Михаил Херасков - Собрание сочинений

• Название: Собрание сочинений
• Автор: Михаил Херасков
• Жанр: Поэзия

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

---

ПѢСНЬ ПЕРВАЯНАДЕСЯТЬ

                       Багровые лучи покрыли небеса;
             Упала на траву кровавая роса;
             Червленные земля туманы изпустила,
             Обѣимъ воинствамъ бой смертный возвѣстила;
   5          Тамъ топотъ отъ коней, тяжелый млатъ стучитъ;
             Желѣзо движется, и мѣдь въ шатрахъ звучитъ.

                       Казанскiй Царь, внутри Казани затворенный,
             Свирѣпствуетъ какъ вепрь въ пещерѣ разъяренный;
             Гремящи внемлющiй оружiя вокругъ,
   10          Реветъ, и кинуться въ злодѣевъ хощетъ вдругъ.
             Свирѣпый Едигеръ, осады не робѣя,
             И Князя плѣннаго подъ стражею имѣя,
             Четырехъ витязей скрывая во стѣнахъ,
             Надежду основалъ на твердыхъ сихъ столпахъ;
   15          Пищалей молнiи и громы презираетъ,
             Какъ будто на тростникъ, на стрѣлы онъ взираетъ,
             И яко лютый тигръ спокойно пищи ждетъ,
             Когда пастухъ къ нему со стадомъ подойдетъ.
             Имѣющъ мрачну мысль, и душу къ миру мертву,
   20          Россiянъ подъ стѣной себѣ назначилъ въ жертву;
             Тогда велѣлъ Ордамъ, таящимся въ лѣсахъ,
             Когда покажутся знамена на стѣнахъ,
             Оставить ратную въ глухихъ мѣстахъ засаду,
             И грянуть Россамъ въ тылъ, когда приступятъ къ граду.
   25          Свирѣпствомъ упоенъ, успѣхами манимъ,
             Онъ чаетъ славу зрѣть лешающу предъ нимъ.
             Надежда мрачными его мечтами водитъ;
             Отъ звѣрства Едигеръ ко хитрости преходитъ.

                       Нещастный Палецкiй въ неволю увлеченъ,
   30          Израненъ скованъ былъ, въ темницу заключенъ.
             Благочестивый Царь посла въ Казань отправилъ;
             Сто знатныхъ плѣнниковъ за выкупъ Князя ставилъ:
             Но яростью кипящъ и зла не зная мѣръ,
             Посла изгналъ изъ стѣнъ съ презрѣньемъ Едигеръ.
   35                    Едва златую дверь Аврора отворила,
             Дремучiе лѣса и горы озарила,
             Имѣющъ бодрый духъ и мужество въ очахъ,
             Влечется Палецкiй на торжище въ цѣпяхъ;
             Народомъ окруженъ, зритъ мѣсто возвышенно,
   40          Червлеными кругомъ коврами облеченно.
             Ужасно зрѣлище для сердца и очей:
             Тамъ видно множество блистающихъ мечей,
             Тиранства вымыслы, орудiя боязни,
             Огни, сѣкиры тамъ, различны смертны казни.
   45          Князь очи отвратилъ въ противную страну,
             Тамъ видитъ бисеромъ украшенну жену;
             Подобное водѣ сквозь тонко покрывало,
             Неизреченныя красы лице сiяло.

                       Среди позорища представился тиранъ;
   50          Сѣдитъ держащъ въ рукахъ разгнутый Алкоранъ,
             И Князю говоритъ: Зри казни! зри на дѣву,
             Имѣющу красы небесны, кровь Цареву;
             Едино избери, когда желаешь жить:
             Казани обяжись, какъ вѣрный другъ, служить;
   55          Понявъ жену сiю для вящшаго обѣта,
             Склони твое чело предъ книгой Махомета;
             Невольникъ! пользуйся щедротою моей,
             На Русскаго Царя надежды не имѣй:
             Приди, и преклонись!… Отъ гнѣва Князь трепещетъ;
   60          Онъ взоры пламенны на Едигера мещетъ,
             И тако отвѣчалъ: Иду на смертну казнь!
             Оставь мнѣ мой законъ, себѣ оставь боязнь!
             Ты смѣлымъ кажешься сѣдящiй на престолѣ;
             Не такъ бы гордъ ты былъ предъ войскомъ въ ратномъ полѣ;
   65          Не угрожай ты мнѣ мученьями, тиранъ!
             Господь на небесахъ, у града Iоаннъ!…
             Жестокiй Едигеръ, словами уязвленный,
             Весь адъ почувствовалъ отвѣтомъ вспламененный;
             Бiющiй въ грудь себя, онъ ризу разтерзалъ,
   70          И Князя плѣннаго тиранить приказалъ.
             Но гордый Гидромиръ, на мѣстѣ казни сущiй,
             Достойныхъ рыцарей престола выше чтущiй,
             Изъ рукъ воителя у воиновъ извлекъ,
             И къ трону обратясь, Царю со гнѣвомъ рекъ:
   75          О Царь! ты рыцарскихъ священныхъ правъ не зная,
             Караешь узника, казнить героя чая;
             Онъ въ полѣ предложилъ сраженiе тебѣ;
             Стыдись робѣть, меня имѣя при себѣ.
             Съ молчанiемъ народъ и Царь Срацину внемлетъ;
   80          Спокойно Гидромиръ со Князя узы съемлетъ;
             За стѣны подъ щитомъ препроводилъ его,
             Сразиться въ битвѣ съ нимъ, взявъ клятву отъ него.

                       Межъ тѣмъ Россiйскiй Царь, занявъ луга и горы,
             Съ вершины, какъ орелъ, бросалъ ко граду взоры;
   85          За станомъ повелѣлъ сооружить раскатъ,
             И въ немъ перуны скрывъ, въ нощи привезть подъ градъ.
             Какъ нѣкiй Исполинъ раскатъ стопы подвигнулъ,
             Потрясся, заскрипѣлъ, и градскихъ стѣнъ до тигнулъ;
             Разверзлись пламенны громады сей уста,
   90          Сверкнула молнiя на градскiя врата;
             Казань кичливую перуны окружаютъ,
             По стогнамъ жителей ходящихъ поражаютъ.
             Пресѣчь пути врагамъ, весь градъ разрушить вдругъ,
             Царь турами велѣлъ обнесть твердыни вкругъ,
   95          И будто малый холмъ объемлющiй руками,
             Столицу окружилъ Россiйскими полками.
             Рѣшась отважную осаду довершить,
             Велѣлъ онъ Розмыслу подкопомъ поспѣшить.
             Казанцы, кои взоръ недремлющiй имѣли,
   100          Оружiя схвативъ, какъ пчелы возшумѣли;
             Тогда явился знакъ колеблемыхъ знаменъ,
             Зовущiй изъ засадъ Ордынску рать со стѣнъ.

                       И се! изъ градскихъ вратъ текутъ рѣкѣ подобны,
             Текутъ противъ Царя, текутъ Ордынцы злобны,
   105          Вскричали, сдвигнулись, и сѣча началась;
             Ударилъ громъ, и кровь ручьями полилась.
             Стенанья раненыхъ небесный сводъ пронзаютъ,
             Казанцы въ грудь полковъ Россiйскихъ досязаютъ,
             И силѣ храбрый духъ Россiйскiй уступилъ,
   110          Засада наскочивъ, на нихъ пустилась въ тылъ.
             Войну побѣдою Казанцы бы рѣшили,
             Дворяне Муромски когдабъ не поспѣшили.
             Сiи воители, какъ твердая стѣна,
             Котора изъ щитовъ единыхъ сложена,
   115          Летятъ, стѣсняютъ, жмутъ, Ордынцовъ раздѣляютъ,
             Жаръ множатъ во своихъ, въ Казанцахъ утоляютъ;
             Какъ прахъ развѣяли они враговъ своихъ,
             Прогнали; брани огнь отъ сей страны утихъ.

                       Но три воителя, сомкнувшися щитами,
   120          Изъ градскихъ вышли стѣнъ особыми вратами;
             Какъ облако, отъ ихъ коней сгустился прахъ;
             На крылiяхъ летятъ предъ ними смерть и страхъ;
             Ихъ взоры молнiи, доспѣхи громъ метали,
             Ступай къ намъ Курбскiй Князь! они возопiяли,
   125          Шемякинъ! Палецкiй! и кто изъ храбрыхъ есть?
             Придите возпрiять единоборства честь!…
             И тако Гидромиръ: Осмѣльтесь биться съ нами!
             Иль нравно только вамъ сражаться со женами….
             Онъ кожей тигровой какъ ризою покрытъ,
   130          Въ очахъ его и злость и тусклый огнь горитъ;
             Свирѣпость на лицѣ, въ устахъ слова безбожны,
             Неблаговѣрному хулителю возможны;
             Подобенъ видится ожесточенну льву,
             Рукою онъ вращалъ желѣзну булаву;
   135          И громко возопилъ: Вы зрите не Рамиду!
             Россiянамъ хощу отмстить ея обиду,
             Ступайте казнь принять!… Возпѣнясь какъ котелъ,
             Мстиславскiй дать отвѣтъ Срацыну восхотѣлъ.
             Сей мужъ въ сраженiяхъ ни дерзокъ былъ ни злобенъ,
   140          Но твердому кремню казался онъ подобенъ,
             Который искръ ручьи въ то время издаетъ,
             Когда желѣзомъ кто его поверхность бьетъ.
             Стоящъ недвижимо въ рядахъ, какъ нѣкiй камень,
             Мстиславскiй ощутилъ горящiй въ сердцѣ пламень,
   145          Царь выступить велѣлъ противу трехъ троимъ;
             Мстиславскiй двигнулся и Курбскiй вмѣстѣ съ нимъ;
             На битву Палецкiй въ условiе стремится.
             Сближаются земля дрожитъ, и небо тмится.
             Подобенъ бурному приливу шумныхъ водъ,
   150          Стекается уже и нашъ и ихъ народъ.
             Но камень будто бы въ рѣку изъ рукъ падущiй,
             Изъ точки дѣлаетъ далеко кругъ растущiй:
             Противоборники мечи изторгнувъ вдругъ,
             Такъ двигали народъ, изъ круга въ большiй кругъ.
   155          Тогда свой мечь склонивъ Бразинъ, сiе вѣщаетъ:
             Сей день побѣду намъ иль гибель обѣщаетъ;
             Когда побѣды вы получите вѣнецъ,
             Поставите войнѣ и пренiю конецъ;
             Въ отечество свое клянемся возвратиться;
   160          Однако льзя ли симъ, о Россы! вамъ и льститься?
             Но естьли будетъ такъ, безъ насъ возмите градъ:
             Вы сильны покорить тогда и самый адъ.
             Когда же васъ троихъ во брани одолѣемъ,
             О чемъ ни малаго сомнѣнья не имѣемъ;
   165          Мы въ узахъ повлечемъ противоборцевъ въ плѣнъ,
             И будетъ нами родъ Московскiй изтребленъ;
             Рабы вы будьте намъ! клянемся нынѣ въ ономъ,
             Мечами нашими, Рамидой, Царскимъ трономъ;
             Когда сраженiе не ужасаетъ васъ,
   170          Завѣтъ исполнить сей клянитесь вы сей часъ!

                       Отъ сей кичливости исполненные гнѣва,
             Герои ждутъ на брань велѣнiя Царева,
             Да словомъ подтвердитъ ихъ клятвы онъ печать.
             На все рѣшился Царь, и бой велѣлъ начать.
   175          Все войско раздалось для важнаго предлога;
             Герои шлемы снявъ, зовутъ на помощь Бога.
             Жестокiй Гидромиръ безумства не скрывалъ,
             Не Бога въ помощь онъ, Рамиду призывалъ;
             И рекъ Россiянамъ: Сраженiя не длите!
   180          Не о побѣдѣ вы, о жизни днесь молите;
             Готовтесь смерть принять! Съ симъ словомъ, какъ орелъ,
             На Палецкаго мечь изторгнувъ полетѣлъ,
             Съ Бразиномъ копьями Мстиславскiй Князь сразился;
             Мечь Курбскаго во щитъ Мирседу водрузился;
   185          Весь воздухъ возшумѣлъ и битва началась….
             Сражаются, но кровь не скоро полилась.
             Мстиславскiй на врага перунъ изъ рукъ кидаетъ,
             То съ лѣвыя страны, то съ правой нападаетъ;
             Но будто стѣну онъ орудiемъ бiетъ,
   190          Уже разить копьемъ Бразина устаетъ;
             Онъ зрится каменнымъ, нечувственнымъ кумиромъ.
             Схватился Палецкiй съ свирѣпымъ Гидромиромъ:
             Кони споткнулися, упали шлемы съ нихъ,
             Закрыли ихъ щиты главы у обоихъ;
   195          Склоненные къ землѣ еще они бiются;
             Вспрянули, сдвигнулись, удары раздаются;
             Спираясь три четы, изображаютъ кругъ,
             То въ груду сложатся, то раздадутся вдругъ;
             Отвсюду зрится смерть, отвсюду и побѣда.
   200          Князь Курбскiй копiемъ ударилъ въ грудь Мирседа;
             Щитомъ себя Мирседъ закрыть не ускорилъ,
             Взревѣлъ, и тыломъ онъ хребетъ коня покрылъ.
             Рамида въ оный часъ со стѣнъ на брань взглянула,
             И видя во крови Мирседа, воздохнула;
   205          Къ Мирседу паче всѣхъ склонна была она;
             Забыла, что сама въ чело поражена,
             Мгновенно въ сердце къ ней Мирседовъ стонъ преходитъ,
             И въ духѣ жалость, гнѣвъ, отмщенье производитъ;
             Бѣжитъ и встрѣшняго мечемъ своимъ сѣчетъ,
   210          На копья, на мечи Рамиду страсть влечетъ.

                       Прервать неравный бой, Россiяне возстали,
             Ихъ очи и мечи какъ звѣзды заблистали,
             И вдругъ сряженiе со всѣхъ сторонъ зажглось,
             Все войско на лугу какъ туча развилось;
   215          Кипитъ кровава брань, полки съ полками бьются,
             Герои съ вящшею досадой разстаются.
             Князь Курбскiй обратясь, унять мятежъ хотѣлъ,
             Во время то Мирседъ на Князя налетѣлъ,
             Копьемъ ребро его подъ сердцемъ прободаетъ,
   220          Разитъ въ главу, и Князь безчувстенъ упадаетъ.
             Пылаютъ мщенiемъ Россiйскiе полки,
             Слились съ Казанскими, какъ будто двѣ рѣки,
             Гдѣ волны бурное теченье составляютъ,
             Другъ друга прутъ назадъ, другъ друга подавляютъ,
   225          Сперлися воины въ поднявшейся пыли;
             Безгласенъ Курбскiй Князь простерся на земли.

                       Тогда, совокупясь какъ страшныя стихiи,
             Четыре витязя пошли противъ Россiи,
             Подобно слившися четыре вѣтра вдругъ,
   230          Бунтуютъ Океянъ, летая съ шумомъ вкругъ;
             Ихъ жадные мечи въ густой пыли сверкаютъ,
             Разятъ, свирѣпствуютъ, какъ страшны львы рыкаютъ.
             Россiяне уже хотѣли отступить,
             Но силы новыя пришли ихъ подкрѣпить,
   235          Богъ волею своей, Царь бодрыми очами,
             Вельможи твердыми и мудрыми рѣчами.

                       Но Курбскiй между тѣмъ почти во смертномъ рвѣ,
             Едва дыша лежалъ, израненъ на травѣ;
             Вблизи стеналъ единъ изъ витязей Казанскихъ,
   240          Глоталъ онъ пыль, отъ рукъ поверженъ Христiянскихъ;
             Сей вдругъ опомнился, на Курбскаго взглянулъ,
             Онъ мужество его и силы вспомянулъ;
             Зря Князя дышуща, злодѣйство долгомъ ставитъ;
             На локоть опершись, песокъ колѣномъ давитъ,
   245          По собственной крови нога его скользитъ,
             И умирающiй безгласному грозитъ;
             Онъ свой кинжалъ рукой дрожащей изторгаетъ,
             Какъ змiй раздавленный, все тѣло предвигаетъ;
             Посдѣдню варваръ кровь стремится източить,
   250          И чаетъ тѣмъ вѣнецъ на небѣ получить.
             Велика бы сiя была Россiи трата;
             Но младшiй старшаго Князь Курбскiй встрѣтилъ брата,
             Убiйцѣ острое копье въ хребетъ вонзилъ,
             Надъ тѣломъ братнинымъ злодѣя поразилъ.
   255          Залившись юный Князь горчайшихъ слезъ рѣками,
             Объемлетъ блѣдный трупъ дрожащими руками,
             Увы, любезный братъ! стеная вопiетъ,
             Покинулъ ты меня, и сей покинулъ свѣтъ.
             Но, нѣтъ! ты живъ еще ко мнѣ твоей любовью,
   260          И дружествомъ во мнѣ, и братней живъ ты кровью;
             Я гнѣва моея души не насыщу,
             Доколѣ въ пепелъ всю Казань не превращу.
             Израненный взглянулъ, пожавъ у брата руку,
             Болѣзненну его убавилъ въ сердцѣ муку;
   265          О братъ мой! онъ вскричалъ, ты живъ, на часъ прости!…
             И ратниковъ созвавъ, велѣлъ его нести.
             Героя ратники какъ пчелы окружили,
             Поднявъ стенящаго, на твердый щитъ взложили;
             Коль бремя легкое воительскимъ рукамъ,
   270          Почтенное для нихъ, но тяжкое сердцамъ!

                       Межъ тѣмъ, какъ левъ младый, повсюду Курбскiй рыщетъ,
             Бразина въ тѣснотѣ и Гидромира ищетъ;
             Рамидѣ хощетъ онъ за брата отомстить,
             Въ Мирседовой крови блестящiй мечь омыть.
   275          Водимый мщенiемъ и храбростью слѣпою,
             Онъ вдругъ объемлется Казанскою толпою,
             И стрѣлы на него какъ градъ густой падутъ,
             Тамъ видитъ онъ мечи, чеканы, копья тутъ,
             Но тяжко то ему, что мщенiемъ коснѣетъ;
   280          Пять стрѣлъ вонзенныхъ онъ въ ногѣ своей имѣетъ;
             Преломленно копье въ щитѣ его виситъ,
             И кровь изъ ранъ его всходящу пыль роситъ;
             Но тучу онъ враговъ какъ стогны разширяетъ,
             Однихъ мечемъ, другихъ сѣкирой ударяетъ,
   285          И въ полѣ на конѣ какъ молнiя летитъ,
             Ласкаясь, что врагамъ за брата отомститъ.

                       Въ различныя мѣста начавшагося боя,
             Какъ вихри разошлись Казанскихъ три героя;
             Мирседъ съ Рамидою, спасти желая градъ,
   290          Взявъ пламенникъ, зажгли придвинутый разкатъ,
             Какъ нѣкая гора, громада изтлѣваетъ;
             Мирседъ съ Рамидой ровъ глубокiй преплываетъ,
             На стѣны градскiя скоряе бурь текутъ,
             И лѣствицы къ стѣнамъ приставленны сѣкутъ;
   295          Колеблются они, падутъ; и Россы съ ними
             Тѣлами градскiй ровъ наполнили своими.

                       Стоящу на стѣнѣ Мирседу Курбскiй рекъ:
             Ты щастливъ, что во градъ какъ робкiй звѣрь утекъ!
             Но мстить другимъ врагамъ за брата не оставлю;
   300          Я раны и твои ко ранамъ ихъ прибавлю.
             Текущу кровь унявъ, летитъ скоряе стрѣлъ
             Туда, гдѣ брани огнь свирѣпѣе горѣлъ.

                       Готовься къ дивному повѣствованью лира;
             Средь Муромскихъ дворянъ Князь видитъ Гидромира,
   305          Которы витязя отрѣзавъ отъ полковъ,
             Его объемлютъ вкругъ, какъ стадо юныхъ львовъ;
             Межъ ними змiемъ онъ является крылатымъ,
             И движитъ онъ щитомъ какъ крылiемъ пернатымъ;
             Ни онъ себя отъ нихъ не можетъ свободить,
   310          Ни Муромцы его не могутъ побѣдить.
             Какъ вѣтьвiя свои на землю дубъ кидаетъ,
             Но движимъ бурями, стоитъ, не упадаетъ:
             Такъ весь оружiемъ обремененъ своимъ,
             Осыпанъ тучей стрѣлъ, стоитъ неколебимъ.
   315                    Князь Курбскiй возопилъ, алкая съ нимъ сразиться:
             Не стыдно ль множеству съ единымъ купно биться?
             Храните рыцарскiй, герои, въ бранѣхъ чинъ;
             Оставьте насъ, хочу съ нимъ ратовать единъ.
             Услышавъ Гидромиръ отважну рѣчь толику,
   320          Висящу вдоль бедры взялъ палицу велику,
             Онъ ею въ воздухѣ полкруга учинилъ,
             Часть Муромскихъ дворянъ на землю преклонилъ,
             И Князя бъ разразилъ шумящей булавою;
             Но онъ къ главѣ коня приникъ своей главою,
   325          И тако усколзнулъ, не поврежденъ ни чѣмъ;
             Но Гидромира онъ поранилъ въ пахъ мечемъ.
             Разсвирѣпѣлъ злодѣй, болѣнiю не внемлетъ,
             Какъ мачту палицу тяжелую подъемлетъ,
             И Муромскихъ дворянъ, и Курбскаго разитъ:
   330          Тамъ шлемы сокрушилъ, тамъ латы, тамо щитъ.
             Какъ дикiй вепрь въ чело стрѣлою уязвленный,
             Такъ мечется вездѣ сей витязь разъяренный.
             Князь Курбскiй въ грудь его пускаетъ копiе:
             Онъ палицей отбилъ оружiе сiе;
   335          Дворяне копьевъ лѣсъ въ Ордынца направляютъ,
             Тѣснятся, но его ни чемъ не уязвляютъ:
             Во твердую броню одѣянъ былъ злодѣй,
             Но кровь текущая изъ раны какъ ручей,
             Ослабила его нечеловѣчьи мочи;
   340          Онъ тяжко обращать померклы началъ очи,
             Едва и палицу изъ рукъ не упустилъ;
             Шатнулся, и коня ко граду обратилъ.
             Младому Курбскому привѣтствуетъ побѣда;
             Бѣгущаго врага не покидаетъ слѣда:
   345          Стрѣлой разитъ его, сѣкирою, мечемъ;
             Онъ быстро въ градъ скакалъ, влекомъ своимъ конемъ;
             Но Курбскiй бы низвергъ его въ предѣлы ада,
             Вдругъ пуля засвиставъ со стѣнъ мятежна града,
             Младому рыцарю ударилась во грудь,
   350          Врагу очистила, ему пресѣкла путь.

                       Тогда рѣкой текли Казанцы въ градъ бѣгущи,
             И бурей кажутся имъ Россы въ слѣдъ текущи,
             Изображенiе Ордынскiя бѣды,
             Бѣгущихъ къ граду кровь означила слѣды;
   355          Но окомъ различить, въ пыли, въ толпахъ смятенныхъ,
             Со побѣдительми не можно побѣжденныхъ:
             Равно стремителенъ и сихъ и тѣхъ побѣгъ;
             Такъ съ градомъ иногда совокупляясь снѣгъ,
             Летитъ въ ущелiе широкой полосою,
   360          И вкупѣ падаетъ, вiясь чертой косою,
             Лишь можко Росса тѣмъ съ Ордынцомъ разпознать,
             Что сей спѣшилъ утечь, а тотъ стремился гнать.
             Казанцы робкiе не вдругъ врата отверзли,
             Ихъ войски многiя въ горахъ, въ рѣкахъ изчезли.
   365                    И се! бѣжитъ Бразинъ, какъ молнiей гонимъ;
             Оборонялся онъ еще мечемъ своимъ.
             Микулинскiй у рва злодѣя достигаетъ,
             Но онъ въ глубокiй ровъ стремглавъ себя ввергаетъ;
             Кидается съ бреговъ, ко граду онъ плыветъ;
   370          Микулинскiй коня за нимъ пускаетъ въ слѣдъ.
             Какъ выжлецъ скачущiй далеко волка гонитъ,
             Туда склоняя бѣгъ, куда онъ бѣгъ уконитъ;
             Зубами, кажется, касается ему:
             Такъ рыщетъ въ слѣдъ герой злодѣю своему;
   375          Въ водѣ его разитъ; онъ трижды погрузился;
             Микулинскаго мечь въ хребетъ его вонзился,
             Но зря разсѣлину, какъ змiй утекъ онъ въ градъ.
             Еще Микулинскiй не шествуетъ назадъ:
             За камень на стѣнѣ рукою ухватился,
   380          Тряхнулъ его, и съ нимъ сей камень отвалился;
             Осыпанъ прахомъ весь, Микулинскiй падетъ;
             Главу щитомъ покрывъ, ко брегу вспять плыветъ.

                       Свирѣпа смерть блюсти Казанцовъ возхотѣла;
             На черныхъ крылiяхъ превыше стѣнъ взлетѣла;
   385          Омытымъ кровiю покровомъ облеклась,
             И молнiя вкругъ ней струями извилась;
             Дыханьемъ возухъ весь селитренымъ сгустила,
             Со ужасомъ огонь какъ градъ со стѣнъ пустила,
             Въ Россiйскiе полки онъ тучей ударялъ;
   390          За громомъ громъ другiй мгновенно ускорялъ.

                       Благочестивый Царь людей своихъ жалѣя,
             Съ плѣненными послалъ Ордынцами Алея;
             Передъ стѣнами ихъ велѣлъ къ столбамъ вязать:
             Не ярость тѣмъ хотѣлъ надъ ними оказать,
   395          Но войски собственны отъ гибели избавить;
             Ордынцовъ укротить, и звѣрства ихъ убавить.
             Какъ жертву плѣнниковъ ко граду повлекли;
             Ихъ видя у тыновъ Казанцы, имъ рекли:
             Вамъ лучше умереть отъ рукъ Махометанскихъ,
   400          Чѣмъ кончить свой животъ въ плѣну отъ Христiянскихъ.
             По словѣ варварскомъ ударилъ паки громъ.
             Какую пѣснь мнѣ пѣть, какимъ писать перомъ?
             Ордынцы лютые единовѣрныхъ губятъ!…
             И се къ отшествiю трубы Россiйски трубятъ.
   405          Напрасной смерти Царь злодѣямъ не хотѣлъ,
             Отверженныхъ враговъ друзьями пожалѣлъ;
             Влеките! возопилъ, невольниковъ обратно,
             Похвально побѣждать, но миловать прiятно!

                       Тогда все войско вспять какъ море отлилось,
   410          Сраженье у бойницъ еще не прервалось.
             Пылаютъ мужествомъ изъ Мурома Дворяне;
             Но имъ даютъ отпоръ изъ засѣкъ Агаряне,
             Которы въ лѣсъ хотятъ орудiя увлечь.
             Какъ хворостъ огнь спѣшитъ въ сухой пещи возжечь,
   415          Такое въ Муромцахъ свирѣпство вспламенилось,
             Пожаромъ гибельнымъ Ордынцамъ учинилось:
             Разсыпавшись какъ дождь, бѣгутъ отъ стрѣлъ они.
             Такъ пламень ѣстъ траву во знойны лѣтни дни,
             Очистилось уже отъ битвы ратно поле,
   420          Ордынцы скрылись въ лѣсъ, не видно брани болѣ.

                       Но полемъ шествуя, съ печалью Царь воззрѣлъ
             На груды цѣлыя въ крови лежащихъ тѣлъ.
             Лицемъ ко небесамъ Россiяне лежали,
             Возшедши души ихъ туда изображали.
   425          Ордынцы ницъ упавъ, потупя тусклый взглядъ,
             Являли души ихъ низшедшiя во адъ.
             Царь сѣтуя о сихъ, болѣзнуя о чадахъ,
             Крушенiе носилъ въ величественныхъ взгдядахъ;
             Тогда предать землѣ тѣла ихъ повелѣлъ;
   430          Но витязя межъ нихъ стенящаго узрѣлъ,
             Который ослабѣвъ на мечь свой опирался;
             Три раза упадалъ, три раза поднимался:
             То Курбскiй былъ младый; лишаемаго силъ,
             Царь витязя сего въ объятiя схватилъ;
   435          Воставилъ, и въ душѣ смущенъ его судьбою,
             Помалу шествуя, во станъ привелъ съ собою.

                       Не долженъ Князь отъ ранъ подъ градомъ умереть,
             Но матерь въ старости его не будетъ зрѣть:
             Въ ея объятiя едва онъ возвратится,
   440          Цвѣтущiй вѣкъ его отъ раны прекратится;
             Скорбящiй братъ его разслабленъ, утомленъ,
             Къ нещастью своему явится изцѣленъ.

                       Сумнительная брань Цареву грудь печалитъ,
             Но мужество однихъ, другихъ успѣхи хвалитъ,
   445          Лобзаетъ витязей, какъ чадъ своихъ отецъ,
             Награда взоръ его, а слово имъ вѣнецъ.
             Возженны пламенной къ отечеству любовью,
             Запечатлѣть ее клянутся вѣрной кровью.

                       Уже покровомъ ночь объемлется густымъ,
   450          Въ поляхъ явилися огни и синiй дымъ,
             Какъ будто бы свѣщи возженныя при гробѣ:
             Убитыхъ предаютъ въ слезахъ земной утробѣ;
             Преобращается въ могилу чистый лугъ,
             Но вѣтры бурные въ брегахъ взревѣли вдругъ!
   455          Гремятъ, какъ будто бы перуномъ воруженны,
             Россiйскiя суда снарядомъ нагруженцы;
             И гибнетъ твердая ограда всѣхъ полковь,
             Металлы тяжкiе летаютъ средь валовъ:
             Напружилась вода, Борей въ пучину дуетъ;
   460          Съ водою бурный вихрь, а съ нимъ вода воюетъ;
             Но вихрь хребетъ рѣки трезубцемъ поразилъ,
             Усталъ, на волну легъ, снаряды порузилъ.
             Какое зрѣлище Царю, вельможамъ, войску!
             Вода вливаетъ страхъ во грудь и въ мысль геройску.
   465          Царь будто вдругъ претя смятенью и волнамъ,
             Вѣщалъ: погибло все, осталась храбрость намъ!
             На храбрость воины надежду возложите,
             И грудью грады брать искуство покажите.
             И грудью градъ возмемъ! всѣ воины рекли;
   470          И съ шумомъ какъ орлы ко стану потекли.

                       Тогда увидѣли при мѣсячномъ сiяньѣ,
             Котораго на станъ простерлося блистанье,
             Что нѣкiй юноша скитался межъ шатровъ;
             Онъ Рускiй щитъ имѣлъ и шлемъ себѣ въ покровъ;
   475          Но робкiй ходъ его и мѣста обозрѣнье,
             Вселяютъ во Царя и въ войско подозрѣнье.
             Прерѣзанъ путь ему, и юноша схваченъ;
             Между мечами онъ къ Монарху приведенъ.
             Кто ты? у плѣнника герои вопрошаютъ;
   480          Но твердости его вопросомъ не лишаютъ.
             Увы! отвѣтствуетъ, бѣда мнѣ съ вами брань!
             Не кроюся, мое отечество Казань;
             Но что въ одеждѣ сей пришелъ толико смѣло,
             Ищу, хочу найти родительское тѣло.
   485          Синонъ! вторый Синонъ! возопiялъ стеня,
             Отецъ мой въ брань пошелъ сражаться за меня;
             Увы! онъ кончилъ жизнь; мнѣ тѣнь его явилась,
             И прахъ землѣ предать, рыдая, мнѣ молилась.
             Ахъ! дайте тѣло мнѣ бездушное обнять:
   490          По крови мнѣ моей легко его познать;
             Имѣете отцевъ, о Россы! вы и сами;
             Надъ сыномъ сжальтеся, молю васъ Небесами;
             Мое усердiе за щедрость вамъ явлю:
             Вамъ тайны, умыслъ вамъ Казанцовъ объявлю….
   495          Но Царь, познавый въ немъ духъ лести и измѣны,
             Вѣщалъ: Бѣги скоряй нещастный въ градски стѣны!
             Бѣги ты! опиши Казанцамъ Росскiй станъ;
             Скажи, что съ войскомъ въ немъ не дремлетъ Iоаннъ;
             Что безъ побѣды онъ отъ града не отступитъ,
   500          И славы никогда измѣнами не купитъ….
             Едва сiи слова съ презрѣньемъ Царь изрекъ,
             Какъ громомъ пораженъ, лазутчикъ въ станъ потекъ.
             Но гордый Едигеръ, питая мысль жестоку,
             Не къ храбрости прибѣгъ, прибѣгнулъ ко пороку.
   505          Кто въ сердцѣ чистоты не чувствуетъ прямой,
             Тотъ хощетъ завсегда прикрыть свой умыслъ тмой.
             Есть нѣкая гора въ трехъ поприщахъ отъ града,
             За ней скрывалася Ордынская засада;
             Съ вершины вдоль горы растетъ дремучiй лѣсъ,
   510          Въ который входа нѣтъ сiянiю небесъ;
             Непроницаемой окружностью и тмою,
             Сокрылъ дремучiй лѣсъ засаду за спиною;
             Въ горѣ кремнистая ущелина была,
             Изъ коей выбѣгать Орда на брань могла.
   515          Толь мѣсто сходное со мрачнымъ духомъ Царскимъ,
             Сношенiе свое имѣло съ градомъ Арскимъ,
             Который отъ горы лежалъ въ недалекѣ,
             Снаряды отправлялъ къ засадѣ по рѣкѣ,
             Роскошной пищею толпа сiя снабдѣнна,
   520          Была на быстрые набѣги учрежденна.

                       Лишь только совершалъ теченье свѣтлый день,
             Луна на небо шла, сгущалась въ полѣ тѣнь;
             Тогда, какъ хищныя изъ мрачныхъ нырищь птицы
             Смущали Россiянъ чрезъ цѣлый кругъ седмицы;
   525          Россiйскiй седьмь нощей не зналъ покоя станъ.
             Съ досадой на сiе взираетъ Iоаннъ;
             Онъ силы посылалъ набѣговъ сихъ къ отпору,
             Но воины его одну встрѣчали гору,
             Дремучiй только лѣсъ, непроходимый путь,
   530          Не люди гдѣ ходить, но вѣтры могутъ дуть.
             Ордынскаго Царя сей вымыслъ утѣшаетъ:
             Но Iоанну быть великимъ не мѣшаетъ.
             Толь часто видимыхъ ко отвращенью бѣдъ
             Ревнительныхъ вельможъ въ шатры свои зоветъ;
   535          Открылъ вину, почто осадою коснѣетъ:
             Подземный ходъ, вѣщалъ, успѣховъ не иметъ;
             Засада приступъ намъ мѣшаетъ предпрiять,
             Намъ войскъ велику часть удобно потерять.

                       Тогда Хилковъ возсталъ, являющъ умъ во взорахъ,
   540          Въ разсудкѣ плодовитъ, но кратокъ въ разговорахъ;
             Онъ рекъ Царю: Во вѣкъ мы града не возмемъ,
             Доколѣ изъ засадъ враговъ не изженемъ;
             Межъ дебрей и заразъ они въ лѣсахъ вмѣщенны;
             Но имъ дороги къ намъ отвсюду отворенны:
   545          Вели прерѣзать имъ со всѣхъ сторонъ пути;
             Но скромность надлежитъ въ сихъ подвигахъ блюсти,
             Засада коими привыкла къ намъ стремиться;
             Въ оврагахъ и горахъ вели своимъ сокрыться.
             Ко изтребленiю Ордынскихъ наглыхъ силъ,
   550          Ты въ стрѣчу имъ пойдешь, они ударятъ въ тылъ;
             Есть Арскiй близко градъ, тамъ скопище безбожно;
             Сiе гнѣздо враговъ разрушить вскорѣ можно;
             Отправь туда полки… Царь мужу внялъ сему,
             И съ Суздальскимъ велѣлъ уйти во градъ ему.
   555                    Но войски раздѣливъ, какъ тучу на двѣ части,
             Едину поручилъ Тверскаго Князя власти;
             Велѣлъ ему изъ горъ Ордынцовъ ожидать,
             Въ окопы пропустивъ, кроваву сѣчу дать;
             Къ порядку ратному оставшихся устроилъ,
   560          И тако воинство и духъ свой успокоилъ.
             Стрегущая Орду въ то время войска часть,
             Со Троекуровымъ терпѣла злу напасть;
             Возлечь Россiяне на ихъ мѣстахъ не смѣли,
             На копья опершись, мгновенный сонъ имѣли;
   565          Изъ за лѣсовъ густыхъ тревожитъ ихъ Казань:
             Имъ пища хлѣбъ сухой, столы ихъ были, длань;
             Любовь къ отечеству Россiянъ подкрѣпила,
             Сурову пищу ихъ, сонъ легкiй заступила;
             Велико зло сiе, но меньше было тѣмъ,
   570          Что витязямъ судьба претила четыремъ
             Изъ града изходить. Какъ будто хищны враны,
             Отъ молнiй убѣжавъ, они цѣлили раны;
             Въ болѣзняхъ не могли Россiянъ возмущать:
             Причину скорби ихъ не время мнѣ вѣщать.
   575          Но православiя и нашихъ войскъ злодѣя,
             Рокъ лютый въ градъ привлекъ Нигрина чародѣя,
             Рамидина отца. Онъ внесъ войну, не миръ.
             Уже избавился отъ раны Гидромиръ;
             Возстали витязи Нигриномъ излѣченны;
   580          Но Россамъ грозы ихъ судьбою пресѣченны.

                       Уже три раза нощь сгущала мрачну тѣнь;
             Орда изъ засѣки въ четвертый вышла день,
             Которые себя по дебрямъ тайно крыли,
             Россiяне враговъ ко стражѣ допустили;
   585          И стража начала въ окопы отступать,
             Дабы скрываясь, ровъ злодѣямъ изкопать.
             Побѣда вѣрная стремящiмся польстила!
             Но Троекуровъ Князь врагамъ ударилъ съ тыла;
             Безстрашно изскочивъ на холмы изъ кустовъ,
   590          Съ мечами встрѣтили Россiяне враговъ,
             Какъ звѣзды въ лѣтню нощь въ рѣкѣ изображенны,
             По небу движутся ни чѣмъ не возмущенны,
             Но вѣтры прилетѣвъ на крылiяхъ своихъ,
             Взволнуютъ верьхъ рѣки и возколеблютъ ихъ:
   595          Такъ Россы съ двухъ сторонъ коней своихъ пустили,
             И варварски толпы смѣшали, возмутили.
             Казалось, храбрый духъ на крыльяхъ Россовъ несъ;
             Затворенъ градъ врагамъ, отрѣзанъ сзади лѣсъ;
             Блистаютъ молнiи, зiяетъ смерть отвсюду,
   600          Ни гдѣ спасенья нѣтъ, защиты ни откуду.
             Начальникъ нашихъ войскъ ихъ бѣдствомъ умиленъ,
             Злодѣямъ предложилъ неизбѣжимый плѣнъ.
             Великодушiю враги сiи не внемлютъ,
             Отчаянную смерть въ свирѣпствѣ предпрiемлютъ.
   605          Какъ будто лютая склубившися змiя,
             Спѣшитъ разкинуться, во чревѣ ядъ тая:
             Такъ варвары сперва въ единый кругъ стѣснились,
             И вдругъ во всѣ страны разширились, пустились;
             Но будто твердою плотиной сонмамъ водъ,
   610          Прерѣзанъ воинствомъ Россiйскимъ ихъ уходъ:
             Блестящiе мечи отвсюду засверкали;
             Тамъ Орды гробъ нашли, побѣды гдѣ искали;
             Перуны падаютъ, летаютъ копья въ нихъ:
             Пронзенъ въ гортань, упалъ Армазъ, начальникъ ихъ.
   615          Не узритъ вѣчно онъ ни дщерей, ни супруги;
             Оставили его и ближнiе и други,
             Которые пришли дѣлить корысти съ нимъ;
             Судьба назначила подобный жребiй имъ.
             Армазовъ юный сынъ погибнулъ смертью злою:
   620          Пронзенъ во грудь стрѣлой, песокъ чертитъ стрѣлою,
             Его во стременахъ строптивый конь влечетъ,
             И гдѣ влечется онъ, тамъ кровь ручьемъ течетъ.
             Казалось мечь схвативъ свирѣпый ангелъ брани
             Какъ мѣльничны крылѣ вращалъ ужасны длани,
   625          Въ Ордынцовъ бросился, поля окровавилъ,
             Устами поглощалъ, стопами ихъ давилъ;
             Кони и всадники обратный путь теряютъ;
             Отъ смерти прочь текутъ, но смертью ускоряютъ.
             Какъ сонныхъ будто бы людей ночный пожаръ,
   630          Ввергаетъ грозный бой въ безпамятство Татаръ;
             Текутъ въ Россiйскiй станъ исполненны боязни;
             Не родъ войны то былъ, но родъ жестокой казни.

                       Побѣда поднесла Россiянамъ вѣнецъ!…
             Межъ тѣмъ подземный ходъ свершился наконецъ,
   636          За трудъ благiй успѣхъ Россiянамъ награда!
             Уже приближились они подъ стѣны града;
             Могила тайная, гдѣ лечь Казань должна,
             Искуснымъ Розмысломъ была соружена,
             И соотрѣтствуя намѣренiямъ Царскимъ,
   640          Прорѣзанъ былъ подкопъ въ Казань къ воротамъ Арскимъ.
             Коль жилы жизненны когда прерѣжетъ мечь,
             Тогда не можетъ кровь во связи оныхъ течь:
             Въ утробѣ такъ земной устроенные ходы,
             Совокупленные пресѣкли съ градомъ воды.
   645          Достигъ искусный мужъ подъ градски тайники,
             И въ полѣ удержалъ гулянiе рѣки,
             Которая во градъ свободный ходъ имѣла,
             Почувствуя свой токъ пресѣченъ, онѣмѣла.
             Казань къ струямъ ея печальный мещетъ взглядъ;
   650          Летитъ на крылiяхъ тосклива жажда въ градъ:
             Смущенныхъ жителей приходъ ея тревожитъ;
             И вображенiе ихъ жажду паче множитъ.

                       Но Розмыслъ тако рвы устроилъ въ сердцѣ горъ,
             Что слышать могъ въ землѣ Казанцовъ разговоръ:
   655          Увы! что дѣлать намъ, въ подземномъ ходѣ внемлетъ,
             Москва теченiе рѣки у насъ отъемлетъ.
             По сводамъ раздался плачевный нѣкiй гласъ:
             И храбрыхъ витязей лишила ревность насъ;
             Погибли! вопiютъ, скитаясь вкругъ бойницы,
   660          Погибли! вопiютъ и жены и дѣвицы.

                       Повѣдалъ Розмыслъ то, что въ градѣ слышалъ онъ.
             Къ осадѣ города не зрѣлося препонъ.
             Познавый Iоаннъ Небесной помощь длани,
             Селитрой воружить велѣлъ подкопъ къ Казани.
   665          Но долго Царь познать о таинствѣ не могъ,
             Коль грозный витязей каралъ безъ брани рокъ.
             О Муза! отъ твоихъ очей не скрыта древность:
             Вѣщай, коль пагубна сердцамъ быватъ ревность;
             Среди военныхъ бѣдствъ и зримыхъ стѣнъ въ крови
   670          Представь ужасное позорище любви;
             Не бойся перервать военну повѣсть, Муза!
             Ты къ нѣгамъ отлетишь сихъ пѣсней для союза.

                       Въ горахъ, которыя объемлетъ мрачный лѣсъ,
             Струяся, гдѣ лежитъ, высокихъ тѣнь древесъ,
   675          Которыя Гидаспъ водами напаяетъ,
             Гдѣ вмѣстѣ грозный Евръ съ Зефиромъ обитаетъ;
             Тамъ лютый волхвъ Нигринъ въ вертепѣ древнемъ жилъ:
             Россiянъ изтребить онъ въ мысляхъ положилъ;
             Волшебной прелестью для рыцарей опасну,
   680          Въ бою безстрашную имѣлъ онъ дочь прекрасну;
             Любовники отъ ней не отступали прочь,
             Рамидою слыла пустынникова дочь.
             Онъ вѣдая, что брань горитъ вокругъ Казани,
             Умыслилъ прiобрѣсть вѣнецъ въ кровавой брани,
   685          Противу Христiянъ воителей возжечь,
             И храбрыхъ витязей въ Казань съ луговъ отвлечь.
             Коль многiе изъ нихъ, забывъ гремящу славу,
             Забывъ родителей, отечество, державу,
             Въ пустыню рабствовать къ пустыннику пришли!
   690          Женоподобные съ Рамидой дни вели,
             И къ нѣжности склонить прекрасну уповали.
             Всегда пригожства лицъ виною зла бывали!
             Сердечной слабостью любовкиковъ младыхъ,
             Воспользовался волхвъ, и жаркой страстью ихъ.
   695          Отъ дерзкихъ Христiянъ, онъ рекъ, Казань избавить,
             Хощу я дщерь мою къ златой Ордѣ отправить;
             Кто слѣдуя за ней, Россiянъ побѣдитъ,
             Со мною тотъ союзъ и съ нею утвердитъ;
             Тому въ приданое Казань и всѣ народы,
   700          Которыхъ тамо есть безчисленные роды.
             Не царство, не корысть, но тлѣнны красоты
             Ввергаютъ рыцарей въ соблазны и въ мечты.
             Сто храбрыхъ юношей ея очамъ предстали,
             И мужество предъ ней мечами испытали;
   705          Но брачный раздѣлить съ Рамидою вѣнецъ,
             Осталось только три героя наконецъ:
             Свирѣпый Гидромиръ, Мирседъ неустрашимый,
             Бразинъ, во мнѣнiяхъ своихъ непобѣдимый;
             Всѣ трое думаютъ Рамидой обладать;
   710          Но сердце женское удобноль отгадать!
             Рамида никому любови не явила,
             И паче ядъ въ сердцахъ прельщенныхъ разтравила;
             Ласкаетъ всѣхъ троихъ, и всѣхъ троихъ крушитъ,
             Но случай, случай все докажетъ и рѣшитъ!
   715          Колико взоръ она и мысль ни притворила;
             Но рана страсть ея Мирседова открыла;
             Едва ушамъ ея коснулся слабый стонъ,
             Примѣтилъ Гидромиръ, что ей прiятенъ онъ.
             Разрывъ условiя, съ Казанскихъ стѣнъ стремленье,
   720          Догадки витязя служили въ подкрѣпленье;
             Тогда мечталъ въ тоскѣ и злобѣ Гидромирь,
             Что будто вкругъ его разрушился весь мiръ;
             Смутили умъ его коварства и обманы:
             Онъ язву позабылъ, имѣвъ сердечны раны,
   725          Сiи тѣлесныхъ ранъ болѣзненнѣй сто кратъ!
             Пылая мщенiемъ, пришелъ обратно въ градъ;
             Но громомъ пораженъ отчаянной любови,
             Отъ скорби ослабѣлъ и отъ изтекшей крови;
             Рука, которая отъ язвъ его спасла,
   730          Погибель вѣчную Казани принесла.
             Отринулъ Гидромиръ, имѣя мысли черны,
             Спокойствiя цвѣты, собравъ печалей терны;
             И рыцарства уставъ и совѣсть гонитъ прочь:
             Къ Рамидѣ онъ въ чертогъ пришелъ въ едину ночь,
   735          И тако ей вѣщалъ: Рамида знаетъ вѣрно,
             Что я люблю ее, люблю ее безмѣрно;
             Твоею прелестью въ пустыню привлеченъ;
             Не сѣтовалъ, что я отъ кровныхъ отлученъ;
             Пещеры предпочелъ долинамъ я цвѣтущимъ:
   740          И бѣдну хижину меня престоламъ ждущимъ;
             То все ты вѣдаешь, и вѣдаешь и то,
             Что храбростью со мной неравенъ есть никто;
             Россiю ли одну у стѣнъ совокупленну?
             Могу къ твоимъ ногамъ повергнуть всю вселенну!
   745          Мнѣ стыдно подвиги съ Россiей измѣрять
             Пойдемъ со мной, пойдемъ вселенну покорять!
             Пойдемъ отсель! мнѣ брань безславная скучаетъ,
             Да нашу страсть вѣнецъ вселенныя вѣнчаетъ!
             Рамидѣ гордый духъ его извѣстенъ былъ;
   750          Противенъ рьщарь ей, коль много ни любилъ.
             Вѣщала: мнѣ велѣлъ того избрать родитель,
             Кто будетъ храбрыхъ войскъ Московскихъ побѣдитель,
             Я жду побѣды сей успѣховъ и конца;
             Незнающей любви, мнѣ всѣ равны сердца….
   755          Тогда, какъ будто бы желѣзо разкаленно,
             Которо блескъ даетъ отъ млатовъ возпаленно,
             Съ досадой Гидромиръ на витязьку воззрѣлъ,
             Свирѣпый гнѣва огнь въ очахъ его горѣлъ;
             Онъ рекъ: жестокая! тебѣ нужна побѣда!
   760          Мы всѣ тебѣ равны? а любишь ты Мирседа;
             Индѣйца слабаго сравняла ты со мной?
             Забудь его теперь, простися съ сей страной,
             Пойдемъ туда, гдѣ ждутъ короны Гидромира;
             Пусть рыцари туда всего сберутся мiра,
   765          Могу отвѣтъ съ мечемъ единъ вселенной дать;
             Умѣю ли тобой владѣть и побѣждать!
             За всѣ мои труды мнѣ ты одна награда;
             Мой конь уже готовъ, ступай со мной изъ града!
             Но дочь Нигринова кинжалъ свой извлекла,
   770          Постой, преступникъ клятвъ! постой! она рекла,
             Рамида данныхъ клятвъ Нигрину не забудетъ;
             Кто Россовъ побѣдитъ, моимъ супругомъ будетъ;
             Ты клятву далъ сiю, и тако всѣ клялись:
             Иди противъ враговъ, или со мной сразись!…
   775          Питая Гидромиръ къ Рамидѣ уваженье,
             Сь дѣвицей почиталъ презрительнымъ сраженье;
             Однако гордую ея внимая рѣчь,
             Изъ града силою хотѣлъ ее извлечь;
             Но пробужденные отъ крѣпка сна Нигриномъ,
   780          Къ Рамидѣ во чертогъ вбѣжалъ Мирседъ съ Бразиномъ:
             Когда уже себя Срацынъ успѣхомъ льстилъ,
             И весь щитомъ закрытъ, Рамиду ухватилъ,
             Какъ будто двѣ змiи, свои изсунувъ жалы,
             Изторгли рыцари блестящiе кинжалы;
   785          Клятвопреступнику въ хребетъ вонзаютъ ихъ.
             Познавый Гидромиръ соперниковъ своихъ,
             Подобны молнiямъ свирѣпы взоры мещетъ.
             Рамиду заступивъ бѣснуется, скрежещетъ,
             Всю трату онъ свою въ умѣ вообразилъ:
   790          Мечь поднялъ, наступилъ, соперниковъ сразилъ:
             Во звѣрской ярости отсѣкъ главу Мирседу,
             Онъ вскрылъ Бразину грудь и довершилъ побѣду!
             Рамида въ оный мигъ, къ спасенью своему,
             Вонзила мстительный кинжалъ въ гортань ему.
   795          Омылись рыцари дымящеюся кровью,
             Пошли ихъ души въ адъ съ позорною любовью;
             Потоки крови ихъ бѣгутъ другъ другу въ слѣдъ.
             Рамида видяща, что мертвъ лежитъ Мирседъ,
             Падетъ, надъ нимъ падетъ, и тѣло лобызаетъ,
   800          Въ отчаяньѣ она кинжаломъ грудь пронзаетъ…
             Нещастная любовь! прежалостный конецъ!
             Вотъ жребiй жаждущихъ плотскихъ утѣхъ сердецъ!

                       Нигринъ въ смущенiи въ чертогъ къ Рамидѣ входитъ;
             На мертвыя тѣла туманный взоръ возводитъ,
   805          Воителей въ крови, Рамиду познаетъ.
             Что вижу я! увы! что вижу! вопiетъ:
             О дочь, любезна дочь! твои затмились взоры,
             Лишилась въ рыцаряхъ Казань своей подпоры.
             Но не разстануся навѣки съ вами я;
   810          Наука оживитъ моихъ друзей моя.
             Наполнилъ страшными геенну онъ словами,
             И превратилъ тѣла крылатыми змiями.
             Въ семъ видѣ, онъ вѣщалъ, вы должны въ мiрѣ жить
             И въ пагубу при мнѣ Россiянамъ служить.
   815                    Но горесть излилась какъ ядъ въ сердца народу,
             Что отнялъ рокъ у нихъ и рыцарей и воду,
             Уже погибели не изчисляя мѣръ,
             Въ отчаянiе впалъ жестокiй Едигеръ;
             Съ народа для Москвы въ умѣ сбираетъ дани,
   820          И хощетъ отворить Царю врата Казани;
             Но часъ Россiянамъ побѣды не притекъ.
             Предсталъ Нигринъ Царю, и тако въ гнѣвѣ рекъ:
             О Царь! не унывай; я власть еще имѣю,
             И Россовъ отвратить отъ стѣнъ твоихъ умѣю:
   825          Я воду източу изъ воздуха для васъ;
             Отмщу за дщерь мою, воздвигну стужи, мразъ,
             Воздвигну хитрости волшебныя отъ града,
             Свирѣпость воружу подвластнаго мнѣ ада;
             Не могутъ мщенiя злодѣи претерпѣть:
   830          Оставятъ градъ, иль имъ подъ градомъ умереть!
             Помедли три луны; о Царь! я вѣрно льщуся,
             Что съ бурями къ тебѣ и съ мразомъ возвращуся….
             Вѣщая тѣ слова, на мрачный облакъ сѣлъ,
             И влечь себя змiямъ крылатымъ повелѣлъ.
   835          Они бы въ ярости другъ друга изтребили,
             Когда бы не волхвомъ обузданными были.

ПѢСНЬ ВТОРАЯНАДЕСЯТЬ