Михаил Херасков - Собрание сочинений

• Название: Собрание сочинений
• Автор: Михаил Херасков
• Жанр: Поэзия

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

---

ПѢСНЬ СЕДЬМАЯ

                       Какимъ превратностямъ подверженъ здѣшнiй свѣтъ!
             Въ немъ блага твердаго, въ немъ вѣрной славы нѣтъ;
             Великiя моря, лѣса и грады скрылись,
             И царства многiя въ пустыни претворились;
   5          Гремѣлъ побѣдами, владѣлъ вселенной Римъ,
             Но слава Римская изчезла яко дымъ;
             И небо никому блаженства не вручало,
             Котораго бъ лучей ничто не помрачало.
             Не можетъ щастiя не меркнуть красота;
   10          И въ солнцѣ и въ лунѣ есть темныя мѣста!

                       Кругомъ сѣдящiя на олтарѣ Фортуны,
             Красуются цвѣты и страшные перуны.
             Ко славѣ Iоаннъ цвѣтами прежде шелъ,
             Но терномъ встрѣченъ былъ, и зло преодолѣлъ;
   15          Попралъ влекущее его во адъ коварство,
             И спасъ терпѣнiемъ отъ бѣдства государство.

                       Вѣнчалась класами Церерина глава,
             И солнце въ небесахъ горѣло въ знакѣ Льва;
             Сей знакъ, щастливый знакъ, предзнаменуетъ войску
   20          И храбрость пламенну, вѣнецъ и вѣтвь геройску.

                       Уже кипящая подъ веслами вода
             Носила по Окѣ Россiйскiя суда;
             Надеждѣ, ревности и щастiю врученны,
             Плывутъ снарядами и пищей отягченны;
   25          Прiемлютъ Волжскiя шумящiя струи
             На влажныя свои хребты суда сiи;
             И гласы трубныя далеко раздаются;
             Въ рѣкахъ брони звучатъ, въ Коломнѣ слезы льются.

                       Другую войска часть со стѣнъ сей городъ зритъ,
   30          Которая на брань, какъ стадо птицъ, паритъ.
             Стонаетъ тучный брегъ подъ ратными полками,
             И пыль густыми ихъ объемлетъ облаками,
             Скрываются они за крутизною горъ;
             Слухъ внемлетъ пѣсни ихъ, но войскъ не видитъ взоръ,
   35          И будто на своихъ дѣтей еще взираютъ,
             Отъ стѣнъ родители къ нимъ руки простираютъ,
             И теплыя мольбы возносятъ къ небесамъ:
             Да слава двигнется во слѣдъ по ихъ стопамъ!

                       Какъ туча молнiи въ груди своей несуща,
   40          Перунамъ пламеннымъ свободы не дающа,
             Высокимъ зданiямъ и хижинамъ грозитъ,
             Но въ нѣдрахъ кроя смерть, идетъ и не разитъ;
             Толикiй гнѣвъ несетъ и молнiи такiя
             Къ Казани съ пламенемъ парящая Россiя;
   45          Отважность крояся среди ея полковъ,
             Ведетъ къ сраженью ихъ внизъ Волжскихъ береговъ.

                       Царь будто двѣ руки простеръ на брань съ Ордою,
             Одну хребтами горъ, другую надъ водою;
             Сквозь мрачныя лѣса, чрезъ горы полетѣлъ;
   50          Въ судахъ рѣками плыть Морозову велѣлъ.
             Довольство по струямъ не робкою рукою
             Влекло сiи суда средь мирнаго покою;
             Единой храбростью сердца обременивъ,
             Тамъ шествуютъ полки среди обильныхъ нивъ;
   55          Отъ зноя кроются прохладными лѣсами,
             И горы громкими зыбились голосами.
             Тамъ звѣри дикiя къ идущимъ пристаютъ;
             И кажется, себя имъ въ пищу отдаютъ;
             Прiятныя поля, вертепы, рощей тѣни,
   60          Стада поющихъ птицъ, и серны, и елени,
             Совокупилось все Россiянъ услаждать,
             Всѣ вещи двигнулись Казанцовъ побѣждать.
             Тамъ паству тучную луга готовятъ злачны;
             Тамъ жажду утолять, бiютъ ключи прозрачны;
   65          Приносятъ Нимфы имъ Помонины дары;
             То зрится не походъ, но вѣчные пиры.

                       Израилю въ пути столпъ огненный предходитъ;
             Россiянъ пламенна къ побѣдамъ храбрость водитъ.
             Какъ будто изъ бреговъ поднявъ хребетъ рѣка,
   70          И паствамъ и лугамъ грозитъ издалека,
             Долины и поля объемлюща въ началѣ,
             Суровѣе течетъ, чѣмъ валъ кидаетъ далѣ;
             Наполнивъ шумомъ водъ пещеры и лѣса,
             И зданiя влечетъ и горды древеса:
   75          Такъ воинство на брань Россiйское дерзало.
             Но щастiе свою невѣрность оказало;
             Уже отчаянье тревожило Татаръ;
             Мечтался имъ Сеитъ, мечтался Исканаръ.

                       Уже Россiйскихъ войскъ великая громада,
   80          Касалась древняго Владимирскаго града.
             Тамъ видно озеро извѣстныхъ мутныхъ водъ,
             Которыя зоветъ бездонными народъ.
             И градъ обрушенный мечтаетъ быть во ономъ,
             Вѣщающiй свою погибель частымъ звономъ.
   85          Минуя воинство плачевныя брега,
             Преходитъ градскiя зеленыя луга;
             Извѣстной въ древности нещастьями столицы,
             Открылися вдали Владимирски бойницы.
             Тамъ видимы еще среди крутыхъ бреговъ
   90          Остатки мшистыя пловучихъ острововъ;
             Всечасной казнiю они изображаютъ,
             Коль строго Небеса убiйцевъ поражаютъ;
             И предка Iоаннъ напомнивъ своего,
             Сiе прочелъ въ слезахъ въ надгробiи его:
   95                    Боголюбиваго разторгли, яко звѣри,
             Свирѣпы братiя Кучковой злобной дщери;
             Георгiй симъ врагамъ за брата отомстилъ,
             Во гробы заключивъ, живыхъ на дно пустилъ.
             Земля не емлетъ ихъ, вода въ себя не проситъ,
   100          Подъ видомъ острововъ до днесь убiйцевъ носитъ;
             Покрыты тернiемъ поверьхъ воды живутъ,
             И кажется, еще въ своей крови плывутъ.

                       Царь въ сердцѣ впечатлѣвъ Ордынски разоренья,
             Направилъ быстрый ходъ враговъ для усмиренья,
   105          Уже онъ Муромски предѣлы прелеталъ,
             И Нижнiй-градъ идущъ къ Велетмѣ миновалъ;
             Оставивъ Суздальскихъ владѣтелей столицу,
             Вступилъ Россiйскiя державы на границу.
             Тамъ видитъ ярости Казанскiя слѣды,
   110          Разлившiяся вкругъ какъ быстрый токъ воды;
             Взведетъ ли Iоаннъ слезами полны взоры
             На долы томныя, на возвышенны горы,
             На храмы Божiи, на селы, на пески,
             Все ризой черныя одѣяно тоски;
   115          Въ крови, казалося, созженны домы тонутъ,
             Дымятся вкругъ поля, лѣса и рѣки стонутъ.
             Пролей со мной, пролей, о Муза! токи слезъ,
             Внимая плачь вдовицъ и тяжкихъ звукъ желѣзъ.

                       Печальны матери воителей встрѣчаютъ,
   120          У коихъ скорби взоръ и лица помрачаютъ;
             Терзая грудь свою, едина вопiетъ:
             Мой сынъ, любезный сынъ! Тебя во свѣтѣ нѣтъ!
             Я видѣла его кинжаломъ пораженна,
             Моя надежда съ нимъ и пища погребенна;
   125          Отмстите за него!… Упала ницъ она,
             И вышла изъ нее душа тоски полна.

                       Безчеловѣчную Ордынску помня ярость,
             Подъемлется съ одра трепещущая старость;
             На домъ свой указавъ дрожащею рукой:
   130          Отсюду похищенъ, вѣщаетъ, мой покой!
             Не давно набѣжавъ грабители суровы,
             Взложили на моихъ дѣтей при мнѣ оковы.
             Къ отмщенью видящiй удобные часы,
             Подъ шлемомъ бѣлыя скрываетъ онъ власы;
   135          И старцы многiе, мечей внимая звуки,
             Берутъ оружiе въ трепещущiя руки,
             Едва бiющуся щитомъ покрыли грудь;
             Казалось, лебеди летятъ съ орлами въ путь.
             Полуумершу плоть надежда оживила;
   140          И будто вѣтвiя отъ корени явила:
             Такъ бодрость на челахъ у старцовъ процвѣла,
             Котора скрытою, какъ въ пеплѣ огнь, была.
             Безсильны отроки, примѣромъ ободренны,
             Во храбрыхъ ратниковъ явились претворенны.
   145                    Въ долинѣ древнiй дубъ простерши тѣнь стоялъ,
             Тамъ корень у него токъ водный напоялъ;
             Единъ изъ жителей Царя къ нему приводитъ,
             Онъ гордое на немъ писанiе находитъ:
             Народамъ симъ велитъ свирѣпая Казань
   150          Въ залогъ дѣтей привесть, свое имѣнье въ дань;
             И естьли въ лунный кругъ та жертва не приспѣетъ,
             То вся сiя страна навѣки запустѣетъ;
             Россiйской кровiю омоются поля,
             И будетъ пламенемъ пожерта ихъ земля.
   155                    Что дѣлать намъ теперь? нещастный вопрошаетъ
             Царя, которому промолвить гнѣвъ мѣшаетъ,
             Но скрывъ досаду, рекъ: Дадимъ Казанцамъ дань;
             Не злато, не сыновъ, дадимъ кроваву брань,
             Пускай отъ здѣшнихъ странъ сiи сыны любезны
   160          Не узы понесутъ, но огнь, мечи желѣзны!

                       Воздвигли жители какъ море общiй гласъ:
             Веди, о Государь! скоряй къ Казани насъ!

                       Тогда предсталъ Царю, кипящему войною,
             Почтенный нѣкiй мужъ, украшенъ сѣдиною;
   165          И тако рекъ ему: Гряди противъ Татаръ!
             Однако укроти на время ратный жаръ:
             Ихъ пламень, Государь, въ ихъ сердцѣ не простынетъ,
             А слава и тебя конечно не покинетъ;
             Свое стремленiе, свой подвигъ удержи,
   170          На лунный оборотъ походъ свой отложи;
             Не мерзостный подлогъ въ мои слова вмѣщаю:
             Для блага общаго я истинну вѣщаю.
             Когда ты поспѣшишь желанною войной,
             Войною на тебя возстанетъ жаръ и зной;
   175          И долженъ братися не съ робкою Ордою,
             Но съ воздухомъ, съ огнемъ, съ землею и водою.
             О Царь! Движенiя военны потуши;
             Бѣдою общею для славы не спѣши.

                       Глаголы старика, сѣдиной умащенна,
   180          Какъ будто слышались изъ храма освященна,
             И напояли всѣхъ какъ сладкая роса.
             Но Царь сказалъ, глаза возведъ на небеса:
             О Боже! Ты то зришь, что я не ради славы,
             Но для спасенiя сражаюся державы;
   185          А естьли истребить желаетъ Небо насъ,
             Россiя вкупѣ вся, да гибнемъ въ сей мы часъ!
             Но ты, премудростью исполненный небесной,
             О старче! о дѣлахъ предбудущихъ извѣстной;
             Взведи глаза кругомъ, и слухъ твой приклони,
   190          Услышишь вопли здѣсь, увидишь вкругъ огни;
             Младенцы видимы, о камень пораженны,
             Текуща кровь въ поляхъ и домы въ прахъ созженны,
             Повелѣваютъ намъ отмщеньемъ поспѣшать;
             Зря слезы, можно ли отмщеньемъ не дышать?
   195                    Когда Царева рѣчь сей страхъ изображала,
             Вдругъ дѣва, блѣдный видъ имѣюща, вбѣжала;
             Скрывающи ея увядшiя красы,
             Прилипли ко лицу заплаканну власы;
             Потокомъ слезъ она стенящу грудь кропила,
   200          И руки вознося, къ Монарху возопила:
             Неси, о Государь! къ Казани огнь и мечь,
             Вели ты воды вкругъ, вели ихъ землю жечь;
             Да воздухъ пламенемъ Ордынцамъ обратится;
             Но что? ужъ мой супругъ ко мнѣ не возвратится!
   205          Я смертью многихъ Ордъ не возвращу его,
             И жертва лучшая конецъ мой для него;
             Вонзите, кто ни есть, мнѣ мечь во грудь стенящу!
             Пустите душу вонъ къ любезному хотящу!
             Скончайте съ жизнiю и муку вдругъ мою!
   210          Стыда я моего предъ вами не таю:
             Любовной страстiю къ нещастному возженна,
             Уже была я съ нимъ закономъ сопряженна;
             Уже насъ брачныя украсили вѣнцы:
             Какъ въ самый оный часъ, всеобщихъ бѣдъ творцы,
   215          Казанцы лютые въ Господнiй храмъ вломились,
             И брачныя свѣщи въ надгробны претворились;
             Оковы нѣжныя, связующiя насъ,
             Кровавыя мечи разторгли въ оный часъ;
             Влекомый мой супругъ отъ глазъ безчеловѣчно,
   220          На мѣсто: я люблю! сказалъ, прости мнѣ, вѣчно!
             Рвалася я изъ рукъ, произносила стонъ,
             Но далѣ что вѣщать?… Поруганъ и законъ!
             Скитаюся въ лѣсахъ, я странствую въ пустынѣ,
             То завтра льщусь найти, чего не вижу нынѣ;
   225          По камнямъ бѣгаю при солнцѣ, при лунѣ,
             Нигдѣ не встрѣтится супругъ любезный мнѣ.
             О небо! о земля! хоть тѣнь его явите;
             Но что вы медлите? Грудь вскройте, сердце рвите!
             При семъ во всѣ страны кидаяся она,
   230          Поверглась на копье, разсудка лишена,
             И воина въ рукахъ копье сiе держаща,
             Омыла кровiю лицемъ къ лицу лежаща.

                       Въ сiи печальныя и страшныя часы,
             Подъемлются у всѣхъ отъ ужаса власы;
   235          Царь въ сердцѣ горести носящiй остро жало,
             Ко старцу обратясь, вѣщалъ: Еще ли мало!
             Еще ли мало намъ причинъ спѣшить на брань?
             И тартару сiя была страшна бы дань;
             Простительно ли намъ, судьбину видя люту,
   240          Отсрочивать войну хотя одну минуту?
             Орды свирѣпыя мгновенно притекутъ,
             Народъ, и съ нимъ тебя въ неволю повлекутъ;
             Иное быть Царемъ, иное жить въ пустынѣ;
             Не дѣлай намъ препятствъ, и не кажись отнынѣ.
   245                    Но старецъ Царскою грозой не укрощенъ,
             Отвѣтствовалъ Царю, бывъ свыше просвѣщенъ:
             Живуща храбрость въ васъ, хоть день, хоть годъ продлится,
             Отъ пламенныхъ сердецъ, о Царь! не удалится;
             Но ежели врагамъ отмщая и грозя,
   250          Тебѣ противъ судьбы не воевать не льзя,
             Гряди въ опасный путь! Желанье ты исполнишь,
             Однако нѣкогда о старцѣ ты напомнишь;
             Обременяй себя и воинство трудомъ:
             Ты все бы побѣдилъ, но съ меньшимъ бы вредомъ;
   255          Успѣлъ бы самъ себя во брани ты прославить;
             Но бѣдствъ хочу твоихъ едину часть убавить.
             Нещастну меньше быть принужу я тебя:
             Возьми сей щитъ, носи на рамѣ у себя,
             И знай, когда его поверхность потемнѣетъ,
   260          Что тяжкiй грѣхъ въ тебѣ по сердцу плевы сѣетъ;
             И что премудрости сiянье потуша,
             Унизилась твоя великая душа.
             Сей щитъ изображалъ смѣшенныя стихiи,
             Которы надъ главой носились у Россiи;
   265          Но страшну оныхъ брань Владимиръ укротилъ,
             Когда страны свои крещеньемъ просвѣтилъ;
             Очистивъ мракъ души черезъ священну воду,
             Какъ солнце, свѣтъ излилъ подвластному народу;
             Благочестивою онъ вѣрой окруженъ,
   270          Ни плачу не внималъ, ни воплю милыхъ женъ;
             Молитвы жречески и лесть пренебрегаетъ;
             Во Днепръ гремящаго перуна низвергаетъ;
             Кумира страшнаго прiявшая волна,
             Нахмурясь у бреговъ являлася черна;
   275          На брегѣ, благодать гдѣ тартаръ побѣдила,
             Видна съ Денницей брань небесна Михаила;
             Ни Позвидъ, вихрей царь; ни грозный Чернобогъ,
             Владимира смягчить ни укротить не могъ;
             Ни сынъ роскошныя и сладострастной Лады,
   280          Сооружающiй житейскiя прохлады,
             Котораго во тмѣ Владимиръ обожалъ,
             Полель отъ молнiевъ его не избѣжалъ;
             Усладъ, питающiй обманчивыя страсти,
             Всѣ боги зрѣлися разрушены на части.
   285          Тамъ спяща зрѣлась смерть, братъ смерти грѣхъ, уснулъ;
             Отверзтыя уста стенящiй адъ сомкнулъ.
             Когда всей мыслью Царь въ картины углубился,
             Въ то время старецъ, щитъ вручивый, удалился.
             Скорбя, что имяни его не вопросилъ,
   290          О старче! въ духѣ Царь геройскомъ возгласилъ:
             Колико ты ни правъ въ пророчествѣ гремящемъ,
             Коснѣти не могу мнѣ въ дѣлѣ предлежащемъ;
             Одно исполню то, что щитъ беру съ собой;
             Велите знакъ подать къ движенiю трубой!
   295                    Вельможи сходну мысль съ начальникомъ имѣли,
             И ратные полки какъ буря возшумѣли,
             Покрылъ сгущенный прахъ сiянiе небесъ!
             Царь шествовалъ къ лугамъ, гдѣ есть Саканскiй лѣсъ;
             Въ предѣлахъ, скипетру Россiйскому подвластныхъ,
   300          Вездѣ встрѣчается и стонъ, и плачь нещастныхъ;
             Стрѣлами ужаса гонимы изъ домовъ,
             Сокрылись жители во глубину лѣсовъ;
             Надежнѣе для нихъ среди звѣрей жилище:
             О чадахъ не радятъ, о паствѣ ни о пищѣ;
   305          Волы забывъ яремъ, безъ пастыря ревутъ,
             И странствуя въ лугахъ, траву поблеклу рвутъ;
             Стада, призрѣнiя и прежнихъ нѣгъ лишенны;
             Тамъ селы видимы въ пустыни превращенны;
             Повсюду бѣдности и смертной грусти видъ,
   310          Слѣды мучительства, насилiя, обидъ.

                       Примѣтивъ Царскiй взоръ, печалью омраченный,
             Адашевъ, другъ его, взаимно огорченный,
             Не покидающiй сей мужъ нигдѣ Царя,
             Вѣщалъ ему, насквозь Монарше сердце зря:
   315          Почтенна скорбь твоя! О дѣтяхъ ты жалѣешь;
             Но щастливъ ты, что имъ отцемъ ты быть успѣешь;
             Смотри, о Государь! на подданныхъ твоихъ:
             Ты, можетъ быть, считалъ въ довольствѣ полномъ ихъ;
             Льстецы, которые престолъ твой окружали,
   320          Ихъ въ райскомъ житiи тебѣ изображали.
             Когда бы ты, чужимъ повѣривъ словесамъ,
             На скорби не взглянулъ, на ихъ печали самъ,
             Ты, ставъ бы уловленъ сѣтьми совѣтовъ вредныхъ,
             Льстецовъ бы наградилъ, а сихъ бы презрилъ бѣдныхъ;
   325          А естьлибъ вопли ихъ къ престолу и дошли,
             Самихъ бы ихъ виной толикихъ бѣдъ почли,
             Сокрылибъ слезы ихъ, гоненiя, обиды,
             Несправедливые и вымышленны виды.
             Бываетъ часто Царь лукавствомъ уловленъ;
   330          Съ народомъ онъ стѣной великой раздѣленъ,
             И естьли взоръ когда на подданныхъ возводитъ,
             Онъ радость на челахъ написанну находитъ;
             Но тщательнаго имъ въ себѣ явить отца,
             Ты долженъ разбирать не лица, но сердца;
   335          Вниманья каждый вздохъ на тронѣ удостоить;
             Тогда познаешь, какъ народно благо строить;
             Нещастны жители примѣры подаютъ;
             Ты видишь, тщетноль здѣсь на небо вопiютъ?
             Когда бы, Государь, вельможамъ ты повѣрилъ,
   340          И самъ бы скорби ихъ пучины не измѣрилъ:
             Чрезъ годъ бы здѣшнiй край на вѣки запустѣлъ;
             И поздно ихъ спасать, хотя бы ты хотѣлъ;
             Стоналибъ камни здѣсь, земля бы трепетала,
             А лесть бы и тогда хвалы тебѣ сплетала!
   345          Когда бы въ праздности ты былъ сихъ бѣдъ творцемъ,
             Тебя бы нарекли ласкатели отцемъ.
             Теперь преубѣжденъ печали ихъ виною,
             Блаженство хочешь имъ доставити войною;
             Гряди, и доставляй! То правда, что война
   350          Для мудраго Царя быть цѣлью не должна;
             Но естьли общее спокойство кто отъемлетъ,
             Тогда отечество и мощь его не дремлетъ;
             Стремится молнiи и громы отвращать:
             Спасенья общаго не можно запрещать.
   355          Ты правъ во подвигахъ, но ты имеешь средство,
             Безъ брани отвратить отъ странъ полночныхъ бѣдство;
             Яви Божественной величество души,
             Отправь посла въ Казань, къ твоимъ врагамъ пиши:
             Когда свирѣпость ихъ и наглость усмирится,
   360          Мятежъ отринется, гордыня покорится;
             Когда грабежъ назадъ и плѣнныхъ отдадутъ,
             Твои на дерзкiй градъ перуны не падутъ;
             Великодушiемъ ты больше славенъ будешь,
             И старцевыхъ угрозъ межъ тѣмъ, о Царь! избудешь.
   365          Не страшны мнѣ они, вѣщаетъ Iоаннъ,
             Мнѣ мечь людей моихъ для защищенья данъ;
             Ко сохраненiю гонимыхъ и стенящихъ,
             Противъ перуновъ грудь поставлю я гремящихъ;
             Я былъ бы слабый Царь, когда бы, внемля стонъ,
   370          Народъ мой позабывъ, одинъ любилъ бы тронъ!
             Однако твоему совѣту внемля благу,
             Пошлю въ Казань пословъ, лишь придемъ на Свiягу;
             Но, другъ мой, можло ли когда повѣрить намъ,
             Злодѣйствомъ дышущимъ и бунтами странамъ?
   375          Колико кратъ они покорствомъ миръ купили,
             И клятву данную Россiи преступили?
             Затмилъ сердца у нихъ пророкъ ихъ Махометъ;
             И правда есть ли тамъ, гдѣ чистой вѣры нѣтъ?
             Мнѣ слезы, стонъ, бѣды, и горести народны
   380          Ужаснѣе внимать, чѣмъ громъ и бури водны;
             А естьли и животъ во брани положу,
             Я кончилъ жизнь какъ Царь, кончаяся скажу.

                       Влекомымъ въ люту брань движенiемъ сердечнымъ,
             Героямъ зрѣлся путь къ Казани безконечнымъ,
   385          Ахъ! для чего, рекутъ, кидая смутный взоръ
             На круги времяни, на цѣпь слiянныхъ горъ,
             Ахъ! солнце для чего толь медленно катится,
             И вдругъ протяжность горъ въ пути не сократится?
             Почто не здвинется великiй Волжскiй брегъ,
   390          И не сугубится нашъ въ полѣ быстрый бѣгъ?
             Въ сiю минуту бы съ кичливою Казанью,
             Мы ради совершить судьбину нашу бранью.

                       Грядетъ предъ войскомъ Царь, какъ страшный брани богъ,
             И слава передъ нимъ въ гремящiй трубитъ рогъ;
   395          Орда предчувствуетъ въ груди кровавы раны!
             Приходитъ Царь къ брегамъ излучистыя Пьяны,
             Гдѣ роскошь въ древности съ Россiянъ лавръ сняла
             И побѣжденному народу отдала;
             Природа вѣчный знакъ на сихъ брегахъ явила,
   400          Сей быстрыя рѣки теченье изкривила,
             И тамо кажется струямъ велитъ взывать:
             Коль мало надлежитъ на щастье уповать!
             Тамъ въ прежни времяна какъ солнце закатилось,
             Побѣды торжество во гробъ преобратилось.
   405                    Уже преходитъ Царь струи Медянскихъ водъ,
             Нагорный рабствуетъ Россiянамъ народъ;
             Какъ будто нѣкими волшебными руками,
             Мосты устроились предъ нашими полками,
             Усердiя огонь въ народахъ возгорѣлъ,
   410          Когда Россiйскiй къ нимъ приближился Орелъ.

                       И Царь вѣщалъ: не зримъ сей казни мы небесной,
             Которою грозилъ намъ старецъ безъизвѣстный;
             О други! естьли бы претилъ войну намъ Богъ,
             Я съ вами бы достичь до сихъ бреговъ не могъ;
   415          Прiятно и cтрадать за толь вину законну;
             Сомнительноль Казань разрушить непреклонну?
             Тамъ Божiи враги, грабители живутъ;
             Насъ вѣра противъ ней и правда въ брань зовутъ;
             Колико святы суть движенья таковыя!
   420          Не грабить, за себя отмщать идетъ Россiя!
             А ежели, друзья! нашъ жребiй и таковъ,
             Что мы, искавъ побѣдъ, падемъ во смертный ровъ:
             Окончимъ жизнь! но смерть безстрашiемъ уловимъ;
             Цвѣты своимъ гробамъ заране приготовимъ,
   425          Которыми почтить потомки должны насъ;
             Кто страшенъ Россы вамъ, когда самъ Богъ по васъ?
             Слова ciи какъ медъ воители вкушали,
             Они сердца у нихъ и мысли возвышали;
             Носился нѣкiй свѣтъ надъ шлемами у нихъ,
   430          И храбрость множилась отъ предвѣщанiй сихъ.
             Единъ Адашевъ былъ невеселъ, смутенъ, мраченъ;
             Ему казался путь успѣхомъ не означенъ;
             И старцовы слова, и видъ, и взглядъ его,
             По сердцу сѣяли сомнѣнье у него;
   435          Онъ втайнѣ воинство за пылкость порицаетъ.
             Духъ чистый завсегда далеко проницаетъ!
             Молчалъ, стыдящiйся движеньямъ Царскимъ льстить.
             Плачь, Муза!… Время войскъ погибель возвѣстить.
             Такой уставъ Небесъ, иль то судьбины тайность,
   440          Что къ пагубѣ близка земнаго щастья крайность.

                       Есть бездна темная, куда не входитъ свѣтъ,
             Тамъ всѣхъ источникъ золъ, Безбожiе живетъ;
             Оно геэнскими окружено струями,
             Пiетъ кипящiй ядъ, питается змiями;
   445          Простерли по его нахмуренну челу
             Развратны помыслы, печали, горесть, мглу;
             Отъ вѣчной зависти лице его желтѣетъ;
             Съ отравою сосудъ въ рукѣ оно имѣетъ;
             Устами алчными коснется кто сему,
   450          Противно въ мiрѣ все покажется тому;
             Безбожiе войны въ семъ мiрѣ производитъ;
             Рукой писателей неблагодушныхъ водитъ,
             И ядомъ напоивъ ихъ каменны сердца,
             Велитъ имъ отрыгать хулы противъ Творца;
   455          Имѣя пламенникъ, съ привѣтствiемъ строптивымъ,
             За щастьемъ въ слѣдъ летитъ, предъидетъ нечестивымъ,
             Со знаменемъ предъ нимъ кровавый ходитъ бой;
             Его изчадiя гоненье, страхъ, разбой;
             Свирѣпство мечь остритъ кругомъ его престола,
   460          Ни рода не щадитъ, ни разума, ни пола;
             Колеблетъ день и нощь, ограду общихъ благъ;
             Оно безчинства другъ, народной пользы врагъ;
             Среди нечестiя, змiями вкругъ увито;
             Хоть сѣетъ зло вездѣ, злодѣйствами не сыто!

   465                    Увидя, что среди блестящихъ въ небѣ звѣздъ
             Сiянiе простеръ побѣдоносный Крестъ,
             И что Россiяне во слѣдъ за громкой славой
             Несутъ въ сердцахъ войну и мечь въ рукахъ кровавой;
             Зря въ трепетѣ ему подверженну страну,
   470          И тмы владычицу, блѣднѣющу луну,
             Безбожiе смутясь, въ отчаяньѣ трепещетъ,
             Молнiеносные на небо взоры мещетъ:
             Увы! преходитъ власть моя, гласитъ оно,
             Низверженна съ небесъ вселенныя на дно;
   475          Послѣднее мое убѣжище теряю,
             Завидно Небесамъ, что вредъ я сотворяю;
             Но Богомъ будучи добра отчуждено,
             Я имъ, конечно имъ, на вредъ и рождено,
             И бытiе мое во связи мiра нужно;
   480          Со Благочестiемъ не льзя мнѣ жити дружно;
             Кто смѣетъ мой престолъ, кто смѣетъ разрушать?
             Иль хощетъ Богъ меня послѣднихъ жертвъ лишать?
             О тартаръ! на тебя оковы возлагаютъ!

                       Изъ тмы къ нему его клевреты прибѣгаютъ:
   485          Огнями дышуща предстала черна Месть;
             Имѣя видъ змiи, ползетъ презрѣнна Лесть;
             Гордыня предъ него со скипетромъ приходитъ,
             Съ презрѣньемъ мрачный взоръ на небеса возводитъ;
             Лукавство, яростный потупя въ землю видъ,
   490          Передъ Безбожiемъ задумавшись стоитъ;
             Вражда, исполненна всегда кипящимъ ядомъ,
             Во трепетъ тартаръ весь приводитъ смутнымъ взглядомъ;
             Изъ глазъ Отчаянья слезъ токи полились;
             Злодѣйствы многiя къ Безбожiю сошлись.
   495                    Тогда оно главу потупленну имѣя,
             Но горести своей вины сказать не смѣя,
             О чада! воздохнувъ, о други! говоритъ:
             Или изъ васъ никто погибели не зритъ;
             Познайте съ воинствомъ грядуща Iоанна;
   500          Россiя хощетъ быть, и вѣра ихъ вѣнчанна.
             Взглянули… и вдали увидя Крестъ въ лучахъ,
             Возчувствовали гнѣвъ, отчаянье и страхъ!

                       Уста ихъ пагубы всеобщей не сказали,
             Но бѣдство близкое ихъ лица доказали;
   505          Погибель зря свою и робость видя въ нихъ,
             Скрываетъ ужасы въ душѣ владыка ихъ,
             И тако вопiетъ, кидая мрачны взгляды:
             Колико слабы вы, мои нещастны чады!
             Или забыли вы, что царство нашей тмы
   510          Простерли по всему земному шару мы?
             Любимцамъ Божiимъ законы подавали;
             Забыли, что съ самимъ мы Богомъ воевали,
             И въ трепетъ иногда ввергали небеса?
             Вся та же мочь у насъ, хотя не та краса…
   515          Хоть ликъ Безбожiя спокойствомъ покрывался,
             Но стонъ въ груди его, какъ въ сводахъ отзывался.
             Рекло: безстрашiя я вамъ явлю примѣръ.
             Духъ Адскiй два крыла, какъ парусы, простеръ,
             До облакъ взнесся онъ.? Безбожiе взглянуло,
   520          И видя Россiянъ во славѣ, воздохнуло;
             Въ душѣ смятенiе, въ очахъ имѣя жаръ,
             Какъ нѣкiй огненный катилось къ Волгѣ шаръ.
             Злодѣйства многiя, какъ искры и мятели,
             Изъ бездны адскiя во слѣдъ ему летѣли;
   525          Горящими они струями разлились,
             Во слѣдъ Безбожiя какъ облаки вились.
             Подземнымъ воинствомъ и мракомъ окруженно,
             Досадой, мщенiемъ и гнѣвомъ разозженно,
             Направило оно, какъ буря, шумный ходъ
   530          Въ страну, гдѣ ослѣпленъ невѣжествомъ народъ.
             О Муза, вѣдуща и доброе и злое!
             Изобрази ты мнѣ кумировъ царство тое.

                       Тамъ дебри видимы, пещеры, лѣсъ густой [10],
             Ни пашни тучныя, ни жатвы нѣтъ златой;
   535          Питается звѣрьми народъ звѣрямъ подобный,
             Свирѣпыя сердца и видъ имѣетъ злобный;
             Лежащiй вѣчный мракъ у нихъ на очесахъ,
             Имъ кажетъ божество и въ самыхъ древесахъ;
             Вселились въ сей народъ какъ въ темные чертоги,
   540          Отъ многобожiя и суевѣрства многи;
             Жрецы и жрицы ихъ обманами живутъ,
             Тѣ мрачныя Орды Заволжскими слывутъ.

                       Безбожiе въ страну подвластную приходитъ,
             На олтари свои печальный взоръ возводитъ,
   545          И видя, что кругомъ померкнуть хощетъ свѣтъ,
             Летящихъ вкругъ духовъ въ собранiе зоветъ,
             И зрится взору ихъ какъ страшная комета,
             Повелѣваетъ имъ, ихъ требуетъ совѣта;
             Почто вамъ, говоритъ, коснѣти въ сей странѣ?
   550          Теките, кройтеся въ кромешну тму ко мнѣ!
             Намъ дикая страна наслѣдствомъ оставалась,
             Гдѣ наша власть равна божественной казалась;
             Но рокъ приходитъ нашъ, и близокъ грозный часъ,
             Перуны Божiи вездѣ находятъ насъ;
   555          Лишаетесь вы жертвъ, лишаетесь вы славы;
             Вамъ адъ прибѣжище, во свѣтѣ нѣтъ державы!
             Бѣгите, робкiе! отъ сихъ печальныхъ странъ!
             Сюда преноситъ Крестъ и громы Iоаннъ;
             И прежде чтущiе народы васъ мольбами,
   560          Россiйскими теперь содѣлались рабами….
             Но смутныя слова, произнесенны имъ,
             Единый страхъ вселя, изчезли яко дымъ.

                       Тогда Безбожiе, какъ адъ печально стало,
             И въ первый разъ оно отъ страха трепетало;
   565          Однако пламенный кидая всюду взглядъ,
             Простерло у духовъ по сердцу злость и ядъ.

                       Какъ молнiя, когда и въ камень ударяетъ,
             Свободный путь себѣ далеко отворяетъ:
             Такъ ядъ Безбожiя проникъ въ сердца духовъ,
   570          И слышны отъ него такiе громы словъ:
             Предупредимъ, друзья! погибель нашу близку,
             Пойдемъ и сокрушимъ противну рать Россiйску,
             Подвигнемъ тартаръ весь!… пойдемъ, докажемъ имъ,
             Что сильны мы вредить, когда вредить хотимъ.
   575                    Богинѣ, чтимой здѣсь въ лицѣ небесна Феба
             Речетъ: О правяща горящимъ кругомъ неба!
             Разлей геенскiй зной, разлей по всей земли.
             Ты, воздухъ! вспламени и камни разпали,
             Луга и древеса растенiевъ лишите!
   580          Сгустите рѣки вкругъ, потоки изсушите!
             А ты, который здѣсь изъ самыхъ древнихъ лѣтъ
             Перуномъ нареченъ, о грозный Киреметъ,
             Который устрашалъ полночные народы!
             И нынѣ устраши, взбунтуй огонь и воды….
   585          Свирѣпостью дыша, и пагубу творя,
             Я въ сѣти уловлю Россiйскаго Царя;
             Я возвращу мѣста, гдѣ троны вы имѣли,
             Подъ сладкимъ имянемъ Триглава и Полели;
             Стремитеся, друзья! свирѣпость насыщать,
   590          Губить, карать, мертвить, тиранить, обольщать!…
             Какъ волки гладные, злодѣйствами взалкали,
             Кумиры, дружбы въ знакъ, руками возплескали,
             И мракъ является во свѣтлыхъ небесахъ;
             И слышенъ томный стонъ во жертвенныхъ лѣсахъ;
   595          Кокшайцы робкiе къ молитвамъ прибѣгаютъ,
             Костры дрожащими руками возжигаютъ;
             Но тщетно грудь свою въ слезахъ бiютъ они,
             Ущедрить ихъ боговъ не могутъ ихъ кони;
             Томятся, хладною омытые водою;
   600          Все кажетъ гнѣвъ боговъ, имъ все грозитъ бѣдою;
             Бездушны будучи ихъ боги страшны имъ,
             Возженный огнь погасъ, и видѣнъ только дымъ.
             Въ то время старцы ихъ по внутренней гадаютъ,
             Блѣднѣютъ, рвутъ власы, и съ воплемъ упадаютъ,
   605          Возникнувъ отъ земли, противныхъ жертвъ не жгутъ,
             Но прочь отъ олтарей со трепетомъ бѣгутъ.

                       Какъ будто древнiе свирѣпые Друиды,
             Имѣя страшныя движенiя и виды,
             Повсюду странствуя, жрецы тревогу бьютъ,
   610          Россiйскiй Царь грядетъ! по селамъ вопiютъ;
             Или мы защищать своихъ боговъ не станемъ;
             Погибнемъ… ежели перунами не грянемъ!

                       И виды страшные, и смутный старцевъ гласъ,
             Зажгли мятежъ въ сердцахъ, и вспыхнулъ бунтъ тотчасъ;
   615          За страхомъ страхъ течетъ, какъ въ бурномъ морѣ волны;
             Жилища ужасомъ, сердца отмщеньемъ полны.

                       Тамъ жены обуявъ, свои убранства жгутъ,
             И къ Волжскимъ берегамъ супругамъ въ слѣдъ бѣгутъ;
             Кипитъ смятенiе въ улусахъ Черемисскихъ,
   620          Вооружаются противу силъ Россiйскихъ;
             Велитъ Безбожiе бунтующимъ Ордамъ
             На Волгѣ путь пресѣчь Морозова судамъ.
             Свирѣпый Киреметъ рукой тревоги водитъ,
             Онъ Волгу дремлющу въ крутыхъ брегахъ находитъ;
   625          Грудь пѣнится у ней, вода течетъ изъ устъ,
             Глава склонилася на тополовый кустъ:
             Власы простерлися зелеными струями,
             Лежащи по плечамъ извитыми змiями;
             Нагнувшiйся сосудъ изъ рукъ ея падетъ.
   630          Разторгни узы сна, ей Злоба вопiетъ:
             Доколѣ сладкiй сонъ твои покоитъ члены?
             Валятся вкругъ тебя Ордынски горды стѣны;
             Казань, котору ты привыкла напаять,
             Смотрясь въ струи твои, не можетъ устоять.
   635          Сiя бреговъ твоихъ ликующа царица,
             Такъ сѣтуетъ теперь, какъ сирая вдовица;
             Оставили ее невѣрны небеса,
             Но съ нею и твоя погаснетъ вдругъ краса;
             Соединенныя взаимною любовью,
   640          Вы скоро будете гражданской полны кровью;
             Дерзай! или съ моимъ перуномъ поспѣшу,
             И нѣдры влажныя мгновенно изсушу;
             Законы премѣню строительной природы:
             Тамъ будетъ вѣчный зной, гдѣ нынѣ плещутъ воды;
   645          Гдѣ плавала твоя среди валовъ глава,
             Тамъ будетъ рость тростникъ и дикая трава.

                       Онъ рекъ… и Волжскiя струи остановились,
             Глубокими онѣ морщинами явились;
             Вели мнѣ, грозный богъ! вели, речетъ она;
   650          Желанiе твое исполнить я должна.
             Взбунтуй твои валы! свирѣпый духъ вѣщаетъ,
             Да гордыхъ Россiянъ пучина поглощаетъ!

                       Какъ камень сильною поверженный рукой,
             Кидалась Волга внизъ съ поспѣшностью такой;
   655          Раскинувъ рамена во влажныя дороги,
             Изъ рукъ составила великiя пороги;
             Пресѣчь Россiянамъ въ струяхъ свободный путь,
             Устроила она имъ встрѣчу тверду грудь:
             Сгустлилися валы власовъ ея сѣдиной;
   660          Кремнемъ ея чело изникло надъ пучиной;
             Журчащiй вихрь въ струяхъ повѣяли уста,
             И заперли судамъ во влажности врата.
             Глава подъемлется и чреслы онѣмѣли.
             Составились изъ нихъ препоны, камни, мѣли.
   665                    Безбѣдный на водахъ имѣющи покой,
             Россiяне плывутъ съ веселiемъ рѣкой;
             Прохладному пути предѣлы близко числятъ;
             Въ бесѣдѣ радостной о славѣ только мыслятъ.
             Но вдругъ перемѣнивъ теченiе вода,
   670          Помчала въ быстрину, какъ легку трость, суда.
             Подъемля смерть главу изъ влажныя утробы,
             Составила изъ волнъ колеблющися гробы;
             Со свистомъ шумный вѣтръ во слѣдъ судамъ вился,
             И съ бурей страшный вопль отвсюду поднялся;
   675          Казался каждый валъ чудовищемъ шумящимъ,
             Пловущихъ поглотить съ ладьями вдругъ хотящимъ;
             Ревущiе валы поднявъ верхи свои,
             Возносятъ къ облакамъ великiя ладьи,
             И вдругъ разсыпавшись во рвы ихъ низвергаютъ,
   680          Гдѣ кажется они геенны досягаютъ;
             На крыльяхъ вихрь летитъ имъ встрѣчу по водѣ:
             Что дѣлать въ таковой Россiянамъ бѣдѣ?
             На небо взоръ взведутъ, покрыто небо мракомъ;
             Въ различномъ страхѣ всѣ, въ смятеньѣ одинакомъ;
   685          Куда отъ волнъ, куда отъ камней убѣгать?
             Смерть видятъ; знаютъ смерть они пренебрегать;
             Кипящи пѣною уста она отверзла,
             Взревѣла, и въ пловцахъ кипяща кровь замерзла.
             Уже свирѣпствуя сердитая рѣка,
   690          Отторгла у судовъ кормила и бока;
             И будто воины втѣснившися въ проломы,
             По улицамъ текутъ, и сокрушаютъ домы:
             Такъ бурная вода въ ущелины течетъ,
             И Волга разъярясь на дно суда влечетъ.
   695                    Какъ острый мечь печаль Морозова пронзаетъ,
             Что двухъ надежда войскъ мгновенно изчезаетъ;
             Страшась не собственной, но общiя бѣды,
             Свирѣпство презрилъ онъ и вихря и воды,
             И бурямъ и волнамъ противяся ревущимъ,
   700          Велѣлъ ко берегамъ направить путь пловущимъ;
             Но суша и вода во брань вступили съ нимъ,
             Раждаютъ смерть валы, брега огонь и дымъ;
             Съ мечами, съ пламенемъ на нихъ Ордынцы злобны
             Вкругъ стадницы волкамъ являются подобны,
   705          Которы челюсти разверзли на овецъ:
             Такъ Россовъ изтребить Орда спѣшитъ въ конецъ;
             Бросаетъ копья въ нихъ, стрѣлами уязвляетъ,
             Пристанища къ брегамъ имѣть не дозволяетъ.
             Стонъ слышанъ на водѣ, вопль слышанъ на земли,
   710          Струи ко дну влекли, огни Россiянъ жгли,
             Свирѣпствующiй адъ разитъ безчеловѣчно;
             Другое воинство погиблобъ тамъ конечно;
             Но кто бы ихъ спасти отъ сей напасти могъ,
             Когда бы не простеръ съ небесъ къ нимъ перста Богъ?
   715                    О Муза! обрати отъ Волги взоры въ поле;
             Тамъ страждетъ Iоаннъ, и зрится смертныхъ болѣ;
             Воззрѣвъ на чистое сiянiе небесъ,
             Едва знамена онъ къ Алатырю понесъ,
             Казалось, звѣзды съ нимъ желанье соглашали,
   720          Поля кругомъ цвѣли, зефиры вкругъ дышали;
             Бореевыхъ вдали не слышно было крилъ,
             И воздухъ ароматъ повсюду разтворилъ.

                       Уже колеблются полки въ горахъ идущи,
             Какъ класы желтые, серпа на нивахъ ждущи,
   725          Которы тихiй вѣтръ въ движенiе привелъ;
             Казалось, то Орфей передъ лѣсами шелъ;
             Сгущенныхъ копiй лѣсъ былъ зримъ предъ Iоанномъ,
             И войско, какъ рѣка, текло въ пути желанномъ.
             Но сокровенная опредѣлила власть
   730          Для искушенiя устроить имъ напасть;
             Парящей славѣ ихъ готовяща препоны,
             Натура собственны нарушила законы;
             Тогда Безбожiе имѣюще успѣхъ,
             Идущимъ тысящи устроило помѣхъ.
   735                    Вдругъ начали кипѣть ключи въ долинахъ злачныхъ,
             И будто трубный гласъ возсталъ въ пещерахъ мрачныхъ;
             На холмахъ вѣтвiя склонили древеса,
             Багровой ризою одѣлись небеса;
             Лучи не въ облака, но въ нѣкiй тускъ скрывались,
   740          Стада пернатыхъ птицъ по воздуху взвивались;
             Возсталъ згущенный прахъ, какъ туча отъ земли,
             И будто возгремѣлъ безъ молнiй громъ вдали,
             То вихри пламенны средь горъ вооружались.
             На вѣтренныхъ коняхъ ко войску приближались
   745          Сiи незримые и сильные враги,
             Напрягшись въ воздухѣ подобiемъ дуги,
             Простерли крылiя, знамены развѣваютъ,
             И съ шумомъ ихъ изъ рукъ дхновеньемъ вырываютъ,
             Сражаясь межъ собой, сгущаютъ пыль вокругъ;
   750          День ясный въ мрачну ночь переложился вдругъ.
             Когда громада войскъ въ пригоркахъ изгибалась,
             Казалося, земля подъ ними колебалась;
             Срываетъ шлемы вихрь, извившись копья рветъ,
             И разстилаясь вдаль, все движетъ и реветъ;
   755          Какъ риза разпустясь въ стремленiи суровомъ,
             Все войско прахомъ вкругъ объемлетъ какъ покровомъ,
             И воинамъ пресѣчь желанный путь велитъ;
             То вѣетъ на горѣ, то съ трескомъ лѣсъ валитъ;
             Людей лишаетъ силъ, коней лишаетъ мочи,
   760          Дыханiе мертвитъ и ослѣпляетъ очи.

                       Великiй духомъ Царь, позная гнѣвъ Небесъ,
             И руки и глаза ко высотѣ вознесъ;
             Колеблемъ вихрями, въ слезахъ вѣщалъ: О Боже,
             Или враги Тебѣ Твоихъ сыновъ дороже?
   765          Ты ужась положилъ въ защиту ихъ странамъ,
             Но все преодолѣть оставь Ты бодрость намъ!…
             Умолкъ, и небесамъ противнымъ не явиться,
             Велѣлъ межъ горъ крутыхъ полкамъ остановиться.
             Тамъ взору предлежалъ весьма широкiй долъ,
   770          Гдѣ мнилось тишина устроила престолъ;
             Военныя трубы повсюду возгремѣли,
             Но съ вихремъ различить ихъ звука не умѣли;
             Казалось напередъ, что вѣтры трубятъ то,
             Склонясь на копiе, не шествуетъ никто,
   775          Между стенящими отъ грозныхъ бурь горами,
             Укрыться хощетъ Царь со войскомъ подъ шатрами,
             Но будто бурная свирѣпствуетъ вода,
             Гдѣ кущи ставятся, бѣжитъ и вихрь туда,
             Изъ рукъ орудiя и верви изторгаетъ,
   780          Великiе шатры на землю повергаетъ.

                       Такой стихiй мятежъ Монарха не смущалъ,
             На рамо опершись, Адашеву вѣщалъ:
             Я зрю, что Небеса моимъ слезамъ не внемлютъ,
             Колеблютъ все они, меня не поколеблютъ!…
   785          Онъ бодрый видъ являлъ, сiю вѣщая рѣчь,
             И войску повелѣлъ на ихъ мѣстахъ возлечь.

                       Едва, походами и вихремъ удрученны,
             Склонилися полки, какъ класы посѣченны,
             И на лицѣ земномъ въ густой травѣ легли,
   790          Бурливыхъ вдругъ коней и вихри отпрягли,
             И въ воздухѣ свои оставивъ колесницы,
             Сверули крылiя, какъ утомленны птицы;
             И будто бѣдствами насытился ихъ взоръ,
             Дыханье укротивъ, упали между горъ.
   795                    Свѣтило дневное тогда въ моря скрывалось,
             И небо ризою червленной одѣвалось;
             Возвысила чело дрожащая луна,
             Серебрянымъ щитомъ казалася она;
             Подъемлетъ къ небесамъ рога свои высоки,
   800          Вмѣщаютъ глубоко луну рѣчные токи,
             И чистымъ хрусталемъ между бреговъ текутъ,
             Казалось, томный сонъ они въ струяхъ влекутъ.
             Царица звѣздъ лучемъ блистательнымъ сiяла,
             Но хладною росой земли не напаяла,
   805          И сладкой влажности на древеса не льетъ,
             Котора жизни имъ и силы придаетъ.
             Вершины уклонивъ, стоятъ зелены рощи,
             Не можетъ прохлаждать луговъ прохлада нощи;
             Казалось, воздухъ спитъ, зефиръ уснулъ въ кустахъ,
   810          И слезъ Аврориныхъ не видно на цвѣтахъ;
             Благоуханiе долины разпускаютъ,
             Но тщетно питiя небеснаго алкаютъ:
             Прозрачность воздуха приходитъ въ густоту,
             И съ мракомъ томную раждаетъ духоту.
   815          Земля для воиновъ всегдашнiй одръ спокойной,
             Теперь представилась для спящихъ ложей знойной;
             Жестка трава на ней, лице ея горитъ,
             Возлегшимъ сладкаго покоя не даритъ;
             Томленiе главы ко сну на землю клонитъ,
   820          Но жаръ съ естественныхъ одровъ обратно гонитъ;
             Тускъ зрится на цвѣтахъ, не хладная роса,
             И сводомъ огненнымъ казались небеса;
             Въ полночные часы растенья увядаютъ;
             И звѣзды, кажется, на землю упадаютъ;
   825          Летаютъ дивные по воздуху огни,
             Предзнаменующи и зной и жарки дни.

                       Томленный Царь небесъ подъ раскаленнымъ сводомъ
             Хотѣлъ предупредить свѣтъ солнечный походомъ:
             При утренней зарѣ гласъ трубный возгремѣлъ,
   830          Возстали воины, и съ ними зной пошелъ.
             Не вѣтры свѣжiе въ долинахъ повѣваютъ,
             Которы тихихъ дней предтечами бываютъ;
             Едва лишь солнца лучь на землю проглянулъ,
             Какъ пещь разженная, палящимъ зноемъ дхнулъ,
   835          Цвѣты и древеса росой неорошенны,
             Явились свѣжести и живости лишенны;
             Небесные кони спѣшащи солнце влечь,
             Казалося, хотятъ вселенную зажечь;
             И воздухъ вкругъ земли недвижимо стоящей,
   840          Едва не равенъ былъ водѣ, въ котлѣ кипящей.
             Разжегся тамъ песокъ, и травы стали тлѣть,
             Герои начали о буряхъ сожалѣть,
             Которы прежде ихъ толико утруждали,
             Но удручаемыхъ походомъ, прохлаждали;
   845          Отъ солнечныхъ лучей, какъ будто отъ огня,
             Ихъ шлемы разпеклись и тяжкая броня;
             Какъ нѣкая рѣка, кругомъ излился пламень,
             Извлекши влажность вонъ, приводитъ землю въ камень;
             Палима воздухомъ, разсѣлася она,
   850          И вредныя въ землѣ сварились сѣмена;
             Тлетворные пары главы свои подъемлютъ,
             И поднебесный кругъ какъ ризою объемлютъ;
             Въ пучинѣ воздуха туманы око зритъ,
             Казалось, надъ главой небесный сводъ горитъ.
   855          Змiи глотая ядъ, изъ мрачныхъ норъ выходятъ,
             Болѣзни, раны, страхъ и язвы производятъ;
             Извившись какъ ручей, въ густой травѣ шипятъ,
             Бросаются стрѣлой и грудь насквозь разятъ;
             Не страхъ отъ сихъ змiевъ Монарха сокрушаетъ,
   860          Но то, что воинство рокъ лютый уменьшаетъ.
             Какъ будто острiя сверкающихъ ножей,
             Тамъ жалы видимы излучистыхъ ужей;
             Слѣды алкающей повсюду смерти видны;
             Тамъ гады страшные, тамъ черныя ехидны;
   865          Вода, огонь, земля Россiянамъ грозитъ,
             И воздухъ, кажется, стрѣлами ихъ язвитъ.

                       Томленны жаждою, къ потокамъ прибѣгаютъ;
             Пiютъ, но воды ихъ утробу разжигаютъ,
             И паче къ питiю алкающихъ зовутъ,
   870          Мутясь въ рѣчныхъ струяхъ пески съ травой плывутъ;
             Журчащiе ключи осокой заглушенны;
             Въ зеленистый коверъ озера превращенны.
             Казалося, съ небесъ какъ дождь падутъ огни;
             Остановляются въ разпутiяхъ кони,
   875          Главы упали внизъ, колѣна ихъ трепещутъ,
             И пѣну красную уста на землю мещутъ;
             Какъ мѣхи ребра ихъ разширяся дрожатъ,
             Падутъ и подъ ярмомъ безчувственны лежатъ.

                       На войско обративъ Монархъ печальны взоры,
   880          Велѣлъ ему возлечь, гдѣ тѣнь наводятъ горы.
             Тамъ сѣнолиственный стоялъ у брега лѣсъ,
             И зрѣнью обѣщалъ убавить зной небесъ;
             Вдругъ городъ изъ шатровъ составился высокихъ,
             Но тотъ же зной лежалъ въ долинахъ и глубокихъ;
   885          Подъ тѣнью хлада нѣтъ, прохлады нѣтъ въ струяхъ,
             Долины зной палитъ, изъ рощей гонитъ страхъ.
             Дрiяды, кажется, лѣса пренебрегаютъ,
             И сами въ мрачныя пещеры убѣгаютъ;
             Вселяютъ ихъ туда жары, какъ страшный громъ,
   890          Тамъ голый камень имъ прiятнымъ сталъ одромъ;
             Прозрачны ризы снявъ онѣ отъ жара скрылись,
             Но пламени врата и тамо отворились.

                       Не слышитъ болѣе ключей журчащихъ лугъ,
             Потоки быстрые въ горахъ изсякли вдругъ;
   895          Не чувствуя уже въ рѣчныхъ струяхъ прохлады,
             Скрываются въ тростникъ печальныя Наяды;
             Но тщетно тамъ дождей и свѣжихъ вѣтровъ ждутъ,
             Зеленые власы отъ ихъ чела падутъ.

                       Вѣщаютъ, будто бы главы имѣя въ зноѣ,
   900          И Кама и Сура на дно ушли рѣчное,
             И тамъ на тинистыхъ одрахъ онѣ легли;
             Но солнечы лучи сквозь воду грудь ихъ жгли.
             Отъ солнца воздухъ весь, отъ воздуха потоки,
             Отъ нихъ земля несла страданiя жестоки;
   905          Другъ друга думаютъ стихiи изтребить,
             Иль входятъ въ заговоръ Россiянъ погубить.

                       Какъ съ нѣкимъ стадомъ птицъ, Царь съ войскомъ подвизался;
             Но трижды двигнувшись, онъ трижды препинался.
             На высочайшую восходитъ зло степень:
   910          Мракъ вечеромъ томитъ, томитъ поутру тѣнь,
             Натура съ воздуха сняла свои покровы;
             Ни тонки облака, ни вѣтвисты дубровы,
             Ни вѣтры тихiе, ни горы, ни лѣса,
             Не могутъ прохлаждать палящи небеса;
   915          И смерти ратники тоскливой ожидаютъ;
             Непобѣдимыхъ гладъ и жажда побѣждаютъ;
             Гортань изсякла ихъ, языкъ горѣлъ въ устахъ,
             Дыханье огненно во рту сгущало прахъ;
             Имъ скорби блѣдныя съ отравой предстояли,
   920          И яды тонкiе въ утробу излiяли;
             Тамъ смерть представилась въ свирѣпости своей,
             И тысящу она раждаетъ вдругъ смертей.
             Не утоляется небесный гнѣвъ мольбами:
             Хлѣбъ черствый язва рветъ тлетворными зубами!
   925          И горечь вредная по яствамъ разлилась,
             У хлѣба вкусъ изчезъ и сытность отнялась;
             Ликнiя влажная и тополы широки,
             Теряютъ жидкiе свои природны соки;
             Напрасно воины ту влагу достаютъ;
   930          Сорвавъ кору съ древесъ, кроваву пѣну пьютъ;
             И былiя въ устахъ песками остаются!
             Въ вертепахъ ищутъ водъ, имъ воды не даются.

                       Два воина пошли для промысла въ ночи;
             Въ ракитовомъ кусту имъ слышатся ключи,
   935          Которы будто бы внутри земли журчали;
             Се! кладъ, безцѣнный кладъ! идущiе вскричали;
             И съ корнемъ въ мигъ они ракитникъ извлекли,
             Потоки чистые мгновенно потекли.
             Насытились они, но ключь, что имъ явился,
   940          Какъ тонкая змiя между травой извился,
             Бѣжалъ, и внутрь земли себѣ находитъ путь.
             Но ратники воды успѣли почерпнуть;
             Ушелъ потокъ отъ нихъ, водой наполнивъ шлемы,
             Несли ее къ Царю, усердны, скромны, нѣмы;
   945          Дабы, гдѣ равная снѣдаетъ жажда всѣхъ,
             Отъ нужды, ревности не сдѣлалъ кто помѣхъ,
             Печальнаго Царя отъ сѣни отторгаютъ,
             И воду свѣжую во шлемахъ предлагютъ.
             Сей подвигъ тяжкiй вздохъ у ихъ Царя извлекъ,
   950          О други! ихъ обнявъ, Монархъ печальный рекъ:
             Или вы чаете, что въ семъ пространномъ полѣ,
             Вашъ Царь слабѣе всѣхъ и всѣхъ томится болѣ?
             Томлюся больше всѣхъ въ нещастливой судьбѣ,
             О страждущихъ со мной, томлюсь не о себѣ;
   955          Пойдемъ и принесемъ напитокъ сей скорбящимъ,
             Нещастнымъ ратникамъ, почти въ гробахъ лежащимъ.
             Подарокъ сей для нихъ, не для меня мнѣ милъ….
             Пошелъ, и воиновъ скорбящихъ напоилъ.

                       Умножить бѣдствiя, и зла умножить болѣ
   960          Ордынцы лютые зажгли сухое поле;
             Клубяся по горамъ огнь бросился въ лѣса,
             И горькiй дымъ закрылъ отъ взора небеса;
             Россiянъ страждущихъ стремится адъ озлобить!

                       Коль можно малу вещь великой уподобить:
   965          Такiе ужасы народы будутъ зрѣть,
             Когда земля начнетъ въ исходъ вѣковъ горѣть;
             Тутъ пламень огненный какъ море разлiется,
             Онъ поясомъ вокругъ вселенной обвiется;
             И цѣпь, держащая въ порядкѣ здѣшнiй свѣтъ,
   970          Со звукомъ рушится и въ бездну упадетъ:
             Тамъ будетъ прахъ горѣть, возпламенятся рѣки;
             Спасенья на земли не сыщутъ человѣки.

                       Сiе позорище Царь въ духѣ смутномъ зрѣлъ,
             Но войскамъ попирать ногами огнь велѣлъ;
   975          И море пламенно подъ ними укротилось;
             Но кое зрѣлище страдающимъ открылось?
             Въ долины огнь ушелъ, къ горамъ склонился дымъ,
             И въ страшномъ смерть лицѣ изобразилась имъ;
             Земля представилась черна и обнаженна,
   980          Дымящися холмы, дуброва обозженна,
             Токъ водный какъ смола кипящая бѣжалъ;
             Отчаянье въ сердца вонзаетъ имъ кинжалъ.

                       Монархъ нещастнѣй всѣхъ, но тверже всѣхъ казался;
             Лишился онъ всего; примѣръ ему остался!
   985          И душу онъ сынамъ отеческу являлъ:
             Послѣдню яствы часть съ рабами раздѣлялъ,
             Адашевъ, другъ его, трапезы не вкушаетъ,
             Отъ имяни его болящихъ посѣщаетъ,
             Остатки Царскихъ имъ напитковъ отдаетъ,
   990          Но воду мутную съ Монархомъ втайнѣ пьетъ.
             Не крылся Iоаннъ подъ черну тѣнь древесну,
             Пренебрегая зной и люту казнь небесну,
             Томленный жаждою, и въ потѣ, и въ пыли
             Въ срединѣ ратниковъ ложился на земли;
   995          Послѣднiй пищу бралъ, но первый передъ войскомъ
             Являлся духомъ твердъ во подвигѣ геройскомъ.
             Но воздухъ день отъ дня надъ ними вкругъ густѣлъ;
             Соединиться Царь съ Морозовымъ хотѣлъ,
             И вѣсть ему подать велѣлъ о бѣдствахъ скору,
   1000          Да пищу воинству пришлетъ съ рѣки въ подпору.
             Но тамо настоялъ пловцамъ не меньшiй трудъ;
             Тѣ помощи съ земли, тѣ съ водъ подмоги ждутъ;
             Тѣхъ бѣдства во степи, тѣхъ волны погребаютъ;
             Другъ друга ждутъ къ себѣ, и купно погибаютъ.
   1005          Вонзаетъ въ грудь Царю такое бѣдство мечь;
             Скрѣпился, и простерь сiю ко войскамъ рѣчь:

                       О други! онъ вѣщалъ, когда вы шли къ Казани,
             Иной мы не могли сулить Россiи дани,
             Какъ только за нее животъ нашъ положить;
   1010          Возможно ли теперь намъ, жизнью дорожить?
             Умремъ! но храбростью позорну смерть прославимъ,
             Противу жалъ ея не робку грудь поставимъ;
             Пусть наши и враги, на нашъ взирая прахъ,
             Рекутъ, что гибли мы, нося мечи въ рукахъ;
   1015          И разъярившейся не рабствуя природѣ,
             Скончали нашу жизнь не въ праздности, въ походѣ;
             Толико славна смерть хоть насъ и поразитъ,
             Но прочихъ Россiянъ къ побѣдамъ ободритъ,
             Возстанемъ, и пойдемъ! онъ рекъ… Полки возстали,
   1020          Какъ томные орлы къ знаменамъ прилетали;
             Снимаются шатры, и трубный слышенъ звукъ;
             Сiе стремленiе мятежъ нарушилъ вдругъ.

                       Не уважая словъ, ни слезъ, ни мнѣнiй Царскихъ,
             Единый изъ дѣтей отъ Новграда Боярскихъ;
   1025          Отъ знояль и трудовъ въ разсудкѣ поврежденъ,
             Или отчаяньемъ и нѣгой услажденъ;
             Сей ратникъ по полкамъ и страхъ и горесть сѣя,
             Помѣшаны глаза, разкрыту грудь имѣя,
             Бѣгущiй возопилъ: Куда насъ Царь ведетъ?
   1030          Здѣсь голодъ насъ мертвитъ, а тамо язва ждетъ!
             Оставили отцевъ, оставили мы домы,
             Пришли сюда въ мѣста пустыя, незнакомы;
             Лишили небеса и пищи насъ и водъ;
             Не явноль Богъ казнитъ за дерзкiй насъ походъ?
   1035          Пойдемъ! назадъ пойдемъ!… Онъ рекъ, и возшумѣли.
             Развратны юноши подобну мысль имѣли.
             Но взоры Царь на нихъ какъ стрѣлы обратилъ,
             И волны мятежа сей рѣчью укротилъ:
             Не славы мiра я, о юноши! желаю,
   1040          Но мстить за Христiянъ усердiемъ пылаю;
             Коль вы не ищете торжественныхъ вѣнцевъ,
             Спасать не мыслите ни братiй, ни отцевъ,
             Нещастные сыны! бѣгите, не трудитесь;
             Оставьте копья намъ, и въ домы возвратитесь;
   1045          Я вѣрныхъ Россiянъ въ полкахъ моихъ найду,
             Не слабыхъ женъ во брань, мужей съ собой веду….
             Скончавъ слова, дабы волненью не продлиться,
             Велѣлъ ревнительнымъ отъ робкихъ отдѣлиться;
             И возопили всѣ: Съ тобою мы идемъ!
   1050          За вѣру, за тебя съ охотою умремъ!

                       Спокоило Царя усердiе такое,
             Но мысль его была и сердце не въ покоѣ;
             Срѣтая нощь, велѣлъ движенье отложить.
             Идетъ къ одру, но сонъ не сталъ Царю служить:
   1055          Мечтаются ему болѣзни, гладъ, печали,
             Которыя до днесь въ пути его встрѣчали;
             Онъ душу полную страданьями имѣлъ,
             И въ грусти далеко отъ воинства отшелъ.
             Покрылось мрачною тоской чело Царево;
   1060          Въ долинѣ онъ нашелъ развѣсистое древо,
             На коемъ листвiя недавно огнь сожегъ;
             Тяжелый скинувъ шлемъ, подъ онымъ Царь возлегъ,
             Онъ въ землю мечь вонзилъ; невидимый полками,
             Склоненную главу поддерживалъ руками;
   1065          Не бѣдствомъ собственнымъ, но общимъ пораженъ,
             Какъ въ облако луна, былъ въ горесть погруженъ.
             И пролилъ токи слезъ…. Тоска его мнѣ бремя;
             О Муза! пресѣчемъ печальну пѣснь на время.

ПѢСНЬ ОСЬМАЯ