмотрѣвъ ужасныя мѣста,
   50          Отверзъ дрожащiя и мерзлыя уста,
             И рекъ царицѣ мѣстъ: О страхъ всея природы!
             Тебя боится громъ, тебя огонь и воды;
             Мертвѣютъ вкругъ тебя натуры красоты,
             Она животворитъ, но жизнь отъемлешь ты;
   55          Хаосъ тебѣ отецъ, и дщерь твоя Ничтожность!
             Поборствуй тартару, и сдѣлай невозможность:
             Хотя затворена твоихъ вертеповъ дверь,
             И осень царствуетъ въ полунощи теперь;
             Разрушь порядокъ свой, сними, сними заклепы,
   60          Мятели свободи, морозъ, снѣга свирѣпы,
             Необнаженная и твердая земля,
             Теперь одры для нихъ цвѣтущiя поля;
             Теперь безстрашные Россiяне во брани,
             Ругаяся тобой, стоятъ вокругъ Казани;
   65          Напомни имъ себя, твою напомни мочь:
             Гони ихъ въ домы вспять отъ стѣнъ Казанскихъ прочь;
             Твои способности, твою возможность знаю,
             И тартаромъ тебя въ семъ дѣлѣ заклинаю,
             Дай бури мнѣ и хладъ!… Согбенная Зима,
   70          Россiйской алчуща погибелью сама,
             На льдину опершись, какъ мраморъ побѣлѣла,
             Дохнула — стужа вмигъ на крыльяхъ излетѣла.
             Родится лишь морозъ, уже бываетъ сѣдъ,
             Къ чему притронется, преобращаетъ въ ледъ,
   75          Гдѣ ступитъ, подъ его земля хруститъ пятою,
             Стѣсняетъ, жметъ, мертвитъ, сражаясь съ теплотою;
             Свои изчадiя въ оковы заключивъ,
             Вѣщала такъ Зима Нигрину, поручивъ:
             Возьми алмазну цѣпь влеки туда свободно,
   80          Гдѣ мразовъ мощь тебѣ изпытывать угодно;
             Се вихри! се снѣга! иди… Явлюсь сама;
             Явлюсь Россiянамъ… узнаютъ, кто Зима!

                       Подобенъ съ вѣтрами плывущу Одиссею,
             Нигринъ отправился въ Казань съ корыстью сею,
   85          При всходѣ третiей луны къ Царю притекъ;
             Народу съ бурями отраду онъ привлекъ.
             При вихряхъ радости повѣяли во градѣ,
             Когда готовились Россiяне къ осадѣ.
             Но прежде чемъ Нигринъ простеръ на Россовъ гнѣвъ,
   90          Четырехъ свободилъ отъ пагубы змiевъ:
             Рамида, любяща обильны прежде паствы,
             И млечныя отъ стадъ и съ поля вкусны яствы,
             Веселiй ищуща во прахѣ и въ пыли,
             Рамида скрылася во внутренность земли.
   95          Который изъ любви слiялъ себѣ кумира,
             Токъ водный поглотилъ на вѣки Гидромира,
             Единымъ суетамъ идущiй прежде въ слѣдъ,
             Въ стихiю прелетѣлъ воздушную Мирседъ,
             Бразинъ пылающiй свирѣпостью и гнѣвомъ,
   100          Геенны поглощенъ ненасытимымъ зѣвомъ,
             И тако перешелъ въ печально царство тмы.

                       Но что при сихъ мечтахъ остановились мы!
             Готовяся Казань изобразить попранну,
             О Муза! обратимъ нашъ взоръ ко Iоанну.
   105                    Уже въ подобiе чреватыхъ горъ огнемъ,
             Селиторою подкопъ наполненъ былъ совсѣмъ;
             И смерть имѣющiй въ своей утробѣ темной,
             Горящей искры ждалъ въ кромешности подземной.
             Подъ градомъ адъ лежитъ; во градѣ мразъ и хладъ!
   110          Царь ждетъ, доколь Хилковъ прiидетъ въ станъ назадъ.
             И се полки его съ Хилковымъ возвратились,
             И гладны времена въ роскошны претворились;
             Сокровища свои хранила гдѣ Орда,
             Градъ Арскiй, яко прахъ, развѣянъ былъ тогда;
   115          Изчезнулъ древними гордящiйся годами,
             Пустыни принялъ видъ, разставшись со стадами.
             Россiяне его остатковъ не спасли;
             Съ побѣдой многiя богатства принесли.
             Терпящи нищету, и гладомъ утомленны,
   120          Россiйски вдругъ полки явились оживленны;
             На части пригнанныхъ дѣлятъ стада воловъ,
             Пиры составились на высотѣ холмовъ;
             Ликуютъ воины, припасами снабженны,
             И злато видно тамъ и ризы драгоцѣнны.
   125          Но совѣсть воинамъ издалека грозитъ,
             Которыхъ злата блескъ и роскошь заразитъ;
             Герои таковы надежда есть Державы,
             Которымъ льстятъ одни вѣнцы безсмертной славы;
             Но Царь внесенныя сокровища къ нему,
   130          Въ награду воинству назначилъ своему.
             Такою храбрость ихъ корыстью награжденна,
             Могла корыстью быть взаимно побѣжденна,
             И вскорѣ то сбылось!… Отважный Iоаннъ
             Уже повелѣвалъ подвигнуть ратный станъ;
   135          Въ долинахъ воинство препятства не встрѣчало,
             Осады пламенной приближилось начало.
             Возволновался вдругъ натуры стройный чинъ:
             Пришедый съ бурями и мразами Нигринъ,
             На стѣны съ вихрями какъ облако восходитъ,
   140          Оковы съемлетъ съ нихъ, въ движенiе приводитъ;
             На войски указавъ, лежащи за рѣкой,
             Туда онъ гонитъ ихъ, и машетъ имъ рукой:
             Летите! вопiетъ, на Россовъ дхните прямо!
             Разсыпьте тамъ снѣга, развѣйте стужи тамо!…
   145          Онъ бури свободивъ, вертится съ ними вкругъ[15].
             Какъ птицы хищныя, спущенны съ путелъ вдругъ,
             Поля воздушныя крилами разсѣкаютъ,
             На стадо голубей паренье устремляютъ:
             Съ стремленьемъ таковымъ оставивъ скучный градъ,
   150          На бѣлыхъ крылiяхъ летятъ морозы, хладъ,
             И воздухъ льдистыми наполнился иглами,
             Россiянъ снѣжными покрылъ Борей крилами;
             Поблекла тучная зеленость на лугахъ;
             Вода наморщилась и стынетъ въ берегахъ;
   155          Жестокая Зима на паствы возлегаетъ,
             И грудь прижавъ къ землѣ, жизнь къ сердцу притягаетъ:
             У щедрой Осени престолъ она беретъ,
             И пухъ изъ облаковъ рукой дрожащей третъ.
             Мертвѣютъ вѣтьвями лѣса кругомъ шумящи;
   160          Главы склонили внизъ цвѣты, поля красящи;
             Увяла сочная безвременно трава,
             Натура видима томна, блѣдна, мертва;
             Стада, тѣснимыя мятелями и хладомъ,
             Въ единый жмутся кругъ, и погибаютъ гладомъ;
   165          Крутится по льду вихрь, стремится воздухъ сжать;
             Не могутъ ратники оружiя держать.
             Изъ облака морозъ съ стрѣлами вылетаетъ,
             Всѣхъ ранитъ, всѣхъ язвитъ, дыханье отнимаетъ.
             Россiйски ратники уже не ко стѣнамъ,
   170          Но храбростью горя, бѣгутъ къ своимъ огнямъ;
             И тамъ студеный вихрь возженный пламень тушитъ,
             Зима всѣ вещи въ ледъ преображаетъ, сушитъ.
             Не грѣетъ огнь, вода рѣчная не течетъ,
             Земля сѣдѣетъ вкругъ, и воздухъ зрится сѣдъ.
   175          Уже спасенiя Россiяне не чаютъ;
             Смущенны, на стѣнахъ Нигрина примѣчаютъ,
             Который въ торжествѣ съ Казанцами ходилъ,
             Руками дѣйствуя, морозы наводилъ.
             Сiе Казанское лукавое злодѣйство
   180          Признали ратники за адско чародѣйство.
             Вступивше солнце въ знакъ Вѣсовъ узрѣвъ они,
             Далеко отъ себя считали зимни дни;
             Въ противны времена естественному чину,
             Поставили зимѣ волшебную причину.
   185          Нигринъ, который ихъ тревожить продолжалъ,
             Россiянъ вихрями и стужей поражалъ.

                       Но Царь благiй совѣтъ священныхъ старцевъ внемлетъ,
             Который помощью врачебною прiемлетъ;
             И чародѣствiе и тартаръ отразить,
   190          Велѣлъ поднявъ Хоругвь священну водрузить,
             На ней изображенъ въ сiянiи Спаситель,
             Геенскихъ умысловъ всемощный побѣдитель;
             Святыня на челѣ, во взорахъ Божество,
             Сулили надъ врагомъ Россiи торжество.
   195          Благопрiятствуетъ Россiи мысль Царева;
             Во знамѣ часть была животворяща древа,
             На коемъ Божiй Сынъ, являя къ намъ любовь,
             Къ спасенью грѣшниковъ безцѣнну пролилъ кровь;
             И сею кровью мiръ отъ ада избавляетъ.
   200          Се! вѣрныхъ Крестъ святый вторично изкупляетъ.
             Божественную пѣснь священники поютъ;
             Возжегся ѳимiямъ, и бури престаютъ.
             Свѣтило дневное воздушны своды грѣя,
             Обезоружило свирѣпаго Борея;
   205          Зефирами гонимъ, онъ тяжко возстеналъ,
             Мятели предъ собой, и бури вспять погналъ.
             Теряютъ силу всю Нигриновы угрозы,
             Вѣтръ крылiя свернулъ, ушли въ Кавказъ морозы;
             Сѣдые у Зимы растаяли власы;
   210          Прiемлютъ жизнь въ поляхъ естественны красы.
             Но риза, чемъ была Казань вкругъ стѣнъ одѣта,
             Та риза солнечнымъ сiянiемъ согрѣта,
             Лишилась бѣлизны и разступилась врозь,
             Тончаетъ, и хребетъ земный проходитъ сквозь.
   215          Россiянъ строгая зима не побѣдила,
             Но снѣжная вода подкопы повредила;
             Она въ утробу ихъ ручьями протекла,
             Селитру пламенну въ недѣйство привела.

                       Явленiемъ святымъ животворятся войски,
   220          Воскресли въ ихъ сердцахъ движенiя геройски;
             И видя помощь къ нимъ низпосланну съ небесъ,
             Ликуютъ посреди Божественныхъ чудесъ.
             Къ осадѣ ихъ сердца, готовы къ бранямъ руки;
             При пѣнiи святомъ внимаютъ трубны звуки.
   225                    Адашевъ и Алей! и вашу кротость зрю:
             Вы мира сладости представили Царю;
             Ко ближнему любви, и кротости послушный,
             Прiемлетъ Iоаннъ соьѣтъ великодушный;
             Онъ видѣлъ всѣхъ подпоръ лишенную Казань,
   230          И руку удержалъ, держащу громъ и брань;
             Предпочитающiй сраженiямъ союзы,
             Съ Казанца плѣннаго снимаетъ тяжки узы;
             Велитъ его во градъ мятежный отпустить,
             И тамо ихъ Царю съ народомъ возвѣстить,
   235          Что рока близкаго себя они избавятъ,
             Когда Россiянамъ ихъ древнiй Градъ оставятъ;
             Или врата свои Монарху отворя,
             Прiимутъ отъ него законы и Царя,
             И тако возвратятъ наслѣдiе и правы
   240          Обиженной отъ нихъ Россiйскiя державы.

                       Нечаянной своей свободой восхищенъ,
             Казалось, плѣнникъ былъ крилами въ градъ несенъ.
             Простерла нощь тогда съ звѣздами ризу темну,
             И Розмыслъ паки вшелъ во глубину подземну.
   245          Сумнѣнiе съ Ордой о мирѣ Царь имѣлъ,
             Водой размытый путь исправить повелѣлъ;
             Гробница мрачная была совсѣмъ отверста,
             И городъ поглотить, ждала ко знаку перста.

                       Въ то время свѣтлыя открылись небеса,
   250          Во мракѣ озаривъ различны чудеса:
             Внѣ града слышались Казанскихъ тѣней стоны,
             Внимались во стѣнахъ церквей Россiйскихъ звоны;
             Остановилося теченье ясныхъ звѣздъ,
             Простерлась лѣствица къ землѣ отъ горнихъ мѣстъ,
   255          Небесны жители на землю низходили,
             И Россамъ вѣрную побѣду подтвердили.
             Надъ градомъ облако багровое лежитъ,
             Вздыхаютъ горы тамъ, и зданiе дрожитъ;
             Тамъ жены горькихъ слезъ не знаютъ утоленья:
   260          Вѣщаютъ близкiй рокъ имъ страшныя явленья;
             Ожесточенная и гордая Казань
             Крѣпится, бодрствуетъ и движется на брань;
             Такъ змiй, копьемъ пронзенъ, болѣнiю не внемлетъ,
             Обвившись вкругъ копья, главу еще подъемлетъ.
   265          Нигринъ пророчествомъ Казанцовъ веселитъ,
             Даетъ видѣньямъ толкъ, побѣду имъ сулитъ.
             Невольникъ присланный во градѣ остается;
             Съ другими во стѣнахъ онъ вскорѣ погребется.

                       Едва заря луга румянить начала,
   270          Упала предъ Царемъ пернатая стрѣла,
             Которую Казань съ высокихъ стѣнъ пустила;
             Посланiе къ стрѣлѣ съ презрѣньемъ прикрѣпила:
             Какъ древу сей стрѣлы вовѣкъ не процвѣтать,
             Такъ Россамъ царства ввѣкъ Ордѣ не уступать…
   275          Уступите его! вѣщаетъ Царь съ досадой,
             И войска двигнулся съ великою громадой.
             Такъ басни брань боговъ изображаютъ намъ,
             Когда Олимпъ отмщалъ ихъ злость земнымъ сынамъ;
             Перунами Зевесъ со многозвѣздна трона,
   280          Разилъ кичливаго и гордаго Тифона;
             Весь адъ вострепеталъ, и всей вселенной связь,
             Въ тревогѣ ропотной дрожала устрашась.
             Со всѣхъ сторонъ трубы во станѣ возгремѣли,
             Казанцы робкiе смутились, онѣмѣли;
   285          Но видя молнiи оружiй подъ стѣной,
             Весь градъ, объемлемый какъ будто пеленой;
             Казанцовъ Едигеръ на стѣны призываетъ.
             Отчаянье плодомъ свирѣпости бываетъ!
             Отрыгнувъ подлую Россiянамъ хулу,
   290          Готовятъ на стѣнахъ кипящую смолу;
             Гортани мѣдныя, рыгающiя пламень,
             Горящи углiя, песокъ, разженный камень;
             Блистаютъ тучи стрѣлъ Россiянъ отражать;
             Не можетъ Россовъ громъ ни пламень удержать;
   295          Какъ будто посреди цвѣтовъ въ глухой пустынѣ,
             Росскiйскiе полки дерзаютъ въ стройномъ чинѣ;
             Подобно молнiямъ доспѣхи ихъ горятъ;
             Казалось, то орлы противу тучь парятъ:
             Весь воздухъ пѣнiе святое наполняетъ.
   300          Самъ Богъ, самъ Богъ съ небесъ идущихъ осѣняетъ,
             И лаврами побѣдъ благословляетъ ихъ!
             Остановился вѣтръ, и шумъ рѣчный утихъ;
             Повсюду теплое возносится моленье;
             Во градѣ слышанъ вопль, внѣ града умиленье;
   305          Въ стѣнахъ гремящiй звукъ тревогу возтрубилъ,
             Но онъ пронзительнымъ подобенъ стонамъ былъ;
             Унывны внемлются тамъ гласы мусикiйски;
             Благоговѣнiе бодритъ полки Россiйски;
             За вѣру и народъ грядутъ ополчены,
   310          Со псалмопѣнiемъ священные Чины;
             Святою воинство водою окропляютъ,
             И храбрости огни во ратникахъ пылаютъ.
             Какъ солнце, видимо во славѣ при веснѣ,
             Такъ войску Царь предсталъ, сѣдящiй на конѣ;
   315          Онъ взоромъ нову жизнь Россiянамъ приноситъ,
             Господней помощи сражающимся проситъ:
             О Боже! вопiетъ, вѣнчаемый Тобой,
             Мамая сокрушилъ Димитрiй, предокъ мой,
             У Невскихъ береговъ Тобой попранны Шведы;
   320          Тамъ храбрый Александръ пожалъ вѣнецъ побѣды:
             Коль благо мы Твое умѣли заслужить,
             Дай помощь намъ, Казань, о Боже! низложить,
             Вели торжествовать Твоей святыни дому,
             Онъ рекъ; слова его подобны были грому,
   325          Въ пылающихъ сердцахъ Россiянъ раздались,
             И стѣны гордыя Казани потряслись,
             Промчался въ полѣ гласъ, какъ нѣкiй шумъ дубровы:
             Пролить за вѣру кровь Россiяне готовы!
             И вдругъ умолкнулъ шумъ, настала тишина:
   330          Такъ вышедъ на брега, смиряется волна.

                       Тогда послѣдуя благоволеньямъ Царскимъ,
             Князь Курбскiй изцѣленъ, къ вратамъ подвигся Арскимъ;
             Съ другой страны покрылъ Нагайскихъ часть полей,
             Съ отборнымъ воинствомъ безстрашный Царь Алей.
   335          Какъ камни нѣкiе казалися въ пучинѣ,
             Вельможи храбрые Россiйскихъ войскъ въ срединѣ;
             Различной красотой убранство ихъ цвѣтетъ,
             Но разности въ огнѣ сердечномъ къ славѣ нѣтъ.
             Полки, какъ Богъ мiры, въ порядокъ Царь уставилъ,
   340          И давъ движенье имъ, къ осадѣ ихъ направилъ.
             Вдохнувъ совѣты имъ, склонился Iоаннъ
             Къ моленью теплому въ неотдаленный станъ;
             Но войску повелѣлъ идущему ко граду,
             Услышавъ грома звукъ, начать тотчасъ осаду.
   345                    Сей знакъ съ надежной былъ побѣдой сопряженъ;
             Ужъ Розмыслъ вшелъ въ подкопъ, огнемъ вооруженъ,
             И молнiя была въ рукахъ его готова;
             Ужасный громъ родить, онъ ждалъ Царева слова.
             Тогда воздѣвъ глаза и руки къ небесамъ,
   350          Молитвы теплыя излилъ Владѣтель самъ,
             Господь съ умильностью молитвамъ Царскимъ внемлетъ;
             Любовь возноситъ ихъ, щедрота ихъ прiемлетъ:
             Надежда съ горнихъ мѣстъ, какъ молнiя изъ тучь,
             Царю влилася въ грудь и пролiяла лучь.
   355          Воззвалъ, внимающiй святую литургiю:
             О Боже! подкрѣпи, спаси, прославь Россiю!…
             И Богъ къ нему простеръ десницу отъ небесъ.
             Едва сей важный стихъ Пресвитеръ произнесъ:
             Единый пастырь днесь едина будетъ стада…
   360          Разрушилися вдругъ подъ градомъ связи ада;
             Поколебалися и горы и поля;
             Ударилъ страшный громъ, разсѣлася земля;
             Трепещетъ, мечется и воздухъ весь сгущаетъ,
             Казалось, мiръ въ хаосъ Создатель превращаетъ;
   365          Разверзлась мрачна хлябь, изходитъ дымъ съ огнемъ,
             При ясномъ небеси не видно солнца днемъ.
             Мы видимъ ветхаго въ преданiяхъ закона,
             Какъ стѣны гордаго упали Ерихона,
             Едва гремящихъ трубъ стѣнамъ коснулся звукъ:
   370          Казански рушились твердыни тако вдругъ.
             Разторгнувъ молнiи проломъ въ стѣнахъ возженныхъ,
             И побѣдителей страшатъ и побѣжденныхъ.
             Осыпалъ темный прахъ и горы и луга;
             Земля волнуется, вздыхаютъ берега,
   375          Изображенiе Казанскiя напасти,
             Летаютъ ихъ тѣла, разторгнуты на части.
             Въ развалинахъ они кончаясь вопiютъ,
             Но громы слышать ихъ стенанья не даютъ.
             Нигринъ, отломкомъ въ грудь отъ камня пораженный,
   380          Валится вмѣстѣ съ нимъ въ глубокiй адъ безденный;
             Вращаяся летѣлъ три дни, три нощи онъ;
             Въ гееннѣ рветъ власы, пускаетъ тяжкiй стонъ.
             Прiемлетъ таковый конецъ всегда злодѣйство!

                       Но дымъ густый закрылъ полковъ Россiйскихъ дѣйство;
   385          Князь Курбскiй съ воинствомъ кидается въ проломъ,
             Огонь черезъ огни, чрезъ громы вноситъ громъ;
             Преходитъ градски рвы, стѣною заваленны,
             Преграды разметалъ, огнями возпаленны.
             Какъ бурная вода, плотину разорвавъ,
   390          Вломился онъ во градъ, примѣръ другимъ подавъ;
             По стогнамъ жителей встрѣчающихся рубитъ,
             Разитъ, стѣсняетъ, жметъ, побѣду въ градѣ трубитъ,
             Съ другой страны Алей, какъ будто страшный левъ,
             Съ полками на раскатъ и съ громомъ возлетѣвъ,
   395          По лѣствицамъ стрѣльницъ Казанскихъ досягаетъ,
             Кипящiй варъ, песокъ, огонь пренебрегаетъ;
             Онъ пламень отряхнувъ со шлема и власовъ,
             Касается одной рукою стѣнъ зубцовъ;
             Другой враговъ разитъ, женетъ, на стѣны всходитъ;
   400          Неустрашимостью страхъ, ужасъ производитъ.
             Какъ солнечнымъ лучемъ влекомая вода,
             Текутъ ему во слѣдъ его полки туда.
             О диво! взносятся знамена не руками,
             Возносятся они на стѣны облаками.
   405          Какъ легкимъ бурный вѣтръ играющiй перомъ,
             Россiяне враговъ сѣергаютъ бросивъ громъ.
             Со трепетомъ мѣста Казанцы покидаютъ,
             Кидаются со стѣнъ, иль паче упадаютъ.
             Но яко часть горы, отъ холма отдѣлясь,
   410          Валитъ дубовый лѣсъ, со стукомъ внизъ катясь;
             Или какъ грудью вѣтръ корабль опровергаетъ:
             Шумящъ оружiемъ, Алей во градъ вбѣгаетъ:
             Все ломитъ и крушитъ, отмщенiемъ разженъ,
             Ему не внятенъ стонъ мужей, ни вопли женъ.
   415          Россiйскiе полки, Алеемъ ободренны,
             Бросаются къ врагамъ, какъ тигры разъяренны;
             Стѣсняютъ, колятъ, бьютъ, сражаются; и вдругъ
             Услышали вблизи мечей и копiй звукъ;
             Россiяне враговъ, друзей Казанцы чаютъ;
   420          Но Курбскаго въ дыму далеко примѣчаютъ,
             Который на копьѣ противника небесъ,
             Вонзенную главу Ордынска Князя несъ;
             Померклыхъ глазъ она еще не затворила,
             И мнится жителямъ смиритесь! говорила.
   425          Сей Князь съ державцемъ ихъ воспитанъ вмѣстѣ былъ,
             Къ Россiи за вражду народъ его любилъ;
             Но зря его главу несому предъ полками,
             Смутились, дрогнули, и залились слезами.
             Казалось, казнь и смерть отчаянныхъ разитъ,
   430          Такоежъ бѣдство имъ, иль вящее грозитъ,
             Зiяютъ изъ главы, имъ зрится, черны жалы.
             Казанцы въ ужасѣ изторгли вдругъ кинжалы;
             Единъ изъ воиновъ въ неистовствѣ речетъ:
             Вы видите, друзья! что намъ спасенья нѣтъ;
   435          Предупредимъ позоръ и намъ грозящи муки,
             У насъ кинжалы есть, у насъ остались руки;
             И вдругъ кинжалъ вонзилъ внутрь чрева своего;
             Дрожаща внутренна упала изъ него.
             Жестокiй сей примѣръ другихъ ожесточаетъ:
   440          Братъ брата, сынъ отца въ безумствѣ поражаетъ;
             Междоусобное сраженье началось,
             И крови озеро со звѣрствомъ пролилось.
             Безчеловѣчное такое видя дѣство,
             Россiйски воины забыли ихъ злодѣйство;
   445          Ко избавленiю враждующихъ текутъ,
             Вломившись въ тѣсноту, изъ рукъ кинжалы рвутъ,
             Смиряютъ варваровъ, ихъ злобу утоляютъ,
             Хотящихъ смерти имъ, отъ смерти избавляютъ.
             Но жалитъ иногда полмертвая змѣя
   450          Спасителей своихъ, въ утробѣ ядъ тая:
             Единъ признательнымъ Ордынцемъ притворился,
             Весь кровью орошенъ, онъ Россамъ покорился.
             Лишь только подступилъ Россiянинъ къ кему,
             Онъ мечь его схративъ, вонзилъ во грудь ему,
   455          Къ Алею бросился съ поносными рѣчами,
             И тамо кончилъ жизнь пронзенный сквозь мечами.
             Другiе дней скончать спокойно не могли;
             На кровы зданiевъ горящихъ потекли,
             Стрѣлами и огнемъ Россiянъ поражали,
   460          Сгарая, мщенья жаръ въ герояхъ умножали.
             Россiянъ огнь губилъ и улицъ тѣснота;
             Но града часть сiя уже была взята.
             Какъ два источника, съ вершины горъ текущи,
             И камни тяжкiе и съ корнемъ лѣсъ влекущи,
   465          Гремящею волной разятъ далече слухъ;
             Полстада потерявъ на холмъ бѣжитъ пастухъ
             Трепещущъ и унылъ на пажити взираетъ,
             Которы съ хижиной токъ бурный пожираетъ:
             Тамъ съ Курбскимъ Царь Алей побѣды умножалъ;
   470          Такъ робко Едигеръ отъ грома прочь бѣжалъ;
             Разрушилась его надежда со стѣнами;
             Онъ скрылся въ истуканъ съ прекрасными женами:
             Пророчествомъ своихъ волхвовъ предубѣжденъ,
             Еще ласкался быть на тронѣ утвержденъ.
   475          Уже Россiяне препоны не встрѣчали,
             И вскорѣбъ лавры ихъ во градѣ увѣнчали;
             Но вдругъ сквозь бурный огнь, сквозь пыль, сквозь черный дымъ,
             Корыстолюбiе какъ тѣнь явилось имъ:
             Ихъ взоры, ихъ сердца, ихъ мысли обольщаетъ,
   480          Ищите въ градѣ вы сокровищей, вѣщаетъ.
             Затмились разумы, прельстился златомъ взоръ,
             О древнихъ стыдъ времянъ! о воинства позоръ!
             Кто въ злато влюбится, тотъ славу позабудетъ,
             И тверже сердцемъ онъ металловъ твердыхъ будетъ.
   485          Прельщенны ратники, принявъ корысти ядъ,
             Для пользы собственной берутъ, казалось, градъ,
             Какъ птицы хищныя къ добычѣ устремились;
             По стогнамъ потекли, во зданiя вломились,
             Корыстолюбiе повсюду водитъ ихъ,
   490          Велитъ оставить имъ начальниковъ своихъ.
             Уже на торжищахъ грабленiемъ дѣлятся;
             Но хищники своей бѣдою веселятся.
             Сребро успѣло ихъ отравой заразить;
             Возможно ль было ждать, возможно ль вобразить?
   495          Тамъ жребiй ратники на смерть свою метали;
             Единодушные противниками стали,
             Раздоръ посѣялся, изъ рукъ одежды рвутъ,
             И рѣки за сребро кровавыя текутъ,
             Забыта важная отечеству услуга;
   500          Лишаютъ живота Россiяне другъ друга.
             Коликихъ ты корысть бываешь золъ виной!
             Отломки золота за градъ влечетъ иной;
             Иной на тлѣнъ и прахъ исполненный надежды,
             Окровавленныя уноситъ въ станъ одежды:
   505          Но прежнiй другъ его за нимъ съ мечемъ бѣжитъ,
             Сражаетъ, и надъ нимъ пронзенный мертвъ лежитъ.

                       Ко славѣ пламенемъ и ревностью возженны,
             Князь Курбскiй и Алей симъ видомъ раздраженны,
             Какъ вихри мчатся въ слѣдъ и воинамъ рекутъ,
   510          Которые отъ нихъ къ грабленiю текутъ:
             Стыдитесь! вспомните, что Россами родились,
             Не славой вы теперь, но тлѣномъ ослѣпились;
             Побѣда вамъ и честь стяжаньемъ быть должна.
             Рекутъ, но рѣчь сiя бѣгущимъ не слышна!
   515          Къ отважности Алей и власти прибѣгаетъ:
             Совѣтомъ не успѣвъ, онъ мечь свой изторгаетъ,
             И потомъ орошенъ, бѣгущимъ въ слѣдъ течетъ;
             Вамъ лучше кончить жизнь во славѣ, онъ речетъ,
             Чѣмъ слыть грабительми!… Тогда до Iоанна
   520          Достигла вѣсть: Казань взята, попранна.
             Доколь побѣдою пророкъ не возгремѣлъ,
             Дотолѣ руки вверьхъ простертыя имѣлъ,
             Молитвой теплою рѣшилась брань велика;
             И тако поразилъ во брани Амалика:
   525          Держалъ въ объятiяхъ своихъ святый олтарь,
             Доколь побѣды гласъ услышалъ съ громомъ Царь.
             Онъ пролилъ токи слезъ, какiя множитъ радость,
             Производя въ душѣ по тяжкихъ скорбяхъ сладость;
             И только рѣчь сiю промолвить въ плачѣ могъ:
   530          Законъ Россiйскiй святъ! великъ Россiйскiй Богъ!
             Надъ нимъ летающа съ трубою зрѣлась Слава,
             Въ очахъ, въ лицѣ его ликуетъ вся держава;
             Подобенъ небесамъ его казался взглядъ;
             Съ оруженосцами онъ шествуетъ во градъ.
   535          Такъ видится луна звѣздами окруженна;
             Иль множествомъ цвѣтовъ въ лугахъ весна блаженна;
             Или объемлемы волнами корабли;
             Иль между селъ Москва стояща на земли:
             Его пришествiе побѣда упреждаетъ,
   540          И слава подданныхъ Монарха услаждаетъ,
             Адашева обнявъ вѣщаетъ наконецъ:
             Не устыдится мной ни дѣдъ мой, ни отецъ;
             Не устыдишься ты моею дружбой нынѣ,
             Не именемъ я Царь, я славлюсь въ Царскомъ чинѣ;
   545          Но славенъ Богъ единъ! Сiя кротчайша рѣчь
             Заставила у всѣхъ потоки слезны течь.

                       И Царь, достигнувый подъ самы градски стѣны,
             Увидѣлъ вдругъ свои поверженны знамены.
             Какъ агнцы робкiе Россiяне текутъ,
   550          Вѣщаютъ съ ужасомъ: тамъ рубятъ и сѣкутъ!
             Какъ язва жителей терзающа во градѣ,
             Или свирѣпый тигръ ревущiй въ агнчемъ стадѣ:
             Такъ сильно дѣйствуетъ надъ воинами страхъ,
             И мещетъ ихъ со стѣнъ, какъ буря съ камней прахъ;
   555          Царя бѣгущихъ вопль и робость огорчаетъ,
             Печальный оборотъ побѣды видѣть чаетъ.
             Уже изторгнувъ мечь, онъ самъ во градъ дерзалъ,
             Но посланный къ нему Алеемъ мужъ предсталъ.
             Явились истинны лучи во темномъ дѣлѣ;
   560          Не ужасъ гонитъ ихъ, корысть влечетъ отселѣ,
             И сребролюбiе сражаться имъ претитъ.
             Тотъ робокъ завсегда, кого сребро прельститъ!
             Алеемъ посланный Царю сiе вѣщаетъ:
             Ни стыдъ отъ грабежей, ни страхъ не отвращаетъ;
   565          И естьли Царь сея алчбы не пресѣчетъ,
             То вскорѣ самъ Алей изъ града потечетъ,
             Едва крѣпится онъ!… Смущенный Царь рѣчами,
             Велѣлъ опричникамъ приближиться съ мечами;
             И симъ оплотомъ бѣгъ текущимъ преградить,
   570          Велѣлъ забывшихъ честь Россiянъ не щадить.
             Въ румяномъ облакѣ Стыдъ хищникамъ явился,
             Корысти блескъ погасъ и въ дымъ преобратился,
             На крыльяхъ мужества обратно въ градъ летятъ,
             За малодушiе свое Казани мстятъ.
   585          Трепещетъ, стонетъ градъ, рѣками кровь лiется,
             Послѣднiй Россамъ шагъ къ побѣдѣ остается;
             Разтерзанъ былъ драконъ, осталася глава,
             Зiяюща еще у Тезицкаго рва.
             Подобны вихрямъ, внутрь пещеры заключеннымъ,
   590          И плѣномъ собственнымъ и тмой ожесточеннымъ,
             Которы силятся въ движеньѣ и борбѣ,
             Сыскать отверзтiе чрезъ своды горъ себѣ,
             Казанцы воинствомъ Россiйскимъ окруженны,
             Противоборствуютъ громами вкругъ раженны;
   595          Прорваться думаютъ сквозь тысящи мечей,
             Текутъ; но не они, то крови ихъ ручей;
             Волнуются, шумятъ, стѣсняются, дерзаютъ;
             Но встрѣтивъ блескъ мечей, какъ тѣни изчезаютъ.

                       Князь Курбскiй и Алей полками подкрѣпленъ.
   600          Ни тотъ сраженiемъ, ни сей не утомленъ,
             Подобны тучамъ двумъ казалися идущимъ,
             Перуны пламенны въ сердцахъ своихъ несущимъ,
             Котора вдалекѣ блистаетъ и гремитъ;
             Возходятъ вверьхъ горы, гдѣ Царскiй Дворъ стоитъ.
   605          Тамъ робкiй Едигеръ съ женами затворился,
             Сорывшись отъ мечей, отъ страха не сокрылся.
             Отчаянье туда вбѣжало въ слѣдъ за нимъ;
             Свѣтъ солнца у него сгущенный отнялъ дымъ;
             Казалось, воздухъ тамъ наполнился измѣны:
   610          Земля вздыхаетъ вкругъ, трепещутъ горды стѣны;
             Рыданiе дѣтей унылы вопли женъ;
             И многими смертьми онъ зрится окруженъ…
             Еще послѣднiе его полки бiются,
             Послѣдней храбрости въ нихъ искры остаются;
   615          Тѣнь мужества еще у Царскихъ вратъ стоитъ,
             Волнуется и входъ Россiянамъ претитъ;
             Усердiе къ Царю насильства не впускаетъ,
             Почти послѣднiй вздохъ у праговъ изпускаетъ;
             Но силится еще Россiянъ отражать.
   620                    Возможноль тлѣннымъ чемъ перуны удержать?
             Алей и Курбскiй Князь, какъ вихри напряженны,
             Которыхъ крылiя къ дубравѣ приложенны,
             Лѣсъ ломятъ и ревутъ: Князь Курбскiй съ копiемъ,
             Алей по трупамъ тѣлъ бѣжитъ во рвы съ мечемъ;
   625          Какъ будто Ахиллесъ гремящъ у вратъ Скiискихъ.
             Тамъ видѣнъ брани богъ, и духъ стрѣльцовъ Россiйскихъ;
             Вѣщаетъ грозну смерть мечный и трубный звукъ,
             У стражи падаютъ оружiя изъ рукъ;
             Отчаянье въ сердцахъ, на лицахъ томна блѣдность,
   630          Тѣлохранителей являютъ крайню бѣдность.
             Какъ будто бы народъ на храмъ съ печалью зритъ,
             Который воспаленъ отъ молнiи горитъ,
             И видя пламенемъ отвсюду окруженно,
             Любезно божество внутрь стѣнъ изображенно,
   635          Спасая свой животъ, отъ храма прочь течетъ,
             О! богъ избавься самъ! въ отчаяньѣ речетъ.
             Такъ видя молнiи и стѣны вкругъ дрожащи,
             Рѣкой кипящу кроѣь, тѣла кругомъ лежащи,
             Казански воины у Збойливыхъ воротъ,
   640          Творящи Царскому Двору живый оплотъ,
             Который какъ тростникъ герои врозь метали,
             Тѣлохранители сражаться перестали;
             Россiянъ укротивъ на малый часъ, рекли:
             Цареву жизнь до днесь, какъ нашу, мы брегли;
   645          Россiяне! тому свидѣтели вы были,
             Что крови мы своей за царство не щадили;
             Но днесь, коль васъ вѣнчалъ побѣдою вашъ Богъ,
             Когда падетъ нашь градъ, и Царскiй съ нимъ чертогъ;
             Когда Ордынская на вѣки гибнетъ слава,
   650          Вручаемъ вамъ Царя нещастлива, но здрава,
             И вамъ Казанскую корону отдаемъ;
             Но смертну чашу пить теперь за градъ пойдемъ…
             Спускаются съ горы, текутъ за стѣны прямо;
             Бѣгущихъ Палецкiй съ полками встрѣтилъ тамо;
   655          Уставилъ щитъ къ щиту, противу грома громъ;
             Ордынцы мечутся чрезъ стѣны, чрезъ проломъ,
             Окровавляются брега рѣкиКазанской,
             И кровь Ордынская смѣшалась съ Христiянской.
             Багровыя струи, Казанка гдѣ текла,
   660          Несутъ израненны и блѣдныя тѣла….
             Внезапно вопль возникъ, умножилось стенанье:
             То городъ, изпустя послѣднее дыханье,
             Колѣна преклонилъ!.. Но дерзкая Орда
             Ласкается, что ей погинуть не чреда;
   665          И гибелью своей въ свирѣпствѣ ускоряютъ,
             Болотамъ и рѣкамъ нещастну жизнь ввѣряютъ;
             Отъ покровительства отторглися небесъ;
             Въ безумствѣ предпочли подданству темный лѣсъ.
             Съ перуномъ Курбскiй Князъ по ихъ стремится слѣду,
   670          Достигъ, сразилъ, попралъ и довершилъ побѣду.
             Между прекрасныхъ женъ во истуканѣ скрытъ,
             Увидѣвъ Едигеръ, что градъ кругомъ горитъ;
             Что стражи обнажась, трепещутъ замка стѣны;
             Наполненные рвы кровавой видя пѣны;
   675          Что робость отгнала воителей въ поля;
             Нещастный Царь тоскѣ и плачу женъ внемля,
             Бiетъ стенящу грудь, вѣнецъ съ главы свергаетъ;
             Но въ ужасѣ еще къ лукавству прибѣгаетъ.
             Какъ будто плаватель богатствомъ удрученъ,
   680          На мѣли бурныхъ водъ стремленьемъ привлеченъ;
             Спасая жизнь свою, души своей прiятства,
             Въ боязни не щадитъ любезнаго богатства;
             И что чрезъ долгiй вѣкъ прiобрѣтенно имъ,
             То мещетъ съ корабля во снѣдь волнамъ сѣдымъ:
   685          Такъ войска окруженъ Россiйскаго волнами,
             И вкупѣ сѣтующъ съ прекрасными женами,
             Умыслилъ Едигеръ, еще алкая жить,
             Пригожство женъ противъ Россiянъ воружить,
             Которы иногда героевъ умягчаютъ,
   690          Надъ побѣдительми побѣды получаютъ.
             Отчаянный на все дерзаетъ человѣкъ!
             Златыми ризами наложницъ онъ облекъ,
             Украсилъ въ бисеры и камни драгоцѣнны,
             Прiятства оживилъ, печалью потушенны;
   695          Въ убранствахъ повелѣлъ имъ шествовать къ вратамъ,
             И взорами Князей обезоружить тамъ.
             Уже прекрасный полъ съ высокихъ лѣствицъ сходитъ,
             Единый ихъ Царевъ воспитанникъ предводитъ;
             Выносятъ не мечи, несутъ онѣ цвѣты,
   700          Прiятства, нѣжности, заразы, красоты;
             Главы ихъ пестрыми вѣнками увязенны;
             Власы по раменамъ, какъ волны разпущенны;
             Стенанья вырвались и слезы наконецъ;
             Оружiя сiи опасны для сердецъ!
   705          Выходятъ, ко стопамъ героевъ упадаютъ,
             Обнявъ колѣни ихъ, болѣзнуютъ, рыдаютъ,
             И злато вольности на выкупъ отдаютъ,
             Спасите нашего Монарха! вопiютъ;
             Кровавые мечи, свирѣпость отложите;
   710          И человѣчество при славѣ докажите;
             Для насъ Царя, и насъ спасите для него;
             Остались мы ему, и больше никого!…
             Россiянъ трогаетъ красавицъ сихъ моленье,
             И близко прилегло къ сердцамъ ихъ сожалѣнье.
   715          Сабинки древнiя такъ нѣжностью рѣчей,
             Смягчили сродниковъ, кидаясь средь мечей.
             Теряютъ мужество, теряютъ крѣпость мочи;
             Въ сердца желанiе, соблазнъ приходитъ въ очи:
             Младые воины не храбростью кипятъ,
   720          Кипятъ любовiю, и пасть къ ногамъ хотятъ;
             Побѣду прелести надъ разумомъ прiемлютъ;
             Россiяне уже прекрасныхъ женъ объемлютъ.

                       Но вдругъ какъ нѣкiй вихрь, поднявшiйся съ полей,
             Вломились во врата Мстиславскiй и Алей;
   725          Примѣтивъ, что любовь воителей прельщаетъ,
             Мстиславскiй ихъ стыдомъ какъ громомъ поражаетъ;
             Гдѣ Россы? вопiетъ, гдѣ дѣлися они?
             Здѣсь храбрыхъ нѣтъ мужей, но жены лишь одни!

                       При словѣ томъ Алей, Ордамъ злодѣйство мстящiй,
   730          Проходитъ сквозь толпу, какъ камень ключь кипящiй,
             Подъемлетъ копiе, и яростью разженъ,
             Разитъ онъ юношу, стоящаго средь женъ.
             Сей юноша самимъ воспитанъ Едигеромъ,
             И женской наглости содѣлался примѣромъ;
   735          Пораненный въ чело, бѣжитъ въ чертоги онъ;
             Отвсюду слышится рыданье, плачь и стонъ.

                       Какъ вѣтръ, играющiй въ ненастный день валами,
             Или какъ горлицы шумящiя крилами,
             Которыхъ ястреба летая вкругъ страшатъ:
   740          Такъ жены обратясь за юношей спѣшатъ,
             Тѣснятся, вопiютъ, бѣгутъ ко истукану;
             Но юноша схвативъ своей рукою рану,
             Изъ коей кровь текла багровою струей,
             Къ Алею возопилъ: будь жалостливъ Алей!
   745          Не убивай меня, оставь Царю къ отрадѣ;
             Я не былъ на войнѣ, ни въ полѣ ни во градѣ,
             Не омочалъ моихъ въ крови Россiйской рукъ.
             Алей на то ему: Но ты Казани другъ;
             Довольно и сего! Въ немъ ярость закипѣла,
   750          Уже главу его хотѣлъ сорвать онъ съ тѣла;
             Но храбрый Iоаннъ, какъ вихрь туда вбѣжалъ,
             И руку острый мечь взносящу удержалъ;
             Къ Алею возопилъ: престанемъ быть ужасны!
             Престанемъ гнать враговъ, которы безопасны:
   755          Казань уже взята! вложи обратно мечь,
             Не крови, милостямъ теперь прилично течь.

                       Явились яко свѣтъ слова его предъ Богомъ;
             Богъ пролилъ благодать къ Царю щедротъ залогомъ…
             Молчитъ вселенная, пресѣкся бѣгъ планетъ;
   760          Казалось, Iоаннъ въ правленье мiръ беретъ.

                       Но только робкихъ женъ Казанскiй Царь увидѣлъ,
             И скипетръ и престолъ и жизнь возненавиделъ,
             Увидѣлъ, что сердецъ не тронула любовь,
             Багрову на челѣ воспитанника кровь;
   765          Внимая громъ мечей, внимая трубны звуки,
             Отчаянъ рветъ власы, рыдаетъ, взноситъ руки.
             Коль юность не мягчитъ сердецъ, ни красоты,
             Чемъ льстишься, Едигеръ, смягчить героевъ ты?
             Онъ тако возопилъ, и растерзая ризу,
   770          Низвергнуться хотѣлъ со истукана низу.
             Хотя во ужасѣ на глубину взиралъ,
             Но руки онъ уже далеко простиралъ:
             Главою ко землѣ и тѣломъ понижался;
             Висящъ на воздухѣ, одной ногой держался.
   775                    Тогда клокочущiй въ поляхъ воздушныхъ шаръ,
             Направилъ пламенный во истуканъ ударъ;
             Громада потраслась, глава съ него свалилась,
             Весь градъ затрепеталъ, когда глава катилась;
             Разсѣлся истуканъ… Но робкаго Царя
   780          Небесный Духъ схватилъ, лучами озаря;
             Онъ пальмы на главѣ вѣнцемъ имѣлъ сплетенны;
             Лилеи онъ держалъ въ Едемѣ насажденны,
             И ризу въ небесахъ сотканную носилъ;
             Взявъ руку у Царя, какъ лира возгласилъ:
   785          Нещастный! укрѣпись, отринь Махометанство,
             Иди къ Россiянамъ, наслѣдуй Христiянство!
             И вѣрой замѣни мiрскiя суеты;
             Не трать твоей души, утративъ царство ты;
             Россiйскiй кротокъ Царь, не недругъ побѣжденнымъ:
   790          Живи, гряди и вновь крещеньемъ будь рожденнымъ!
             Во изумленiи взирая на него,
             Смущенный Едигеръ не взвидѣлъ вдругъ его.
             Но благовѣстiе напомнивый небесно,
             Призналъ Божественнымъ явленiе чудесно;
   795          Свой жребiй Едигеръ судьбинѣ покорилъ;
             Низходитъ съ высоты пареньемъ быстрыхъ крилъ;
             Бѣжитъ, является Царю во Дворъ входящу,
             Спасите Царску жизнь! воителямъ гласящу.
             И се! его зоветъ военная труба,
   800          Приходитъ Едигеръ во образѣ раба:
             Глава его была на перси преклоненна,
             Покрыта пепеломъ дрожаща, откровенна;
             Омыта токомъ слезъ его стеняща грудь:
             Сквозь воиновъ сыскавъ лишенный царства путь,
   805          Отчаянъ, блѣденъ, нищъ и въ рубищѣ раздранномъ,
             Повергся, возрыдалъ, упалъ предъ Iоанномъ;
             Челомъ бiющiй пыль, стопы Монарши зря,
             Вѣщаетъ: Не ищи Казанскаго Царя!
             Ужъ нѣтъ его! ужъ нѣтъ!… ты Царь сея державы,
   810          Съ народомъ я хощу твои принять уставы;
             Всеобщей вѣрности я ставлю честь въ залогъ.
             Ты будь моимъ Царемъ! твой Богъ, мой будетъ Богъ!

                       Со умиленiемъ Герой стенанью внемлетъ,
             И плѣннаго Царя какъ друга онъ объемлетъ,
   815          Вѣщая: вѣрой мнѣ и саномъ буди братъ!…
             Услыша тѣ слова, вспрянулъ и ожилъ градъ.

                       Тогда умножились во градѣ звучны бои;
             Привѣтствуютъ Царя Россiйскiе герои;
             Князь Курбскiй кровiю и пылью покровенъ,
   820          Вѣщалъ: да будетъ ввѣкъ сей день благословенъ!
             О Царь, великiй Царь! твои побѣды громки
             Со временемъ прочтутъ съ плесканiемъ потомки.

                       Мстиславскiй, мечь въ рукѣ какъ молнiю носящъ,
             Царей Казанскихъ скиптръ въ другой рукѣ держащъ,
   825          Сiю величества подпору и блистанье,
             Къ Монаршескимъ стопамъ приноситъ на попранье.

                       Щенятевъ плѣнниковъ окованныхъ привлекъ;
             Ордынскихъ многихъ силъ, се тѣнь послѣдня! рекъ;
             Твоею, Царь, они рукою побѣжденны;
   830          За подвигъ нашъ твоей мы славой награжденны.

                       Романовъ съ торжествомъ текущiй по тѣламъ,
             Приноситъ знамя то къ Монаршескимъ стопамъ,
             Которо смутныхъ Ордъ символомъ гордымъ было;
             Оно затрепетавъ, луну къ землѣ склонило.
   835                    Шемякинъ оруженъ добычами предсталъ;
             Но славой паче онъ, чемъ бисеромъ блисталъ.

                       Микулинскiй, сей мужъ Россiйскихъ силъ ограда,
             Орудiя принесъ разрушеннаго града,
             Мечи кровавые, щиты, пищали тамъ,
   840          Какъ горы видятся Монаршескимъ очамъ.

                       Адашевъ всзопилъ: О Царь и храбрый воинъ!
             Ты славенъ сталъ, но будь сей славы въ вѣкъ достоинъ!
             Спокойство возвратилъ ты не единымъ намъ,
             Даруешь ты его и позднымъ временамъ.
   845          О! естьлибъ ты смирить Казани не рѣшился,
             Какихъ бы ты похвалъ, какихъ побѣдъ лишился!

                       Явился Палецкiй, парящiй какъ орелъ;
             По грудамъ онъ къ Царю щитовъ и шлемовъ шелъ;
             Хотя рука его корыстей не имѣла;
   850          Но вкругъ его хвала Россiйскихъ войскъ гремѣла.

                       У Шереметева еще и въ оный часъ
             Геройскiй духъ въ очахъ и пламень не погасъ.

                       Плещеевъ плѣнниковъ сбираетъ Христiянскихъ;
             Въ темницахъ ищетъ ихъ, въ развалинахъ Казанскихъ,
   855          И вкупѣ возвративъ свободу имъ и свѣтъ,
             Ко Iоанну ихъ въ объятiя ведетъ.

                       Сбираетъ въ тѣсный кругъ вельможей храбрыхъ Слава.
             Вдругъ новый Царь насталъ и новая держава!

                       Ликуй, Россiйскiй Царь! вѣщалъ ему Алей;
   860          Казань ты покорилъ, и всѣхъ Ордынцовъ съ ней,
             Отнынѣ въ вѣкъ Москва останется спокойна.
             Но вѣрность ежели моя наградъ достойна,
             Въ корысть прошу одну Сумбеку, Государь!…
             И дружбу съ ней мою прими! вѣщаетъ Царь.
   865                    Въ восторгахъ радостныхъ Монархъ привѣтствамъ внемлетъ;
             Вельможей, воиновъ, съ потокомъ слезъ объемлетъ,
             И рѣчь сiю простеръ: Сей градъ, вѣнцы сiи,
             Дарите Россамъ вы, сотрудники мои!
             И естьли нашихъ дѣлъ потомки не забудутъ,
   870          Вамъ славу воспоютъ, и вамъ дивиться будутъ,
             А мнѣ коль славиться удобно въ мiрѣ семъ,
             Мнѣ славно, что я есмь толь храбрыхъ войскъ Царемъ.

                       Внимая небо то, одѣлось новымъ блескомъ,
             И рѣчь заключена общенароднымъ плескомъ.
   875                    Разженный къ Вышнему благоговѣньемъ Царь,
             Во градѣ повелѣлъ сооружить Олтарь.
             Влекомые къ Царю небесной благодатью,
             Сопровождаются чины священны ратью;
             Ликуютъ небеса, подземный стонетъ адъ;
   880          Благоуханiемъ наполнился весь градъ.
             Гдѣ вопли слышались, гдѣ стонъ и плачь недавно,
             Тамъ нынѣ торжество сiяетъ православно;
             Святое пѣнiе пронзаетъ небеса:
             Животворящая простерлася роса;
   885          И стѣны чистою водою окропленны,
             Свой пепелъ отряхнувъ, явились оживленны,
             Святому пѣнiю съ умильностью внемля,
             Возрадовались вкругъ и воздухъ и земля.
             Тогда среди кадилъ на гору отдаленну,
   890          Олтарь возносится, являющiй вселенну:
             Хоругвями уже онъ зрится огражденъ,
             Недвижимый стоитъ на камняхъ утвержденъ.
             Передъ лицемъ святой и таинственной Сѣни,
             Первосвященникъ палъ смиренно на колѣни;
   895          Онъ руки и глаза на небо возносилъ,
             И Бога къ Олтарю низшедша возгласилъ!
             Народъ и Царь главы со страхомъ преклонили,
             Небесные огни сердца возпламенили.
             Тогда, дабы почтить святую благодать,
   900          Тѣла во градѣ Царь велѣлъ землѣ предать;
             Онъ теплыхъ слезъ своихъ Ордынцевъ удостоилъ;
             По стогнамъ наконецъ священный ходъ устроилъ;
             Повсюду пѣнiе, повсюду ѳимiямъ.
             Гдѣ тартаръ ликовалъ, ликуетъ Вѣра тамъ;
   905          Безбожiе взглянувъ на Святость, воздохнуло.

                       И солнце на Казань внимательно взглянуло;
             Спустились Ангелы съ лазоревыхъ небесъ;
             Возобновленный градъ главу свою вознесъ;
             Отъ крови въ берегахъ очистилися волны;
   910          Казались радостью лѣса и горы полны.
             Перуномъ пораженъ Раздоръ въ сiи часы,
             Терзаетъ на главѣ змiиные власы,
             Со трепетомъ глаза на Благодать возводитъ,
             Скрежещетъ, мечется, въ подземну тму уходитъ.
   915                    Чело вѣнчанное Россiя подняла,
             Она съ тѣхъ дней цвѣсти во славѣ начала.
             И естьли кто сiе читающiй творенье,
             Не будетъ уважать Казани разрушенье,
             Такъ слабо я дѣла Героевъ нашихъ пѣлъ;
   920          Иль сердце хладное читатель мой имѣлъ.
             Но, Муза! общимъ будь вниманьемъ ободренна;
             Двухъ царствъ судьбу воспѣвъ, не будешь ты забвенна.

КОНЕЦЪ.

1779 О семъ волхвованiи Лѣтописатели тогдашнихъ временъ согласно повѣствуютъ.