Яцек Дукай - Экстенса

• Название: Экстенса
• Автор: Яцек Дукай
• Издательство: ©Wydawnictwo Literackie
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002

---

Он все говорил и говорил. Я сидел, выпрямившись, позволяя Наблюдателю заведовать телом; более всего следил, чтобы не мигать слишком часто — в то время как сам нервно распахивал и складывал крылья экстенсы, быстро и все быстрее. Я был уже абсолютно уверен в том, что Мастер Бартоломей полностью сошел с ума.

* * *

Почему на юг? Собственно говоря, направление не имело значения, но я не хотел возвращаться, поскольку опасался неизбежных встреч с семьей, знакомыми… Я бежал на юг. Выехал еще перед рассветом; все равно, заснуть не мог, а даже если бы и заснул — меня ждали кошмары со спутника, черная мазь испуга. Уж лучше сесть на коня и помчаться галопом в зарю. Пока движешься, до тех пор и надеешься. Один черт, я не смог бы выдержать очередной порции болтовни Мастера Бартоломея.

Потому удирал — прекрасно зная, что ни перед чем не удеру. Я даже не был в состоянии думать о чем-либо другом: образ миллиардолетней Всеинвольверенции, постепенно переваривающей материю всех галактик и расползающейся массой с низким альбедо по межзвездной и межгалактической пустоте — выжигал мое воображение. Я ехал на юг. В первый день никаких особых знаков я еще не замечал. Первой ночью мне казалось, будто бы что-то вижу на границе тени и темноты, где полумрак теряет свое частное наименование: какие-то неспешные шевеления, крадущиеся бесформенные массы — когда лежал так у небольшого костерка, балансируя на грани спутникового сна, уверенный в неизбежном падении в черную пропасть. Упал я в нее на второй день, уснув в седле. Из снов спутника я выбрался с криком, от которого всполошились сидящие на окрестных деревьях птицы. И тогда я обратил внимание: те птицы и те деревья. Ворон, размножившийся в полете на две особи; клен, из ветвей которого вылуплялись сороки; коршун, кружащий надо мною на такой высоте, что в пропорции размах его крыльев должен был превышать метров десять; березка, которой не было в этом месте при предыдущем взгляде. Пора приближалась, и мне не позволяли забыть. Да и как я бы мог? Всеинвольверенция сфокусировала все мои мысли.

Второй ночью я уже с трудом удерживался на стороне яви. Покидая дом Бартоломея, я не подумал забрать побольше провианта, зверье же обходило меня издалека, так что у меня остались одни сухари. Я запивал их водой с сахаром. Вакуумный паук получил большую дозу рентгеновского излучения, у меня болела голова, под утро начались кровотечения из носа. Дышать было тяжело, теплая кровь стекала по нёбу вовнутрь горла — мне вспомнился святотатственный ритуал Безымянного. Улегшись на земле, я чувствовал, как нечто перемещается под поверхностью почвы, мелкие сотрясения и волны вздымали меня на одеяле; еще я слышал как нечто шелестит и шепчет в темноте. Понятно, я знал, что меня хотят напугать. Только знание никак не может сравниться с чувствами, особенно ночью — я был перепуган, холодной от пота рукой сжимая штуцер.

На третий день я добрался до старой дороги, ведущей к развалинам Кваквортоква и Нанорталика. Если я буду стремиться удерживать направление на юг, вскоре останется прыгать в океан. По дороге встречались остатки строений и других реликтов культуры перед Инвольверенцией, но я был на столько выбит из сил, что практически не обращал внимания на окружение — высматривая лишь знаки Их присутствия. Те же появлялись все чаще. Под вечер весь северный горизонт превратился в одну высокую стену пурпура, словно бы кто-то повернул на девяносто градусов поверхность моря, залитого заходящим солнцем — а солнце и вправду заходило на багровых волнах. Мир утратил свои натуральные цвета. Моя кожа выглядела, словно облитая кровью, зато кровь — которая до сих пор текла из обеих ноздрей — словно грязь. Конь перестал меня слушать с того момента, когда стебли травы начали хватать его за ноги, обертываясь вокруг суставов спиралями неожиданно очень крепких волокон. Я шел пешком, ведя его за узду. В конце концов, он вырвался, когда земля начала ходить волнами под его копытами. Конь рванулся, встал дыбом; я отскочил, чтобы избежать смертельного удара (учитывая семейную традицию, наверняка он был бы смертельным), а он уже мчал вслепую, спотыкаясь, когда ноги западали в ямах, в перепуганных глазах вращались огромные белки — и он будет так бежать, пока мышцы не перестанут слушаться, так до окончательной усталости загоняют диких жеребцов, что, когда уже упадут, исчерпанные до такой степени, что совершенно безразличные к окружающему, на них спокойно можно надевать узду. Тогда я понял, глядя на удаляющееся животное, в чем состоит смысл моего бегства, и чем оно завершится. Я это знал, и Они это знали.

Как будто бы мало было нестабильной почвы под ногами, так еще и ветер усилился, и вскоре, когда видимость уменьшилась до десятка шагов, я потерял ориентацию. Остальной мир был отрезан туманами темно-красной пыли, но даже она вела себя неестественно, формируясь в фантастические тела и перемещаясь против направления вихря; от накопившегося в воздухе электричества волосы у меня становились дыбом. Я шел сквозь коричневую взвесь, пытаясь дышать через стиснутые губы, заслоняя глаза плечом; у меня уже почти что не было сил поднимать ноги, с каждым шагом засасываемые разваренной почвой, а экстенса дополнительно наваливалась на меня — миллиардотонные крылья, подвешенные к моей спине. Так что, когда я увидел сквозь клубящуюся багряную пыль древние развалины, свернул к ним без размышлений. Из конструкции, чем бы она ни была до Инвольверенции, остались всего две стены и фрагмент бетонного фундамента. Но и так это был громадный комфорт: теперь я обладал частичной защитой от ветра, пыли и кровавых привидений, упыри могли уже подойти ко мне только с одной стороны; опять же, я мог сесть, не опасаясь быть поглощенным голодной землей.

Не знаю, когда солнце исчезло под горизонтом; в моем укрытии темнота воцарилась намного раньше. Конь удрал с вьюками и всем необходимым для того, чтобы разбить лагерь; но в кармане куртки, вместе с пустым портсигаром, нашлась железная зажигалка. Того мусора, за многие годы нагнанного ветром в угол развалин, хватило как раз на сторожевой костер: маленький кустик несчастного огня, дающего света лишь на то, чтобы все, находящееся за пределами развалин, сейчас превратилось в одну монументальную Тень. Их нее появлялись и в ней же исчезали Формы. Я сидел и тупо пялился на них. Физическая и психическая усталость до остатка лишили меня мыслей и эмоций, только в спутниковых мозговых лабиринтах все еще кружили какие-то Планы и Расчеты. Рев ветра нарастал, чудища подходили все ближе. Время исполнилось. Я способен узнать рок, когда гляжу ему прямо в лицо.

* * *

Он кружил на границе шторма, попеременно появляясь и прячась в темноте; ураган взрывался тучами мусора в тех местах, где он выходил на свет. Иногда он делал вперед еще шаг, и тогда Тень отклеивалась от его спины, и он отскакивал назад, в клубы бурого хаоса.

— Ну вот. Тебе уже нечего бояться, — говорил он. — Не стал бы я тебе врать. Ты ничего не теряешь; наоборот — выигрываешь.

— Н-на сам-мом деле, ты не м-мой дед-душка.

— Почему же, твой, — повторял он, приглаживая всклокоченную бороду и подходя чуточку ближе. — Это я. Поверь мне. Все то, что составляло мою тождественность, продолжает существовать. Разум остался неизменным: форма мысли не меняется от смены ее носителя, стих звучит точно так же, напишешь ты его на бумаге или выбьешь в камне. Белковый мозг, неорганический процессор, реконфигурирующее поле Инвольверенции — значения не имеет. А все остальное, это уже лишь отражения разума. Акты воли.

Он присел с другой стороны костра, закурил трубку. Я прекрасно понимал, зачем он это делает: пытается призвать настроение и доверие времен наших бесед на крышах фермы, ту интимность. Но, опять же: знание не защищало от чувств. Неужто он победил в этом?

— И т-так возьмете с-силой. — Я отвел взгляд от него. Сзади, за ним, в тоннеле его тени, бешено клубились вторичные Формы. — Все-е эт-то ложь.

Тот сплюнул дымом, не скрывая гнева.

— Если ты и вправду так считаешь, — сказал он, поднявшись, насторошив кустистые брови и стиснув пальцы в кулак на горячем чубуке трубки, — то как объяснишь, что до сих пор мы тебя не конвертировали?

Я пожал плечами.

— А я з-знаю, что в-вы там делаете?

— А почему ты делаешь то, что делаешь? Или это тебе известно? Что тебя сдерживает? На что ты надеешься? Лишь понапрасну теряешь шансы для Края. — Ко-огда изме-енюсь. Еое-чт-то б-бы сде-елал.

— Правда? — фыркнул тот, склоняясь надо мной и поднимая трубку; горбатый нос делал его похожим на хищную птицу. — А не сделал бы? И каких это? Коляя помнишь?

— А ч-что, Коляй? Вс-се помн-ню.

— О!? Правда? — Теперь он издевался, даже не скрывая того. — А как ты убил его и закопал в саду? Тоже помнишь?

— Врё-о-о… Банди-и-и…

— Никакие не бандиты. Сначала кухонным ножом в живот, а когда он убежал в дом, добил его, разбивая голову об пол.