Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим

• Название: История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Классическая проза

"История генри Эсмонда" занимает особое место в творчестве У. Теккерея. Написан он в форме мемуаров. Перед нами проходят картины быта знатной дворянской семьи конца XVII и начала XVIII века. Постепенно круг наблюдений рассказчика расширяется, и перед читателем возникает широкое полотно, на котором запечатлена картина жизни целого исторического периода. Повествование ведется от имени полковника Генри Эсмонда, участника изображаемых событий.

---

Но едва только она вышла из своего угла и направилась к Эсмонду, последний вскочил и, поставив свое кресло так, чтобы загородить ей путь, воскликнул по-французски, обращаясь к леди Каслвуд, которой он много читал вслух на этом языке и успешно помог усовершенствовать свои познания в нем:

— Сударыня, не позволяйте ей подходить ко мне: я сегодня был у кузнеца, и его маленький сын сидел у меня на коленях.

— И туда же после этого вы усадили моего сына, — вспыхнув от гнева, сказала леди Каслвуд. — Благодарю вас, сэр, за оказанную ему честь. Беатриса, — продолжала она по-английски, — я запрещаю тебе прикасаться к мистеру Эсмонду. Уходи отсюда, дитя мое, ступай в свою комнату. Ступай в свою комнату. Покойной ночи, ваше преподобие. А вам, сэр, пожалуй, лучше будет воротиться к вашим трактирным друзьям. — Глаза ее, всегда такие добрые, метали гневные молнии; и она с надменностью королевы высоко вскинула склоненную обычно голову.

— Ого! — воскликнул малорд, который стоял у камина и, признаться, находился уже в состоянии, обычном для него в этот вечерний час. — Ого! С чего это ты так рассердилась, Рэйчел? Дамам сердиться не пристало. Верно я говорю, доктор Тэшер? Хотя, по правде сказать, Рэйчел к лицу, когда она сердится. Разрази меня бог, леди Каслвуд, вы чертовски хорошеете, когда сердитесь.

— Милорд, я сержусь оттого, что мистер Генри Эсмонд, не зная, куда девать свое время, и не довольствуясь нашим обществом, ходил сегодня в таверну, где у него есть добрые друзья.

Милорд захохотал, прибавив крепкое словцо.

— Ах ты, плут, так ты, значит, повадился ходить к Нэнси Сиврайт? Каков хитрец, а? Ну кто, черт возьми, мог ожидать от него такой прыти? Слышите, Тэшер, он приволокнулся за…

— Молчите, милорд, — сказала миледи. — Вы оскорбляете меня подобными разговорами.

— Даю вам слово, милорд, — сказал бедный Гарри, чуть не плача от стыда и горя, — я и в мыслях не посягнул на честь этой молодой особы.

— Ну, конечно, конечно, — со смехом сказал милорд, которого все больше разбирал хмель. — Верьте его слову, доктор, Нэнси Сив…

— Госпоже Беатрисе пора спать! — крикнула миледи своей камеристке, миссис Тэшер, которая в эту минуту внесла в гостиную поднос с чаем для ее милости. — Уложите ее в моей комнате, нет, в вашей, — поспешно добавила она. — Ступай, дитя мое; да, да, ступай, и ни слова больше! — И Беатриса, сбитая с толку непривычной строгостью этого голоса, звучавшего всегда так ровно и мягко, в полном замешательстве направилась к двери и, лишь переступив порог вместе с миссис Тэшер, разразилась громким плачем.

Но на этот раз мать не обратила внимания на ее слезы и с прежней горячностью продолжала свою речь.

— Милорд, — сказала она, — этот молодой человек, ваш нахлебник, только что сказал мне по-французски — на родном языке ему стыдно было произнести эти слова, — что он весь день провел в таверне и держал у себя на коленях мальчишку, заболевшего теперь оспой. И после этого он является домой, весь пропитанный миазмами этого места — да, пропитанный его миазмами, — и без малейшего стыда берет на колени моего сына и садится рядом со мной, да, со мной. Кто знает, быть может, он погубил Фрэнка — погубил наше дитя! Кто привел его сюда, на позор нашему дому? Зачем он здесь? Пусть уходит, пусть сегодня же убирается отсюда и не оскверняет больше этих стен своим присутствием!

Ни разу до сих пор Гарри Эсмонд не слышал от нее недоброго слова; и эта неожиданная жестокость так потрясла бедного мальчика, что в первую минуту он словно окаменел от обиды и негодования: уж очень несправедлив показался ему такой удар, нанесенный такой рукой. Лицо его из пунцового сделалось совсем белым.

— Я не повинен в своем происхождении, сударыня, — сказал он, — равно как и в прочих своих несчастьях. Что же до вашего сына, быть может, сейчас мое прикосновение оскверняет его, но было время, когда вы думали иначе. Прощайте, милорд. Да благословит господь вас и ваших близких за все добро, которое вы мне сделали. Я более не заслуживаю расположения миледи, и я ухожу. — И, опустившись на одно колено, Гарри Эсмонд взял шершавую руку своего благодетеля и поцеловал ее.

— Он торопится в таверну — пусть идет! — вскричала миледи.

— Будь я проклят, если допущу это, — сказал милорд. — Не думал я, что ты можешь быть так неблагодарна, Рэйчел.

Но в ответ она разразилась бурными слезами и выбежала из комнаты, бросив быстрый взгляд на Генри Эсмонда. Милорд же, настроенный по-прежнему благодушно, оставил это без внимания и, обратись к своему молодому другу, который все еще стоял перед ним на коленях (ибо сотни оказанных благодеяний приучили юношу уважать милорда, как родного отца), поднял его, положил ему на плечо свою широкую руку и сказал:

— Она всегда такая; при одном упоминании женского имени у ней мутится разум. Оттого-то я и пристрастился к вину, клянусь Юпитером, ни от чего иного; уж к пивной-то бочке или к бутылке рома она ревновать не станет, верно я говорю, доктор? Да разрази меня бог, стоит посмотреть на служанок в доме — видели вы где-нибудь таких урр… уродин (язык у милорда слегка заплетался). Теперь-то уж вам бы не подыскать себе в Каслвуде жены, доктор! — И милорд громко захохотал.

Доктор Тэшер, наблюдавший за лордом Каслвудом из-под полуприкрытых век, сказал:

— Вам угодно шутить, милорд, однако мне как духовной особе отнюдь не пристало обращать в шутку подобные обстоятельства, и в качестве здешнего пастыря я не могу без глубокой печали взирать на столь рано заблудшую овцу.

— Сэр! — воскликнул юный Эсмонд в порыве негодования. — Да не вы ли сами пытались поцеловать Нэнси в пустом коровнике? Она мне рассказывала об этом, называя вас гадким старикашкой.

— Стыдитесь, Генри! — возразил доктор Тэшер, покраснев, словно индейский петух, между тем как милорд так и покатился со смеху. — Слушать нелепые выдумки распутной девки…

— Для меня она честнее и чище всех женщин в Англии! — вскричал Генри. И добрее и лучше. Это вам должно быть стыдно клеветать на нее!

— У меня и в мыслях не было ничего подобного! — воскликнул доктор. Дай бог, чтобы я ошибся в этой девушке, да и в вас тоже, сэр, позабыв, что вы поистине не по годам развиты; но не об этом сейчас должна идти речь. Важно то, что мальчик в "Трех Замках" захворал черной оспой, что он уже был болен, когда вам понадобилось зайти в таверну, и что вы прямехонько от этого мальчишки явились к юному лорду. — При этих словах доктор возвысил свой голос и оглянулся на миледи, которая только что снова вошла в комнату, очень бледная, с платком в руках.

— Все это истинная правда, сэр, — сказала леди Эсмонд, глядя на молодого человека.

— И теперь нужно опасаться, что через него зараза проникла и сюда.

— Да, из таверны! — сказала миледи.

— Ах, черт, я и позабыл об этом, когда взял тебя за плечо! — вскричал милорд, попятившись от Генри. — Отойди подальше, Гарри, мой мальчик. Без нужды, как говорится, волку в пасть лезть незачем.

Миледи взглянула на мужа с некоторым удивлением и, тотчас же приблизившись к Генри Эсмонду, взяла его за руку.

— Простите меня, Гарри, — сказала она, — я была несправедлива. Я не имею никакого права вмешиваться в ваши… в вашу…

Милорд разразился проклятием.

— Да оставь ты его, ради бога! — вскричал он. Она едва заметно покраснела и, прежде чем выпустить руку мальчика, слегка пожала ее.

— Теперь уже все равно, милорд, — сказала она. — Фрэнк сидел у него на коленях и беспрестанно перебегал от него ко мне. Если опасность существует, от нее уже не спастись.

— Как бы не так! — вскричал милорд. — Я все время курил, а дым отгоняет заразу. — И он с помощью уголька снова разжег свою трубку. — А раз болезнь уже пошла по деревне — провались она вовсе! — я не желаю, чтоб вы тут оставались. Завтра мы уезжаем в Уолкот, миледи.

— Я не боюсь оспы, — сказала миледи. — Может быть, я переболела ею в младенчестве — она тогда была у нас в доме; впоследствии, за два года до нашей свадьбы, четыре из моих сестер были больны ею; две даже умерли, бедняжки, и только я одна не заразилась.

— А я не хочу рисковать, — сказал милорд. — Я не трусливее других, но заболеть не желаю.

— Возьмите Беатрису и уезжайте, — сказала миледи. — Что до нас с Фрэнком, зло уже совершилось; и если мы заболеем, за нами будет ходить Тзшер, у которой была оспа.

— Да, уж ты всегда стараешься выбрать побезобразнее, — сказал милорд, и ее милость, не зная, что ответить, низко опустила голову, после чего милорд, обернувшись к Тэшеру, предложил ему выкурить еще по трубке в угловой гостиной. Доктор отвесил низкий поклон ее милости (он был мастер на подобные приветствия) и, поскрипывая утконосыми башмаками, вышел вслед за своим покровителем из комнаты.

Когда миледи и молодой человек остались одни, на несколько минут воцарилось молчание, во время которого он стоял перед камином, рассеянно глядя на тлеющие угольки, а ее милость расправляла вышиванье в пяльцах.