Михаил Херасков - Собрание сочинений

• Название: Собрание сочинений
• Автор: Михаил Херасков
• Жанр: Поэзия

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

---

ПѢСНЬ ДЕCЯТАЯ

                       О Нимфы красныя лѣсовъ и рощей злачныхъ!
             Наяды во струяхъ живущiя прозрачныхъ!
             Оставьте водный токъ, оставьте вы лѣса,
             И дайте ваши мнѣ услышать голоса:
  5          Украсьте пѣснь мою и лиру мнѣ настройте,
             Любезну тишину кругомъ Казани пойте.
             Уже въ поляхъ у васъ кровавыхъ браней нѣтъ;
             Гдѣ прежде кровь лилась, тамъ малый Тибръ течетъ;
             Парнасскiе цвѣты, какъ благовонны крины,
   10          Цвѣтутъ подъ сѣнiю щедротъ ЕКАТЕРИНЫ;
             Ликуютъ жители во щастливой странѣ,
             Въ прохладномъ житiи, въ безбѣдной тишинѣ.
             Недавный грозный рокъ вы, Нимфы, позабудьте,
             Вкушая сладкiй миръ, благополучны будьте;
   15          Съ моей свирѣлiю хощу пристать я къ вамъ,
             Придайте вы моимъ прiятности стихамъ.
             Вы зрѣли шествiе прекрасныя Сумбеки,
             Когда ее изъ стѣнъ несли къ Свiяжску рѣки;
             Вы видѣли тогда страданiе ее;
   20          Вложите плачь и стонъ въ сказанiе мое,
             Дабы Царицы сей вѣщалъ я о судьбинѣ,
             Какъ бѣдства, страхи, брань умѣлъ вѣщать донынѣ;
             Отъ браней ко любви я съ лирой прелеталъ,
             Недовершенный трудъ моимъ друзьямъ читалъ;
   25          О! естьли истинну друзья мои вѣщали,
             Мои составленны ихъ пѣсни возхищали;
             И Музъ любители у Невскихъ береговъ,
             Сихъ часто слушали внимательно стиховъ.
             Придайте Нимфы мнѣ цвѣтовъ и силы нынѣ,
 30          Да будетъ пѣснь моя слышна ЕКАТЕРИНѢ;
             Цвѣтущiй предъ Ея престоломъ яко кринъ,
             Да внемлетъ пѣнiю Ея любезный Сынъ,
             О праотцѣ твоемъ, Великiй Князь! вѣщаю,
             Военную трубу Тебѣ я посвящаю;
   35          Геройскiя дѣла поютъ стихи мои,
             Да будутъ нѣкогда воспѣты и твои.

                       Еще печальна ночь Сумбеку окружала,
             Еще рыдающа въ одрѣ она лежала,
             Когда достигла къ ней не сладостная лесть,
   40          Но слухъ разящая изгнаньемъ вѣчнымъ вѣсть;
             Въ лицѣ прiятный цвѣтъ, въ очахъ тускнѣетъ пламень,
             И сердце у нее преобратилось въ камень.
             Какъ плѣнникъ, внемлющiй о смерти приговоръ,
             Сомкнула страждуща полуумершiй взоръ;
   45          Однимъ стенанiемъ пришедшимъ отвѣчала,
             Лишенна плотскихъ чувствъ душа ея молчала;
             Въ устахъ языкъ хладѣлъ, въ груди спирался стонъ;
             Сумбеку наконецъ крилами обнялъ сонъ,
             И мысли усыпивъ, тоску ея убавилъ;
   50          Тогда въ мечтанiи ей Ангела представилъ,
             Который ризою небесною блисталъ;
             Держащъ лилейну вѣтвь, Царицѣ онъ предсталъ,
             И съ кротостiю рекъ: О чемъ, о чемъ стонаешь?
             Взгляни, нещастная! и ты меня узнаешь;
   55          Я руку у тебя въ то время удержалъ,
             Когда взносила ты на грудь свою кинжалъ;
             Я посланъ былъ къ гробамъ всесильною судьбою,
             Когда супругъ въ нощи бесѣдовалъ съ тобою;
             Что сердце ты должна отъ страсти отвращать,
   60          Я тѣни страждущей велѣлъ сiе вѣщать;
             Но ты любовiю твой разумъ ослѣпила,
             Совѣты данные и клятву преступила,
             И бѣдства на тебя рѣкою потекли;
             Въ пучину бурную отъ брега отвлекли.
   65          Однако не крушись, печальная Сумбека:
             Богъ смерти грѣшнаго не хощетъ человѣка;
             Послѣдуй здраваго сiянiю ума.
             Сей городъ мрачная покроетъ вскорѣ тма,
             Взгляни ты на Казань! На градъ она взглянула,
   70          И зря его въ крови, смутилась, воздохнула;
             Узрѣла падшую огромность градскихъ стѣнъ,
             Рыдающихъ дѣвицъ, влекомыхъ юношъ въ плѣнъ;
             Зритъ старцевъ плачущихъ, во грудь себя разящихъ,
             Оковы тяжкiя Казанцовъ зритъ носящихъ….
   75          Се рокъ твоей страны! небесный Ангелъ рекъ,
             Настанетъ по златомъ Ордамъ желѣзный вѣкъ,
             Тебя въ Свiяжскѣ ждетъ прiятная судьбина,
             Гряди, и не забудь Гирея взять и сына,
             Гряди!… И возсiявъ какъ свѣтлая заря,
   80          На небо возлетѣлъ то слово говоря.
             Видѣнье скрылося, Сумбека пробудилась,
             Мечтой подкрѣплена, въ надеждѣ утвердилась,
             Невѣста будто бы ликующа въ вѣнцѣ,
             Имѣла радости сiянiе въ лицѣ;
   85          Величественный видъ изгнанница имѣла,
             И къ шествiю ладьи готовить повелѣла.
             О коль поспѣшно былъ исполненъ сей приказъ!
             Но какъ смутилась ты, Сумбека, въ оный часъ?
             Какою горестью душа твоя разилась,
   90          Когда судьба твоя тебѣ изобразилась?
             Когда взглянула ты ко брегу шумныхъ водъ,
             Гдѣ вкругъ твоихъ судовъ стѣсняется народъ?
             Повинна слѣдовать Небесъ опредѣленью,
             Сумбека власть дала надъ сердцемъ умиленью;
   95          Взглянула на престолъ, на домъ, на вертоградъ,
             И смутнымъ облакомъ ея покрылся взглядъ;
             Всѣ кажется мѣста уже осиротѣли,
             Но прежни прелести отъ нихъ не отлетѣли.
             Тогда, отъ видовъ сихъ не отъимая глазъ,
   100          Рекла: И такъ должна я въ вѣкъ оставить васъ!
             И вѣчно васъ мои уже не узрятъ взоры?
             Любезный градъ! прости, простите стѣны, горы!…
             Объемлетъ во слезахъ всѣ вѣщи, всѣ мѣста;
             Примкнула ко стѣнамъ дрожащiя уста;
   105          Прости, Казань, прости! Сумбека возопила,
             И томнымъ шествiемъ въ другой чертогъ вступила.
             Лишь только довлеклась она златыхъ дверей,
             Изъ мѣди изваянъ гдѣ видѣнъ Сафгирей;
             Взоръ кинувъ на него она затрепетала,
   110          Простерла длани вверхъ и на колѣни стала;
             Порфиру свергнула; пеняющей на рокъ,
             Въ очахъ супруговыхъ ей зрится слезный токъ;
             Терзая грудь рекла: Супругъ великодушный!
             О мнѣ нещастнѣйшей ты плачешь и бездушный!
   115          Ты чувствуешь, что я въ позорный плѣнъ иду;
             Ты видишь токи слезъ, мою тоску, бѣду;
             Въ послѣднiй разъ, мой Царь! стопы твои объемлю,
             Въ послѣднiй, гдѣ ты скрытъ, сiю цѣлую землю;
             Не буду въ ней лежать съ тобою, мой супругъ!…
   120          Лобзая истуканъ, затрепетала вдругъ,
             Какъ будто ночь ее крилами окружала,
             Въ объятiяхъ она бездушный ликъ держала.
             Вѣщаютъ, будто бы внимая плачу онъ,
             Илъ мѣдь звѣнящая произносила стонъ.
   125          Но свѣтомъ нѣкакимъ незапно озаренна,
             Отторглась отъ Царя Сумбека ободренна,
             Вѣнецъ и тронъ! рекла, уже вы не мои!
             Бѣги, любезный сынъ! въ объятiя сiи;
             Отъ многихъ мнѣ богатствъ, мнѣ ты единъ остался,
   130          Почто, нещастный сынъ, надеждой ты питался,
             Что будешь нѣкогда престоломъ обладать?
             Невольница твоя, а не Царица мать,
             О Князи сей страны и знамениты мужи!
             Простите, стали мнѣ въ отечествѣ вы чужи;
   135          Вы мнѣ враги теперь! Россiяне друзья;
             Гирея одного прошу въ награду я:
             Въ моемъ злощастiи мнѣ онъ остался вѣренъ,
             Онъ мало чтилъ меня но былъ нелицемѣренъ!
             Ахъ! естьли есть еще чувствительны сердца,
   140          Послѣдуйте за мной, хотя я безъ вѣнца.

                       Какъ дщери, видя мать отъ свѣта отходящу,
             Уже безчувственну въ одрѣ ея лежащу,
             Рабыни возрыдавъ, произносили стонъ,
             Возкрикнувъ: Чуждъ и намъ Казанскiй нынѣ тронъ!
   145          Послѣдуемъ тебѣ въ неволю и въ темницу;
             Въ тебѣ мы признаемъ въ изгнанiи Царицу.

                       Сумбека снявъ вѣнецъ съ потупленной главы,
             И зря на истуканъ, рекла: Мой Царь! увы!
             Не долго будешь ты въ семъ ликѣ почитаться,
   150          Спокоенъ и въ мѣди не можешь ты остаться;
             Ты узришь городъ весь горящiй вкругъ себя;
             На части разбiютъ безгласнаго тебя;
             И тѣнь твоя кругомъ летая въ сокрушеньѣ,
             Попраннымъ Царское увидитъ украшенье;
   155          Попраннымъ узришь ты сей домъ и сей вѣнецъ,
             И кровь текущую рѣками наконецъ;
             Гробницы праотцевъ граждане позабудутъ,
             Мои гонители меня нещастнѣй будутъ!
             Опустошится градъ! Сумбека вопiетъ;
   160          Терзающа власы, руками грудь бiетъ.
             Когда рыдающа изъ храминъ выступала,
             Въ объятiя она къ невольницамъ упала;
             Какъ Пифiя она казалася тогда,
             Трепещетъ, и грядетъ съ младенцемъ на суда.
   165                    Коль басня истины не помрачаетъ вида,
             Такъ шествуетъ въ моряхъ торжественно Фетида;
             Съ весельемъ влажныя простря хребты свои,
             Играютъ вкругъ нее прозрачныя струи;
             Готовятъ сребряны стези своей Царицѣ,
   170          Сѣдящей съ скипетромъ въ жемчужной колесницѣ;
             Тритоны трубятъ вкругъ въ извитые рога,
             Ихъ гласы звучные прiемлютъ берега;
             И погруженныя во рвахъ сѣдыя пѣны,
             Поютъ съ цѣвницами прекрасныя Сирены;
   175          Тамъ старый видится въ срединѣ Нимфъ Нерей,
             Вождями правящiй богининыхъ коней;
             Главы ея покровъ Зефиры развѣваютъ,
             И въ воздухъ ароматъ крилами изливаютъ.

                       Такое зрѣлище на Волгѣ въ мысляхъ зрю,
   180          Сумбеку вобразивъ плывущую къ Царю.
             Со стономъ пѣнiе повсюду раздавалось;
             Гордилася рѣка и солнце любовалось;
             Златыми тканями покрытыя суда;
             Изображала тамъ во глубинѣ вода;
   185          Рабыни пѣснями Сумбеку утѣшаютъ,
             Но горести ея души не уменьшаютъ.
             Тогда увидѣла она сквозь токи слезъ,
             Увидѣла вдали почтенный оный лѣсъ,
             Гдѣ сердце нѣкогда Алеево пронзила;
   190          Его любовь, свою невѣрность вобразила;
             Въ смятенiе пришли душа ея и кровь;
             И зритъ по воздуху летающу Любовь,
             Котора пламенникъ пылающiй имѣя,
             Пеняетъ и грозитъ Сумбекѣ за Алея,
   195          Кипридинъ сынъ во грудь ей искру уронилъ,
             И страсть къ Алею въ ней мгновенно вспламенилъ.
             Сумбека чувствуетъ смущенiй нѣжныхъ свойство;
             Не вожделѣнное и сладкое спокойство,
             Но тѣнь одну утѣхъ, спокойства нѣкiй родъ,
   200          Тронувшiй какъ зефиръ крыломъ поверхность водъ.
             Сумбеку стыдъ смутилъ, разсудокъ подкрѣпляетъ,
             Надежда веселитъ и горесть утоляетъ.

                       Межъ тѣмъ Россiйскiй Царь, осматривая градъ,
             Услышавъ пѣнiе, простеръ по Волгѣ взглядъ;
   205          Не постигаетъ онъ, чей глась несутъ зефиры,
             Который слышится прiятнѣй нѣжной лиры,
             Н Царскiе Послы, ходившiе въ Казань,
             Принесшiе къ Царю вѣтвь масличну, не брань,
             Отвѣтомъ ихъ вельможъ Россiянъ восхищаютъ,
   210          И шествiе Царю Сумбекино вѣщаютъ.
             Царь выгоднымъ себѣ признакомъ то почелъ,
             Сумбекѣ радостенъ во срѣтенiе шелъ;
             Подъ градомъ зритъ ладьи, у брега пѣсни внемлетъ,
             И съ полнымъ торжествомъ Царицу онъ прiемлетъ.
   215                    Подобну грудь имѣвъ колеблемымъ волнамъ,
             Сумбека къ княжескимъ не падаетъ стопамъ;
             Какихъ еще побѣдъ, вскричала, ищешь болѣ?
             Казань ты побѣдилъ, коль я въ твоей неволѣ;
             Смотри, о Государь! вѣнца на суету,
   220          И щастье почитай за тщетную мечту!
             Я узница твоя, но я была Царица:
             Всему начало есть, средина, и граница;
             Когда мнѣ славиться не льзя уже ни чѣмъ,
             Нещастiе мое почти въ лицѣ моемъ;
   225          Признаться я должна: какъ трономъ я владѣла,
             О пагубѣ твоей и день и нощь радѣла;
             Я съ воинствомъ тебя хотѣла изтребить;
             Но можешь ли и ты враговъ твоихъ любить?
             Враговъ, которые оружiе подъемлютъ,
   230          И царство у тебя, и твой покой отъемлютъ?
             Что сдѣлать хочешь ты, то дѣлала и я;
             И естьли я винна, свята вина моя;
             Но, ахъ! за то, что я отечество любила
             Свободу, щастiе и скипетръ погубила.
   235          О! для чего не твой побѣдоносный мечь,
             Судьбы моей спѣшилъ златую нить пресѣчь?
             Утратилабъ мое со трономъ я спокойство,
             Но побѣдителемъ мнѣ было бы геройство;
             Вдовицѣ плачущей вниманiе яви,
   240          Съ нещастнымъ сиротой меня усынови;
             Въ Казанѣ не имѣвъ ни дружества, ни трону,
             Все я хочу забыть, и даже до закону;
             На погруженную сумнѣнiя въ ночи,
             Вели, о Царь! простерть крещенiя лучи.
   245                    Царь въ сердцѣ ощутилъ, ея пронзенный стономъ,
             Любовь ко ближнему, предписанну закономъ;
             Обнявъ ее вѣщалъ: не врагъ нещастнымъ я;
             Твой сынъ сынъ будетъ мой, ты будь сестра моя.

                       Любовь, которая на небѣ обитаетъ,
   250          На шаръ земный въ сей часъ мгновенно низлетаетъ;
             Сiе прiятное вселенной божество,
             Которое живитъ и краситъ естество,
             Златыми въ воздухѣ носимое крылами,
             Двумя свой крѣпкiй лукъ направило стрѣлами;
   255          И предназначенны для брачнаго вѣнца,
             Пронзило ими вдругъ погасшiя сердца.
             Какъ нѣжная весна ихъ страсть возобновилась;
             Любовь изъ воздуха въ ихъ души преселилась;
             Алей готовился невѣрность позабыть;
   260          Сумбека искренно готовилась любить.

                       Какъ солнце съ высоты на шаръ земный взираетъ,
             И въ небѣ царствуя всѣ вещи озаряетъ:
             Такъ взоръ, Сумбекинъ взоръ, хотя къ Царю сiялъ,
             Но онъ Алея жегъ, который близь стоялъ.
   265          Сей мужъ противъ нее колико былъ ни злобенъ,
             Сталъ воску мягкому въ сiи часы подобенъ;
             Суровый сей Катонъ есть нѣжный Ипполитъ:
             Прости меня! прости! вѣщалъ Сумбекинъ видъ.
             Душа Алеева всю нѣжность ощутила,
   270          Какъ томный взоръ къ нему Сумбека обратила.
             Монархъ томящимся ихъ чувствамъ сострадалъ;
             Любовь Алееву къ Сумбекѣ оправдалъ;
             И рекъ: разстроилъ васъ законъ Махометанскiй,
             Теперь да съединитъ на вѣки Христiянскiй;
   275          Злопамятнымъ Царевъ не долженъ быти другъ;
             Ты былъ любовникъ ей, и буди ей супругъ!
             Мятежная Казань которыхъ разлучаетъ,
             Хощу, да тѣ сердца Россiя увѣнчаетъ.

                       Алей на то сказалъ: примѣры, Царь! твои
   280          Обезоружили суровости мои;
             Но я униженъ былъ позорною любовью;
             Мнѣ время оправдать сердечну слабость кровью;
             Прости, что предпочту супружеству войну;
             Я щастливъ не совсѣмъ; мой другъ еще въ плѣну!
   285                    Когда та рѣчь въ кругу стоящихъ раздалася,
             И Волга на его слова отозвалася:
             Вступилъ на брегъ рѣки печальный человѣкъ,
             Дрожащею рукой онъ цѣпь землею влекъ;
             Лишенный зрѣнiя, воззвалъ сей мужъ Алея.
   290          Алей возтрепеталъ, и въ немъ позналъ Гирея….
             Се ты! вскричалъ Гирей, благодарю судьбѣ!
             Лишился я очей, рыдая по тебѣ;
             Но я уже теперь о свѣтѣ не жалею,
             Коль отданъ мнѣ Алей, коль отданъ я Алею;
   295          Та цѣпь, которую влечетъ моя рука,
             Чѣмъ я окованъ былъ, мнѣ цѣпь сiя легка.

                       Алей возопiялъ, проливъ источникъ слезный:
             Достоинъ ли такихъ я жертвъ, мой другъ любезный?
             Я мало вѣрности взаимной докажу,
   300          Коль мстящiй за тебя животъ мой положу;
             Сумбека! зри теперь, и зрите Христiяне,
             Какiе могутъ быть друзья Махометане.

                       Тогда вѣщалъ Гирей: Хвалы сiи оставь;
             Я чуждъ въ народѣ семъ, Царю меня представь;
   305          Одѣянъ въ рубище, предстать ему не смѣю,
             Но дѣло важное открыть ему имѣю;
             Гдѣ онъ стоитъ? скажи; я ночь едину зрю.
             Взявъ руку у него, Алей привелъ къ Царю,
             И возопилъ къ нему: Се! видишь Царь Гирея,
   310          Другова зришь меня, другова зришь Алея;
             Отъ рубищъ ты моихъ очей не отвратилъ,
             И преступившаго ты нѣкогда простилъ;
             Къ сему покрытому всегдашнимъ мракомъ ночи,
             Простри кротчайшiй слухъ и милосерды очи.
   315          Рукою ощутилъ Царя вблизи Гирей,
             Повергся, и вѣщалъ: О сильныхъ Царь Царей!
             Дозволь мнѣ тайное простерти нынѣ слово;
             Я сердце къ вѣрности принесъ тебѣ готово;
             Алея любишь ты, довольно и сего
   320          Для изъявленiя усердья моего,
             Мятежную Орду на вѣки забываю;
             Что совѣсть мнѣ велитъ, Россiи открываю:
             Отечество мое Москва, а не Казань;
             Казань вѣщаетъ миръ, а я вѣщаю брань;
   325          Ордынской лести я не вѣдаю примѣра:
             Склонясь на миръ; они склонили Едигера,
             Склонили, да на ихъ престолѣ бъ онъ возсѣлъ;
             Сей Князь на берегахъ Каспiйскихъ тронъ имѣлъ,
             И скоро въ стѣны онъ Казанскiя приспѣетъ,
   330          Шесть храбрыхъ рыцарей въ дружинѣ Царь имѣетъ,
             Которы подкрѣплять клялись Казань и тронъ,
             И каждый есть изъ нихъ воскресшiй Асталонъ;
             Межъ ими есть одна безстрашная дѣвица,
             Смѣла какъ лютый вепрь, свирѣпа яко львица.
   335          Война тебѣ грозитъ, когда оступишь градъ;
             Война полѣдуетъ, когда пойдешь назадъ;
             Въ темницѣ свѣдалъ я о замыслахъ Казанскихъ;
             Орда невольниковъ тиранитъ Христiянскихъ;
             Угрозами теперь желаетъ ихъ склонить,
   340          Иль муки претерпѣть, иль вѣру премѣнить!
             Но я безбожную ихъ вѣру отметаю,
             Ордынцовъ я кляну, Россiянъ почитаю;
             Хощу я истинну питать въ душѣ моей,
             Какую знаешь ты, и знаетъ Царь Алей.
   345                    Простерши руку, Царь отвѣтствовалъ Гирею:
             Тотъ будетъ другъ и мнѣ, кто вѣрный другъ Алею;
             Твой разумъ слѣпота безсильна ослѣпить;
             Тебя не просвѣщать, осталось подкрѣпить;
             Ты братъ Россiянамъ! но что Орда мутится,
   350          На ихъ главу ихъ мечь и злоба обратится;
             Я дѣтскою игрой считаю ихъ совѣтъ;
             Россiйскому мечу дадутъ они отвѣтъ.

                       Тогда онъ повелѣлъ въ Россiйскую столицу
             Отправить плѣнную съ рабынями Царицу…
   355          Насталъ разлуки часъ! въ ней духъ возтрепеталъ,
             Уже онъ пламенну къ Алею страсть питалъ;
             Объемлетъ Царь ее, стенящъ объемлетъ друга;
             И рекъ: Священна есть для васъ моя услуга!
             Рыдающи они другъ съ другомъ обнялись,
   360          Какъ лозы винныя руками соплелись;
             Другъ друга долго бы изъ рукъ не отпустили,
             Но шествiе ея Сумбекѣ возвѣстили;
             Алей въ слезахъ стоялъ, Гирей обнявъ его,
             Не могъ прощаяся промолвить ничего;
   365          Сумбека обомлѣвъ, поверглась въ колесницу,
             И зрѣнiемъ Алей сопровождалъ Царицу.

                       Тогда простерла нощь свою вечерню тѣнь;
             Назначилъ Царь походъ въ послѣдующiй день.
             Лишь только путь часы Аврорѣ учредили,
   370          Гремящiя трубы героевъ возбудили;
             И купно съ солнцемъ вставъ Россiйскiе полки
             Дерзали за Царемъ на оный брегъ рѣки.
             Какъ туча двигнувшись военная громада,
             На многи поприща лежала окрестъ града;
   375          Свiяжскъ, который тѣнь далеко простиралъ,
             Какъ дубъ на листвiя, на воинство взиралъ.

                       Се брани предлежатъ! О вы, Казански волны,
             Которы звуками Россiйской славы полны!
             Представьте мнѣ, полки, вѣщайте грозну брань;
   380          Явите во струяхъ разрушенну Казань;
             Мнѣ стѣны въ пламени, трепещущiя горы,
             Сраженiя, мечи представьте передъ взоры,
             Да громче воспѣвать военну пѣснь могу,
             Сѣдящiй съ лирою на Волжскомъ берегу.
   385                    Умыслилъ Iоаннъ, боярской ввѣривъ власти,
             Все войско раздѣлить на полчища и части,
             Дабы извѣдать ихъ къ отечеству любовь,
             И порознь разсмотрѣть геройску въ каждомъ кровь.

                       Ты, Слава, подвиги Россiйскiе любила,
   390          Казанской брани ты донынѣ не забыла.
             Повѣдай мнѣ теперь Героевъ имяна,
             Вѣнчанныя тобой во древни времяна [13].

                       Большiй прiемлетъ полкъ, какъ левъ неустрашимый,
             Микулинскiй, въ войнѣ вторымъ Иракломъ чтимый.
   395          Мстиславскiй съ Пенинскимъ сотрудники его,
             Они перуны суть и щитъ полка сего.

                       Щенятевъ правую при войскѣ принялъ руку;
             Сей мужъ отмѣнно зналъ военную науку.
             Князь Курбскiй раздѣлялъ начальство вмѣстѣ съ нимъ;
   400          Сей рыцарь славенъ былъ, кипячъ, неустрашимъ;
             Имѣлъ цвѣтущихъ лѣтъ съ собою брата купно,
             Который слѣдовалъ герою неотступно;
             Ихъ смѣлость, дружба ихъ, пылающая кровь,
             Жарчае дѣлали въ нихъ братскую любовь.
   405                    Причисленъ Пронскiй Князь къ полку передовому;
             Онъ тучѣ сходенъ былъ, его доспѣхи грому.
             Хилковъ опредѣленъ помощникомъ ему;
             Никто не равенъ есть съ нимъ въ войскѣ по уму.

                       Неужасаемый боязнью никакою,
   410          Романовъ лѣвою начальствовалъ рукою,
             И храбрость на лицѣ сiяла у него;
             Плѣщеевъ, твердый мужъ, сотрудникъ былъ его.

                       Главой былъ Палецкiй полка сторожеваго;
             Во браняхъ вихря видъ имѣетъ онъ крутаго;
   415          Преходитъ сквозь ряды, что встрѣтится, валитъ.
             Герой Серебряной начальство съ нимъ дѣлитъ;
             Два рыцаря сiи и Шереметевъ съ ними,
             Казались воинства Ираклами троими.
             Шемякинъ строевымъ повелѣвалъ челомъ.
   420          Князь Троекуровъ несъ и молнiи и громъ.
             Отмѣнной храбростью сiяющи во станѣ,
             Сложились Муромски въ особый полкъ Дворяне;
             Являлися они какъ страшны львы въ бою,
             И славу сдѣлали безсмертною свою.
   425                    Царь войска знатну часть на сотни раздѣляетъ,
             И бодрыхъ юношей межъ нихъ распредѣляетъ;
             Твердыней каменной казалась кажда часть,
             Въ которой сердцемъ былъ имущъ надъ нею власть.

                       За сими двигались военные снаряды,
   430          Сiи надежныя воителей ограды;
             Начальство Розмыслу надъ ними Царь вручилъ [14],
             На сихъ сподвижникахъ надеждой опочилъ.
             Какъ сильный Богъ, на всю вселеную смотрящiй,
             И цѣпь, связующу весь мiръ, въ рукѣ держащiй:
   435          Такъ властью въ войскѣ Царь присутствуетъ своей;
             Сопутствуютъ ему Адашевъ и Алей.
             Царь воинство свое устроевающъ къ бою,
             Какъ вихрь листы подвигъ полки передъ собою;
             Казалось, каждый валъ, поднявъ главу свою,
   440          По шумной Волгѣ несъ съ перунами ладью.
             Какъ множествомъ цвѣтовъ среди весенней нѣги,
             Покрылись воинствомъ противположны бреги;
             Уготовляемы орудiя къ войнѣ,
             Блестятъ на луговой у Волги сторонѣ.
   445          Тогда великому подобясь войско змiю,
             Къ Казани двигнулось, прошедъ чрезъ всю Россiю.
             Тимпановъ громкихъ звукъ, оружiй многихъ шумъ,
             Ко брани въ ратникахъ воспламеняли умъ.

                       Уже прекрасное вселенныя свѣтило
   450          Два раза небеса и землю озлатило,
             И дважды во звѣздахъ являлася луна;
             Еще Казань была идущимъ не видна;
             Не дальное градовъ сосѣдственныхъ стоянье,
             Далелкимъ сдѣлало всемѣстно препинанье;
   455          Казанцы, дивныя имѣющи мечты,
             Разрушили кругомъ преправы и мосты;
             Потоки мутные, озера, топки блата,
             Для войска времяни была излишня трата,
             Чрезъ всѣ препятства Царь стремительно парилъ,
   460          Идушимъ воинамъ съ весельемъ говорилъ:
             О други! бодрствуйте; не долго намъ трудиться;
             Вы видите теперь, что насъ Казань страшится;
             Когдабъ не ужасалъ ихъ славы нашей гласъ,
             Они бы встрѣтили на сихъ равнинахъ насъ.
   465          Коль бодрость у врага боязнь превозмогаетъ,
             Онъ къ подлой хитрости воюя прибѣгаетъ;
             Дерзайте, воины! намъ стыдно унывать,
             Познавъ, съ какимъ врагомъ мы будемъ воевать….
             Не страшны Орды намъ! Россiяне вскричали,
   470          Возстали, двигнулись, и путь свой окончали.
             Едва сокрылася съ луною нощи тѣнь,
             Казань представилась ихъ взорамъ въ третiй день,

                       Сей градъ, приволжскiй градъ, великъ, прекрасенъ, славенъ,
             Обширностiю стѣнъ едва Москвѣ не равенъ;
   475          Казанка быстрая, отъ утреннихъ холмовъ
             Ушедъ изъ гордыхъ стѣнъ, течетъ среди луговъ;
             Отъ запада Булакъ выходитъ непроходный,
             И тиной заглушенъ, влечетъ източникъ водный.
             Натура двѣ рѣки старалась вкупѣ свесть,
   480          Бойница первая твердынь гдѣ градскихъ есть;
             Тѣсня ногой Кабанъ, другою Арско поле,
             Подъемлется гора высокая оттолѣ:
             Не можетъ досязать ея вершины взглядъ,
             На пышной сей горѣ стоитъ въ полкруга градъ;
   485          Божницы пышныя, и Царскiе чертоги,
             Имѣютъ на своихъ вершинахъ лунны роги,
             Которые своимъ символомъ чтитъ Казань;
             Но имъ она сулитъ не миръ, кроваву брань.
             Казанцы робкiе въ стѣнахъ высокихъ скрыты,
   490          Отъ нихъ, не отъ луны надежной ждутъ защиты,
             На рвы глубокiе, на стѣны Царь воззрѣвъ,
             Почувствовалъ въ душѣ крушенiе и гнѣвъ;
             Вообразилъ себѣ обиды, страхи, брани,
             Которы пренесла Россiя отъ Казани;
   495          Воспламенилась въ немъ ко сродникамъ любовь,
             Которыхъ на стѣнахъ еще дымится кровь;
             Воображаетъ онъ невольниковъ стенящихъ,
             О помощи его въ отчаяньѣ молящiхъ;
             Внимаетъ гласъ вдовицъ, онъ видитъ токи слезъ;
   500          Простерты длани зритъ ко высотѣ небесъ,
             И слышитъ вопль сиротъ на небо вопiющихъ,
             Спасенья отъ него въ неволѣ тяжкой ждущихъ,
             Но вдругъ представился необычайный свѣтъ:
             Явился въ облакахъ Царю усопшiй дѣдъ;
   505          Онъ перстомъ указавъ на гордыя бойницы,
             На возвышенныя чертоги и божницы,
             Вѣщалъ: О храбрый внукъ! смиряй, смиряй Казань;
             Не жалость ко стѣнамъ тебя звала, но брань!
             Какъ будто бы отъ сна Владѣтель пробудился;
   510          Мгновенно бодрый духъ въ немъ къ брани воспалился;
             Глаза къ видѣнiю и длани устремилъ,
             Сокровища Творцу сеодечны отворилъ:
             О Боже! помоги! возопiялъ предъ войскомъ….
             И зрѣлися лучи въ его лицѣ геройскомъ.
   515          Тогда на всю Казань, какъ верьви наложить,
             Полкамъ своимъ велѣлъ сей городъ окружить;
             И смертоносною стрѣльбою ненасытны,
             Оружiя велѣлъ устроить стѣнобитны.
             Казалось, мѣдяны разверзивъ, смерть уста,
   520          По холмамъ и лугамъ заемлетъ всѣ мѣста;
             И стрѣлы и мечи во втулахъ зашумѣли,
             Которы храбрые воители имѣли.

                       Дабы начальникамъ осаду возвѣстить,
             Велѣлъ Монархъ Хоругвь святую разпустить.
   525          Князь Пронскiй, жаждущiй сего священна знака,
             Съ отборнымъ воинствомъ преходитъ токъ Булака;
             Стоящiй близь его въ лугахъ съ полкомъ своимъ,
             И Троекуровъ Князь подвигся купно съ нимъ.
             Какъ туча воинство ко граду воздымалось,
   530          И молнiями въ немъ оружiе казалось,
             Преходятъ; зрится имъ Казань какъ улiй пчелъ
             Который межъ цвѣтовъ стоящiй запустѣлъ;
             Молчаща тишина во градѣ пребывала,
             Но бурю грозную подъ крыльями скрывала.
   535          Такъ часто Окiянъ предъ тѣмъ впадаетъ въ сонъ,
             Когда готовится къ великой бурѣ онъ;
             И многи ратники войной неизкушенны,
             Казанской тишиной казались возхищенны.
             Но два начальника молчащу злость сiю
   540          Почли за скрытую въ густой травѣ змiю.

                       Съ орлиной быстротой прешедъ холмы и рвины,
             Едва крутой горы достигли половины,
             Отверзивъ пламенны уста, какъ страшный адъ,
             И вдругъ затрепетавъ, изрыгнулъ войска градъ:
   545          Казанцы бросились полкамъ Россiйскимъ въ стрѣчу,
             И съ воплемъ начали они кроваву сѣчу,
             Какъ волки, нашихъ силъ въ средину ворвались,
             Кровавые ручьи мгновенно полились,
             Россiйски ратники на части раздѣленны,
   550          Быть скоро не могли въ полки совокупленны;
             Съ одной страны, какъ градъ, летѣла туча стрѣлъ;
             Съ другой ревѣла смерть, пищальный огнь горѣлъ.
             Послѣдующи два героя Едигеру,
             Покинувъ смутный градъ, какъ страшны львы пещеру,
   555          Оставивъ двѣ четы героевъ во стѣнахъ,
             Смѣшали воинство, какъ вихрь смущаетъ прахъ;
             Ихъ стрѣлы не язвятъ, и копья устремленны,
             Ломаясь о щиты, падутъ какъ трости тлѣнны.
             Озмаръ единъ изъ нихъ, производящiй родъ
   560          Отъ храбрыхъ рыцарей у Крымскихъ черныхъ водъ,
             На Россовъ страхъ въ бою, какъ грозный левъ, наводитъ,
             Трепещутъ всѣ, куда сей витязь ни приходитъ;
             Главу единому, какъ шаръ онъ разрубилъ;
             Другова въ чрево онъ мечемъ насквозь пронзилъ;
   565          Всѣхъ коситъ какъ траву, кто щитъ свой ни уставитъ;
             Строптивый конь его тѣла кровавы давитъ;
             Уже съ Русинскаго съ размаху ссѣкъ главу,
             Она роптающа упала на траву.
             Угримова повергъ немилосердый воинъ;
   570          Сей витязь многiе жить вѣки былъ достоинъ,
             Единый сынъ сей мужъ остался у отца,
             И въ юности не ждалъ толь скораго конца.
             Отъемлетъ лютый Скиѳъ супруга у супруги;
             Возплачутъ отъ него и матери и други.
   575          Тогда злодѣй полки какъ волны раздѣлилъ,
             На Троекурова всю ярость устремилъ.
             Воитель, въ подвигахъ неукротимый, злобный,
             Закинувъ на хребетъ свой щитъ лунѣ подобный,
             Въ уста вложивъ кинжалъ, и въ руки взявъ мечи,
   580          Которы у него сверкали какъ лучи,
             Бѣжитъ, но встрѣтилъ Князь мечемъ сего злодѣя;
             Текуща кровь съ броней на землю каплетъ рдѣя;
             Наводитъ ужасъ онъ какъ близкая гроза;
             Сверкаютъ подъ челомъ у варвара глаза;
   585          Героя поразить мечами покушался,
             Подвигся, отступилъ, во всѣ страны метался;
             Хотѣлъ со двухъ сторонъ мечи свои вонзить,
             Но Князь успѣлъ его сквозь сердце поразить;
             Злодѣй заскрежетавъ сомкнулъ кровавы очи,
   590          И гордый духъ его ушелъ во мраки ночи.

                       Повержена врага увидѣвъ своего,
             Герой Россiискiй снять спѣшитъ броню съ него;
             Удары злобныхъ Ордъ щитомъ своимъ отводитъ;
             Ихъ нудитъ отступить, съ коня на землю сходитъ;
   595          Поникъ, но храбрость ту другой злодѣй пресѣкъ,
             Съ копьемъ въ одной рукѣ, въ другой съ чеканомъ текъ;
             Шумитъ какъ древнiй дубъ, великъ тяжелымъ станомъ,
             И Троекурова ударилъ въ тылъ чеканомъ:
             Свалился шлемъ съ него какъ камень на траву;
   600          Злодѣй, алкающiй разсѣчь его главу,
             Направилъ копiе рукою въ саму выю,
             И скоро бы лишилъ поборника Россiю;
             Уже броню его и кольцы сокрушилъ,
             Но Пронскiй на конѣ къ сей битвѣ поспѣшилъ;
   605          Узнавый, что его сподвижникъ погибаетъ,
             Какъ молнiя ряды смѣшенны прелетаетъ;
             Разитъ, и руку прочь успѣлъ онъ отдѣлить,
             Которой врагъ хотѣлъ геройску кровь пролить;
             Свирѣпый витязь палъ. Ордынцы встрепетали;
   610          Возкрикнули, щиты и шлемы разметали;
             Смѣшались, дрогнули, и обратились въ бѣгъ.
             Съ полками Пронскiй Князь на ихъ хребты налегъ.
             Какъ волны предъ собой Борей въ пучинѣ гонитъ,
             Или къ лицу земли древа на сушѣ клонитъ:
   615          Такъ гонятъ Россы ихъ въ толпу соединясь,
             Рубите! бодрствуйте! имъ вопитъ Пронскiй Князь.
             Весь воздухъ огустѣлъ шумящими стрѣлами,
             И долъ наполнился кровавыми тѣлами;
             Звукъ слышится мечный и ржанiе коней;
   620          Летаетъ грозна смерть съ косою межъ огней;
             Катятся тамъ главы, лiются крови рѣки,
             И человѣчество забыли человѣки!
             Что былобъ варварствомъ въ другiя времена,
             То въ полѣ сдѣлала достоинствомъ война.
   625          Отрубленна рука, кровавый мечь держаща,
             Ни страшная глава въ крови своей лежаща,
             Ни умирающихъ прискорбный сердцу стонъ,
             Не могутъ изъ сердецъ изгнать свирѣпства вонъ.
             За что бы не хотѣлъ герой принять короны,
   630          То дѣлаетъ теперь для царства обороны;
             Недосязающiй бѣгущаго мечемъ,
             Старается его достигнуть копiемъ;
             Бросаетъ вдаль копье, и кровь течетъ багрова;
             Лишь только умерщвлять, на мысли нѣтъ инова!
   635          Окровавилися лазоревы поля;
             И стонетъ, кажется, подъ грудой тѣлъ земля.
             Казанцы робкiе свой путь ко граду правятъ,
             Тѣснятся во вратахъ, сѣкутъ, другъ друга давятъ;
             Безвремянно врата сомкнувши робкiй градъ,
   640          Какъ вихремъ отразилъ вбѣгающихъ назадъ.
             Казанцы гордый духъ на робость премѣнили,
             Спираяся у вратъ, колѣна преклонили.
             Князь Пронскiй мщенiемъ уже не ослѣпленъ,
             Ихъ прозьбой тронутъ былъ, и принялъ ихъ во плѣнъ.
   645          Тогда луна свои чертоги отворила,
             И ризой темною полки и градъ покрыла.

                       Но кровiю своей и потомъ омовенъ,
             Князь Трекуровъ былъ во Царскiй станъ внесенъ.
             Какое зрѣлище! съ увядшимъ сходенъ цвѣтомъ,
   650          Который преклонилъ листы на стеблѣ лѣтомъ,
             На персяхъ онъ главу висящую имѣлъ.
             Взглянувый на Царя, вздохнулъ и онѣмѣлъ.
             Рыдая Iоаннъ бездушнаго объемлетъ,
             Но Царь, обнявъ его, еще дыханье внемлетъ:
   655          Герой сей живъ!… онъ живъ!… въ восторгѣ вопiетъ;
             Самъ стелетъ одръ ему и воду подаетъ.
             Колъ такъ Владѣтели о подданныхъ пекутся,
             Они безгрѣшно ихъ отцами нарекутся.
             Ахъ! для чего не всѣ, носящiе вѣнцы,
   660          Бываютъ подданнымъ толь нѣжные отцы?
             Но Царь при горестяхъ веселье ощущаетъ,
             Изходитъ изъ шатра, и воинству вѣщаетъ:
             Вашъ подвигъ намъ врата ко славѣ отворилъ,
             И наши будущи побѣды предварилъ;
   665          Мужайтеся, друзья! мы зримъ примѣры ясны,
             Что брани наглыхъ Ордъ дляРоссовъ безопасны.
             Увидя Пронскаго, о Князь! вѣщалъ ему,
             Коль мы послѣдуемъ примѣру твоему,
             Наутрiе Орда и градъ ихъ сокрушится….
   670                    Сiе пророечство внедолгѣ совершится!
             Ордамъ поборникъ адъ, поборникъ Россамъ Богъ;
             Начальникъ храбрый Царь: кто быть имъ страшенъ могъ!
             О Муза! будь бодра, на крилѣхъ вознесися,
             Блюди полночный часъ и сномъ не тяготися.
   675                    Что медлитъ мрачна нощь, что волны спятъ въ рѣкѣ?
             Лишь вѣютъ тихiе зефиры въ тростникѣ,
             Что солнца изъ морей денница не выводитъ?
             Натура спитъ, а Царь уже по стану ходитъ.
             Доколѣ брани духъ въ сердцахъ у васъ горитъ,
   680          Крѣпитесь, воины! Владѣтель говоритъ:
             Казань меня и васъ польстила миромъ ложнымъ;
             Мы праведной войной отмстимъ врагамъ безбожнымъ.
             Во взорахъ молнiи, нося перунъ въ рукахъ,
             Онъ храбрость пламенну зажегъ во всѣхъ сердцахъ.
   685                    Но чьи простерлися отъ града черны тѣни,
             Текущiя къ полкамъ какъ быстрыя елени?
             Какъ въ стадѣ агничемъ, смятенномъ страшнымъ львомъ,
             Ужасный слышанъ вопль въ полкѣ сторожевомъ:
             Россiйски ратники порядокъ разрываютъ,
   690          И тинистый Булакъ поспѣшно преплываютъ;
             Открыла ужасъ ихъ блистающа луна,
             Которая была въ окружности полна.
             Тамъ шлемы со холма кровавые катятся;
             Тамъ копья, тамъ щиты разбросанные зрятся;
   695          Какъ овцы, воины разсыпавшись бѣгутъ;
             Четыре рыцаря сей полкъ къ шатрамъ женутъ:
             То были рыцари изшедши изъ Казани,
             Отмщать Россiянамъ успѣхъ вечерней брани:
             Изъ Индiи Мирседъ, Черкешенинъ Бразинъ,
   700          Рамида Персянка, и Гидромиръ Срацинъ:
             Горящiе огнемъ неистовой любови,
             Алкаютъ жаждою ко Христiянской крови;
             Изторгнувъ въ ярости блестящiе мечи,
             Какъ вѣтры бурные повѣяли въ ночи,
   705          И войска нашего ударили въ ограду;
             Какъ стадо лебедей скрывается отъ граду,
             Такъ стражи по холмамъ отъ ихъ мечей текли….
             Злодѣи скоро бы вломиться въ станъ могли,
             Когда бъ не прекратилъ сiю кроваву сѣчу,
             Князь Курбскiй съ Палецкимъ, врагамъ изшедши встрѣчу.
   710                    Но вдругъ нахмурила златое нощь чело;
             Блистающа луна, какъ тусклое стекло,
             Во мрачны облака свое лице склонила,
             И звѣзды въ блѣдныя свѣтила премѣнила;
             Сгустилась вскорѣ тма, предшественница дня.
   715          Лишенны витязи небеснаго огня,
             Другъ къ другу движутся, дуугъ къ другу ускоряютъ;
             Но воздухъ лишь во мглѣ мечами ударяютъ,
             И слышится вдали отъ ихъ ударовъ трескъ;
             Встрѣчаяся мечи, кидаютъ слабый блескъ;
   720          О камни копья бьютъ, когда другъ въ друга мѣтятъ;
             Имъ пламенны сердца въ бою при мракѣ свѣтятъ.

                       Тогда кристальну дверь небесну отворя,
             Раждаться начала багряная заря,
             И удивилася, взглянувъ на мѣсто боя,
   725          Что бьются съ четырьмя Россiйскихъ два героя;
             Дивилася Казань, взглянувъ съ крутыхъ вершинъ,
             Что Палецкiй съ тремя сражается единъ;
             Какъ левъ среди волковъ, ихъ скрежетъ презираетъ,
             Такъ Палецкiй на трехъ Ордынцевъ не взираетъ;
   730          Кидается на нихъ, кидается съ мечемъ,
             Который тройственнымъ является лучемъ,
             Толь быстро обращалъ Герой свой мечь рукою!
             Онъ съ кровьюбъ източилъ Ордынску злость рѣкою;
             Но Гидромиръ, взмахнувъ велику булаву,
   735          Вдругъ съ тыла поразилъ героя во главу;
             Потупилъ онъ чело, сомкнулъ померклы очи
             И руки опустивъ, низшелъ бы въ бездну ночи,
             Когдабъ не прерванъ былъ незапно смертный бой.
             Со Курбскимъ на холмѣ бiющiйся герой,
   740          Въ изгибахъ ратничьихъ подобенъ змiю зрится;
             Чѣмъ больше есть упорствъ, тѣмъ больше онъ ярится.
             Къ главѣ коня склонивъ тогда чело свое,
             Пустилъ онъ въ Курбскаго шумяще копiе;
             Но язву легкую принявъ въ ребро едину,
   745          Князь Курбскiй, быстроту имѣющiй орлину,
             Толь крѣпко мечь во шлемъ противника вонзилъ,
             Что въ части всѣ его закрѣпы раздробилъ.
             Воителя ручьи кровавы обагрили;
             Волнистые власы плеча его покрыли;
   750          По бѣлому челу кровь алая текла,
             Какъ будто по сребру… Рамида то была!
             И рану на челѣ рукою захватила,
             Вздохнула, и коня ко граду обратила.
             Увидя витязи ея текущу кровь,
   755          Чего не дѣлаетъ позорная любовь;
             Что ратуютъ они, что въ полѣ, что сразились,
             Забыли рыцари, и къ граду обратились;
             Имъ стрѣлы въ слѣдъ летятъ, они летятъ отъ нихъ;
             Во пламенной любви снѣдала ревность ихъ;
   760          Рамиду уступить другъ другу не хотѣли;
             Отъ славы ко любви какъ враны полетѣли.

                       Но въ чувство Палецкiй межъ тѣмъ уже пришелъ;
             Онъ взоры томные на рыцарей возвелъ;
             Бѣгутъ они! вскричалъ… и скорбь пренебрегаетъ;
   765          Коня пускаетъ въ слѣдъ, за ними въ градъ влетаетъ;
             Онъ гонитъ, бьетъ, разитъ, отмщеньемъ ослѣпленъ;
             Сомкнулись вдругъ врата, и Князь поиманъ въ плѣнъ.

ПѢСНЬ ПЕРВАЯНАДЕСЯТЬ