Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

• Название: История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Классическая проза

В настоящий том входит вторая книга известного романа У.Теккерея "Пенденнис". Это, несомненно, один из лучших английских романов XIX века. Он привлекает глубоким знанием жизни и человеческой природы, мягким юмором и иронией, интересно нарисованными картинами английской действительности. Перевод с английского и комментарии М.Лорие.

---

Беседа, состоявшаяся между хозяином и гостем, когда они поднялись в квартиру, которую Бауз делил с потомком ирландских королей, не удовлетворила ни того ни другого. Пен дулся. Бауз, если у него и было что на уме, не желал говорить при капитане Костигане, который вышел из своей спальни за несколько минут до прихода гостя и не сдвинулся с места до самого его ухода. Мы имели случай видеть майора Пенденниса в дезабилье; не прельщает ли кого-нибудь должность лакея при другом нашем герое, Костигане? Перед тем как выйти из своей опочивальни, капитан, видимо, надушился алкогольной эссенцией. Щедрая струя этого благовония встретила Пена вместе с рукой капитана, протянутой для сердечного пожатия. Рука эта жалко тряслась: достойно удивления, как в ней держалась бритва, которой бедняга ежедневно скоблил себе подбородок.

Бауз, не в пример капитану, содержал свою комнату в образцовом порядке. Его скромный гардероб висел за занавеской. Книги и рукописные ноты аккуратно выстроились на полках. Над кроватью верного старика висела литография — портрет мисс Фодерингэй в роли госпожи Халлер, с ее размашистой подписью. Леди Мирабель писала гораздо лучше, чем мисс Фодерингэй. Выйдя замуж, она немало потрудилась, чтобы овладеть этим искусством, и теперь, когда требовалось написать пригласительную карточку или ответить на приглашение, очень недурно с этим справлялась. Бауз, положим, больше любил ее прежний почерк — раннюю манеру чудесной актрисы. Образец нового стиля у него был только один — благодарность за романс, сочиненный и посвященный леди Мирабель ее покорным слугой Робертом Баузом, короткая записка, которую он хранил в своей конторке среди прочих документов государственной важности. Теперь он давал уроки пения и письма Фанни Болтон, как некогда — прекрасной Эмили. Этот человек всю свою жизнь был к кому-нибудь привязан. Когда у него отняли Эмили, он нашел ей замену, как иной, лишившись ноги, хватается за костыль или, потерпев кораблекрушение, привязывает себя к плоту. Латюд, до того как полюбил знаменитую мышь в Бастилии, несомненно, отдал сердце какой-то женщине. Есть люди, которые в молодости испытывали и внушали героические страсти, а в конце жизни радуются ласкам комнатной собачки и волнуются ее болезнями. Но тяжко было Баузу, с его чувствительной душой и остатками мужской гордости, вновь встретить на своем пути Пена, теперь уже преследующим маленькую Фанни.

Между тем у Костигана не возникло и тени сомнения в том, что Пенденнис и Бауз очень рады его обществу и что Пен пришел в гости лично к нему. Он не скрыл, что такой знак внимания весьма его порадовал, и про себя решил отдать этот долг вежливости — далеко не единственный из своих долгов, — посетив мистера Пенденниса не один, а несколько раз. Он любезно рассказал своему молодому другу последние новости, впрочем — не самые последние: Пен вспомнил, что ему, по долгу службы, пришлось читать нечто подобное в "Спортивной и Театральной газете", служившей Костигану оракулом. Он сообщил, что сэр Чарльз и леди Мирабель находятся в Баден-Бадене и шлют ему письмо за письмом, приглашая к ним приехать. Пен, не моргнув глазом, отвечал, что Баден, говорят, очень приятное место и эрцгерцог оказывает англичанам всяческое гостеприимство. Костиган, со своей стороны, заметил, что гостеприимство — закон для всякого эрцгерцога, что надобно серьезно подумать — не посетить ли его; и заодно присовокупил кое-какие свои воспоминания о празднествах в Дублинском замке при дворе вице-короля, его превосходительства графа Пуншихереса, коих он, Костиган, был смиренным, но восхищенным свидетелем. А Пен, слушая эти столько раз уже слышанные сказки, вспоминал то время, когда он в какой-то мере им верил и в какой-то мере уважал капитана. В памяти всплыла Эмили, первая любовь, комнатка в Чаттерисе, задушевный разговор с Баузом на мосту. Нежное чувство к обоим этим старым знакомцам охватило его; и, прощаясь, он крепко, от души пожал обоим руки.

Пока Пен, под разглагольствования капитана, предавался мыслям о своем прошлом, он совсем забыл о маленькой Фанни Болтон и вспомнил о ней снова лишь тогда, когда Бауз заковылял следом за ним вниз по лестнице, с явным намерением проводить его за пределы Подворья Шепхерда.

Не стоило Баузу принимать эту меру предосторожности. Мистер Артур Пенденнис сильно разгневался на несчастного старика за его беспомощную уловку. "Ну его к черту, что он ко мне привязался?" — подумал Пен. А выйдя на Стрэнд и оставшись один, он громко рассмеялся. Нечестный это был смех, Артур Пенденнис! Возможно, Артур и сам это понял и устыдился собственной веселости.

Он пытался прогнать осаждавшие его мысли, каковы бы эти мысли ни были, пробовал отвлечься и так и этак, но без особенного успеха. Он забрался на самый верхний ярус Панорамы, но когда, запыхавшись, долез до верху, оказалось, что Забота шла за ним по пятам и не отстала от него. Он поехал в клуб и там написал длинное письмо домой, очень остроумное и занимательное письмо, в котором если и не упомянул ни словом про Воксхолл и про Фанни Болтон, то лишь потому, что этот предмет, пусть интересный для него, не мог, как он полагал, заинтересовать его мать и Лору. Не заняли его ум ни романы, разложенные на столе в библиотеке, ни почтенный, представительный Джокинс (единственный член клуба, оставшийся в Лондоне), который пробовал завести с ним разговор, ни иные развлечения, к которым он обратился, сбежав от Джокинса. По дороге домой ему попался какой-то театрик, у входа висели афиши, на которых красными буквами значилось: "Потрясающий фарс", "Непрерывный смех!", "Добрые старые английские шутки". Он купил билет и из задних рядов партера поглядел на прелестную миссис Лири, как всегда в мужском платье, и на знаменитого комика-буфф Тома Хорсмена, одетого женщиной. Наряд Хорсмена показался ему безобразным, унизительным; глазки и лодыжки миссис Лири оставили его равнодушным. И он еще раз горько посмеялся про себя, вспомнив, как она поразила его воображение в первый вечер по его приезде в Лондон, так недавно… так давно-давно.

Глава XIIX В саду Темпла и поблизости от него

Мода уже давно улетела из живописного зеленого сада Темпла, где, если верить Шекспиру, Йорк и Ланкастер сорвали ни в чем неповинные розы, алую и белую, ставшие эмблемами в их кровопролитной войне. Сведущий и обязательный автор "Путеводителя по Лондону" сообщает нам, что в пропитанном копотью воздухе столицы "розы, даже самых простых и выносливых сортов, уже давно перестали цвести". Мало кому из нынешних обитателей этого квартала известно, растут там розы или не растут, да едва ли это их особенно интересует: они и в сад-то почти не заходят, разве что по дороге домой. Клерки адвокатов, когда бегут с поручениями, не кладут в свои сумки цветов, не держат под мышкой букетов; а те немногие юристы, что прогуливаются здесь для моциона, меньше всего думают о Йорке и Ланкастере — особенно с тех пор, как улеглась шумиха вокруг железных дорог. Только знатоки старины и любители литературы с интересом взирают на этот сад и представляют себе, как ходят взад-вперед по дорожке добрый сэр Роджер де Коверли и круглолицый мистер Зритель; или сидит в беседке милый Оливер Гольдсмит, размышляя о ближайшем письме "Гражданина мира", или о новом костюме, который шьет ему портной мистер Филби, или о письме, в котором издатель мистер Ньюбери требует уплаты долга. Тяжело ступая по гравию, переваливаясь на ходу, к нему приближается великий лексикограф в табачном кафтане и в парике, давно не знавшем щипцов и пудры (а за ним семенит его лакей-шотландец, малость навеселе после портвейна, которого они только что хлебнули в "Митре"), и мистер Джонсон приглашает мистера Гольдсмита к себе, откушать чаю с мисс Уильяме. Велика вера воображения! Сейчас сэр Роджер и мистер Зритель для нас такие же реальные люди, как оба доктора и верный пьянчужка шотландец. Детища поэзии живут в нашей памяти так же, как настоящие люди, — и поскольку Артур Пенденнис был человеком романтического и литературного склада и отнюдь не привержен юриспруденции, процветавшей в этой части города, — можно предположить, что какие-то поэтические фантазии в этом духе проносились у него в мозгу, когда на следующий день под вечер он выбрал сад Темпла местом своей прогулки и размышлений.

Воскресными вечерами Темпл обычно затихает. Почти все квартиры стоят пустые. Видные юристы дают званые обеды в своих особняках в Белгрэвии или Тайберне; интересные молодые адвокаты, приглашенные на эти обеды, кадят фимиамы превосходному кларету мистера Манти или очаровательным дочкам судьи Горностэя; не удостоившиеся приглашения экономно обедают в клубе жарким и полупинтой вина, угощая друг друга и прочих обедающих шутками, собранными на выездных сессиях, и юридическими остротами. Мало кто сидит дома — разве что бедный мистер Кокл — он хворает, и уборщица варит ему кашку; или мистер Тудл, флейтист-любитель, — вон он выводит грустную мелодию в своей квартирке на третьем этаже; или юный Тайгер, — из его окна валят клубы сигарного дыма, а у дверей громоздятся блюда под крышками с вензелем ресторации Дика или таверны "Петух". Но полно! Вот что значит дать волю фантазии. Ведь сейчас каникулы, и в квартирах Темпла нет решительно никого, кроме Пенденниса.