Михаил Салтыков-Щедрин - Том 1. Проза, рецензии, стихотворения 1840-1849

• Название: Том 1. Проза, рецензии, стихотворения 1840-1849
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1965

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.

В первый том входят произведения Салтыкова 1840–1849 годов, открывающие творческую и политическую биографию писателя. От подражательной романтики юношеских стихотворений к реализму и демократической настроенности «Запутанного дела» и «Брусина» — таков путь литературно-общественного развития молодого Салтыкова.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Вдруг он является в мою комнату.

— Нет ли у тебя десяти рублей? — спросил он меня. Я дал ему.

— Да на что они тебе?

— Да так… нужно… Я пошел за ним.

— Возьмите, — сказал он, подходя к Ольге и подавая ей деньги.

Она побледнела и только могла пробормотать:

— Зачем?

— Это за вашу снисходительность, — отвечал он равнодушно.

Она вся вспыхнула и вскочила как ужаленная; глазенки ее блестели, как два горящих угля, ноздри поднимались, губы дрожали.

— За мою снисходительность! — сказала она, — так знайте же, что моя снисходительность дороже десяти рублей продается, а за то, что я для вас делала и от вас вытерпела… у вас слишком мало денег, чтоб заплатить мне.

И она бросила ему деньги в лицо; он, в свою очередь, побледнел, губы его судорожно сжались; я видел даже, что он одну минуту поднимал уж руку… Но все это было только минутно; он не мог более вынести нравственного изнеможения и упал на диван. Ольга ушла.

Несколько времени спустя он опять пришел ко мне.

— Что, дождались вы, наконец? — сказал я ему.

Он молча опустился в кресло.

— Я еще удивляюсь, как она давно не бросила вас.

Но он молчал.

— Что ж мне делать, — сказал он наконец, — что ж делать, коли у меня такой несносный характер!

— Согласитесь, однако ж, Дмитрий Андреич, из того, что у вас, как вы говорите, несносный характер, разве следует, чтоб она терпела все оскорбления, которыми вы ее, с каким-то диким удовольствием, столько времени преследуете?

— Что ж делать мне? научите, что мне делать! К чему мне ваши упреки, когда я сам очень хорошо вижу, что виноват перед нею! как поправить это?

— Послушайте, Дмитрий Андреич, мне уж надоело разыгрывать с вами роль Здравомысла, да и вам пора бы перестать представлять Ловеласа… Заметьте, что ведь она не Кларисса.

— Однако ж ведь вы очень хорошо понимаете, что я не по своей воле играю эту роль.

— В таком случае, право, не знаю, что вам советовать. Последовало несколько минут молчания.

— Другому я принялся бы, может быть, объяснять, что из того, что его любит женщина, вовсе не следует, чтоб эта же женщина не могла любить и другого, что во всяком случае она ничем вам не обязана. Другой, может быть, и принял бы вещь, как она есть, но вы ведь и сами очень хорошо все это понимаете, — что ж я могу сказать вам нового?

— Однако ж предположим, что я послушаю вашего совета.

— Зная ваш характер, я думаю, что было бы всего полезнее для вас расстаться с ней навсегда.

Он задумался и долго не говорил ни слова; наконец встал и сказал мне твердым голосом:

— Решено! я перестаю об ней думать.

И действительно, он достал себе работу, окружил себя книгами и занялся компилированьем какой-то статьи. Вообще он сделался и весел, и деятелен; иногда только вспоминал об Ольге, но без горечи, и единственно потому, что натура того требовала.

— Ведь вот, право, — говаривал он шутя, — как ни запирайся внутри себя, а от себя, видно, уйти нельзя.

— А что? — спрашивали.

— Да вот не знаю, как бы натуру-то свою…

— Ну, уж ты сам озаботься… я тоже не знаю.

Однажды возвращаюсь я уж довольно поздно от должности, смотрю — Иван мой, отворяя дверь, делает знаки, указывая на комнату Дмитрия.

Действительно, он был не один; против него сидела какая-то краснощекая и полная девица, которая при моем появлении отвернула голову и закрыла платком лицо. Это, изволите видеть, нам стыдно было чужого человека.

— А, очень рад, — сказал Брусин, вставая, — рекомендую: повелительница острова Стультиции…

Я откланялся, но прекрасная царица никак не хотела отнять платок от лица.

— Достойная супруга великого Комуса! — продолжал Брусин, становясь перед ней на колена, — удостойте вашего лицезрения бедного смертного, который с нетерпением жаждет, чтоб на него упал хоть один животворный луч ваших божественных глаз!

Но супруга Комуса барахталась, беспрестанно испуская из-под платка легонькие «ги-ги-ги».

— Ах, отстаньте! — говорила она, закрываясь пуще и пуще в платок.

— Сделайте одолжение! — приставал Дмитрий.

— Никак нельзя.

— Отчего же нельзя?

— Оттого, что нельзя: они чужие…

— Скажите пожалуйста — «они чужие»!

И он вырвал у нее платок.

— Ах, какие бесстыдники! какие озорники! — возопила королева, в свою очередь овладевая платком и снова закрывая лицо.

— Это, изволите видеть, маленький образчик нашего милого кокетства, — сказал Брусин, обращаясь ко мне.

Мы сели обедать; она долго и за обедом не соглашалась открыть лицо; но вдруг, когда мы перестали даже и думать об ней, услышали легкое — «ах!». Это, изволите видеть, она решилась показать нам свое личико и сама испугалась своей смелости.

— «Ах!» — сказал Брусин, передразнивая ее, — это вам так стыдно?

— Да, конечно, стыдно.

— Кого же вам так стыдно?

— Да вот их.

— Скажите! то есть, что может быть наивнее и прелестнее!

— Чем же вы занимались? — спросил я.

— Ах, какие вы насмешники!

— Что ж тут смешного? — сказал Брусин.

— Известно что!

— Так вы смешным занимались, — сказал я, — хорошо!

— Да, мы преприятно провели время, — отвечал Брусин, — посидим-посидим да помолчим, а потом займемся этак наглядною и осязательною анатомией! Ты хочешь учиться анатомии?

— Благодарствую.

— Жаль, а преполезная наука; и как легко и понятно: разом весь курс пройти можно. Спроси ее.

— Вы всё смеетесь надо мной!

— Как это можно!

— Вы такие озорники!

— Вы где живете? — спросил я.

— У родителей.

— И часто вы этак прогуливаетесь?

— Как это возможно! у меня родители престрогие-строгие: цельный день всё меня бранят.

— Ну, и этак бывает? — спросил Брусин, делая рукою значительный жест сверху вниз.

— На то они родители — да вы всё надо мной смеетесь!

Брусин расхохотался.

— Прелесть ты моя! — сказал он, — золото ты мое! ведь выискал же я тебя себе на отраду!

— А знаешь, что мне вздумалось? — обратился он ко мне, — ты видишь Ольгу?

— Вижу, а что?

— Мне ужасно хочется подойти к окну и показать ей супругу Комуса.

— Зачем это?

— Да пусть хоть немножко побесится.

И мы все трое подошли к окну.

— Здравствуйте, — сказал Дмитрий.

— Здравствуйте, — отвечал знакомый голосок.

— Рекомендую, — продолжал он, указывая на девицу.

— Очень рада; что, это Николай-Иванычева?

— Нет-с, моя.

— А, ваша! дяденька! дяденька! Прохор Макарыч!

Послышались тяжелые шаги, и вслед за тем в окне появилась заспанная, неуклюжая фигура.

— Рекомендую, — сказала Ольга, указывая на фигуру.

Я наблюдал за лицом Дмитрия; хотя оно по наружности и казалось спокойно, но все-таки, хоть на мгновенье, хоть слегка, щеки его побледнели.

— Очень рад, — сказал он в свою очередь, — вы давно изволили возвратиться из вояжа?

Но дяденька не отвечал и только раскланивался. — Да отвечай же, дяденька, — сказала Ольга, — вы его извините, он у меня такой стыдливый, не привык с чужими.

Она провела рукой по его лицу, дернула за усы и хлопнула пальчиками по лбу.

— Ну, ступай, спи, дяденька, — сказала она.

Дяденька раскланялся и исчез.

— Каков у меня дяденька? — спросила Ольга.

— А какова у меня тетенька? — отвечал Дмитрий.

— Я вам совсем не тетенька, — вступилась супруга Комуса, — вот еще что выдумали!

Ольга улыбнулась, Дмитрий тоже улыбнулся; но Дмитрий не вытерпел и послал ей рукой поцелуй; она отвернулась.

— Не стоите вы, — сказала она, — эй, Амишка! Амишка!

Амишка вскочила на окно и замахала хвостом.

— Где ты, негодная, была? — выговаривала ей Ольга, — других, верно, лучше меня нашла, капризная собачонка! Отвечай, мерзкая!

Амишка залаяла.

— Оленька! — сказал умоляющим голосом Дмитрий. Я дернул его за полу сюртука.

— Так вот же, гадкая ты! злая ты! я не хочу любить тебя! — продолжала Ольга, — и если ты думаешь, что мне тебя жалко, так нет же, ошибаетесь, сударыня, очень ошибаетесь! не надо мне вас — у меня есть дяденька, вот что!

— Оленька! голубчик ты мой! — задыхающимся голосом говорил Дмитрий.

— Пошла прочь, мерзкая собачонка, пошла, пошла прочь! Прощайте, Дмитрий Андреич, желаю вам покойной ночи!

Окно ее захлопнулось; но Дмитрий стоял на месте как ошибенный; насилу я его мог успокоить.

— А! какова Ольга, — повторял он беспрестанно, — уж у ней и дяденька явился.

Так прошло еще несколько времени, но однажды, возвращаясь со службы, начал было я взбираться по лестнице — слышу голос Ольги. Она была не одна, а с Брусиным; оба входили по лестнице к нашей квартире.

— Только ты, пожалуйста, скажи ему, Оля, что сама пришла ко мне, — говорил Дмитрий.