Попова Александровна - По делам их

• Название: По делам их
• Автор: Попова Александровна
• Жанр: Альтернативная история

Европа XIV века. История пошла другим путем. Одиозный «Молот ведьм» был создан на полтора века раньше, Инквизиция — раньше на сотню лет. Раньше появились и ее противники, возмущенные методами и действиями насквозь коррумпированной и безжалостной системы. Однако существование людей, обладающих сверхъестественными способностями, является не вымыслом, а злободневным фактом, и наличие организации, препятствующей им использовать свои умения во зло, все-таки необходимо.

Кёльн, Германия, 1390 a.D. Благополучный город, редкие правонарушения, в местном отделении Инквизиции царит скука и праздность. Недавно переведенный в Кёльн следователь, изнывающий от безделья, хватается за первое подвернувшееся дело — необъяснимую смерть студента университета. Дознание, начатое от скуки, выводит его на след масштабного заговора.

Страница автора на СИ: http://samlib.ru/p/popowa_nadezhda_aleksandrowna/

Размещено в библиотеках Флибуста и Либрусек c согласия автора

---

«… Этот человек появился в моем замке сам. Я не знаю, как он свел знакомство с Маргарет, я этого не видел и ничего не могу сказать по этому поводу. Она однажды рассказала мне о нем, заметив, что он и велел это сделать, дабы я подготовился к его визиту — он желал обсудить со мною „какое-то дело“.

Нет, согласия от меня не требовалось, мне лишь был сообщен сам факт.

Не помню, когда. Несколько лет назад. Он появился прямо во время утренней трапезы — просто вошел в залу и остановился напротив стола. Как его пропустила стража, я не знаю.

Разумеется, я могу это предположить: никто из присутствующих, кроме меня и Маргарет, его не увидел; надо думать, именно так он и вошел. Замечу, что он ушел и от ваших бравых парней в катакомбах — легко и на глазах у всех […]

Когда я с ним заговорил, прислуга посмотрела на меня, точно на помешанного, и именно по их взглядам на него, как на пустое место, я понял, что они его не видят. Он подал мне знак, чтобы я шел за ним, но я пребывал в растерянности и не сразу принял решение, следует ли подчиняться какому-то старику, которого я вижу впервые в жизни.

Нет, я не видел его лица. Я сказал „старик“, потому что видел его руки — они в морщинах. И еще голос…

Он что-то сказал или прошептал… или… Я не знаю, как это объяснить. Он что-то сделал. И разносчик упал замертво — прямо там, где стоял. После этого я, само собою, оставил все сомнения; чего бы он ни желал, а такой человек, согласитесь, способен заставить себя выслушать. Потом, когда мы уединились в моих покоях, он… Не знаю, что это было, иллюзия или… Он что-то сделал с моим рассудком.

Я же сказал — не знаю, что именно. Он как будто погрузил меня в меня же, в какие-то глубины меня самого. И показался мне сам. Это было… неприятно.

В самом прямом смысле, а в каком еще, по-вашему? Там… что бы это ни было… там была моя человеческая судьба, простая, как палка, я увидел свое будущее — банальная скучная жизнь и банальный тривиальный конец, в старческой немощи и безвестности. Там был я, слабый, ничтожный, и был он — сильный и всемогущий. Как будто меня поставили перед Богом. И Бог спросил меня — ты хочешь существовать так? И умереть хочешь таким?..

Да идите вы к черту, меня ждет костер заживо, куда еще хуже? Вы хотели, чтобы я говорил? Говорю, как могу. Если вам это не по душе, я могу снова замолчать […]

Нет, о свержении Императора тогда речи не шло.

Да понятия не имею, чего я хотел. Не хотел оставаться курфюрстом на вторых ролях, вот чего я точно не хотел.

Да, власть. Это вызывает у вас удивление? Отчего-то никто не удивляется, когда за германский трон цепляется выскочка-богемец, но все искренне изумляются, когда подобные мысли возникают у немецкого герцога…»

«… отыскано и может быть присовокуплено к уликам:

В покоях архиепископа

1. Наперсный архиепископский крест, камень в изножье вынимается, и под ним самостоятельно и весьма щербато пробито отверстие. Предположение: сквозь это отверстие Распятие может быть подвешено в перевернутом виде.

2. Составленный scaenarium проведения нечестивой мессы в нескольких вариантах (с животными и человеческими жертвами, а также без оных).

В отделении катакомб, соседствующем с местом задержания

1. Козлиная голова.

2. Жертвенный нож.

3. Причастная чаша со следами крови.

4. Требник, принадлежащий архиепископу (опознан служкой).

5. Самостоятельно выплавленные свечи грязно-серого цвета (явная неудачная попытка изготовить черные)…»

«… Двоюродный брат? Это, по-вашему, причина для того, чтобы проникнуться к нему состраданием? Да не будь он нужен, я удавил бы старого идиота уже давно.

Осточертел; как вам такое обоснование? Ему всего мало — мало власти, мало денег. Он ничего не желал делать сам, ни за что не желал отвечать, но хотел пользоваться всеми благами.

Да, это единственная причина.

[…]

Это был мой замысел. Одним махом освободиться от нахального и бесполезного груза, подвести репутацию Друденхауса под удар и избавиться, наконец, от вашего мальчишки. Тело архиепископа, найденное утром в соборе подле алтаря… Отличный повод для слухов. Друденхаус устранил неугодного ему высокопоставленного священнослужителя, и даже можно сказать, кто именно был исполнителем — разумеется, инквизитор с криминальным прошлым…

Все зависело бы от его поведения. Если б ваш парень встал на дыбы — что ж, его воля. Проявил бы благоразумие — и я помог бы ему отвертеться.

Разумеется, не просто так; я что же — похож на благотворителя?.. Какой разумный человек откажется иметь в своем распоряжении обязанного ему служителя Конгрегации, который, ко всему прочему, повязан такой тайной, как ритуальное убийство?

Откуда мне знать, зачем. Пригодился бы…»

***

К утру восемнадцатого июня, спустя двое суток после ареста, в башнях Друденхауса начала витать уже не напряженность, а почти подавленность: Маргарет продолжала хранить молчание, герцог выдавал информацию мелкими порциями, надеясь, видимо, унести с собою в могилу хотя бы небольшую часть своих тайн, и отчаявшийся Керн даже предпринял попытку вытянуть хоть что-то из бессвязных бормотаний князь-епископа. Промучившись с ним с полчаса, майстер обер-инквизитор махнул рукой на все свои усилия.

Курт с утра сидел над составлением судебного протокола, списывая начисто достаточно вольные наброски старших сослуживцев, размышляя над тем, что все происходящее — наглейшее, неприкрытое попирание всех норм и правил. Если curator res internis[197] вздумает копнуть чуть глубже, когда явится в Друденхаус, он схватится за голову, ибо по всем положениям запертые в камерах люди будут казнены без суда и, собственно, следствия как такового…

Ланц и Керн, хмурые, как и все последние дни, вошли молча и тихо, словно он был замершим в кустарнике зверьком, которого можно спугнуть резким движением. К столу они не сели — остановились напротив, переглядываясь и явно не зная с чего начать; Курт со вздохом выпрямился, отложив перо, и тяжело поднялся.

— Да бросьте вы, — произнес он устало. — Уж столько всего случилось, и я столького уже навидался и наслушался… Говорите, в чем дело. Кто-то из них испустил дух на допросе?

— Если б так, я бы сейчас не вздыхал, — возразил Керн, не глядя на него, — а рвал бы на себе волосы и пил сердечные настои. Нет, Гессе, все живы, хотя и не здоровы; герцог таки заговорил — имена его сообщников известны. Всех, кроме предателя в попечительской службе — его знал только этот таинственный чародей… И Маргарет фон Шёнборн почти раскололась.

— Почти? — уточнил Курт, пытаясь по их лицам понять, к чему клонит начальство. — Как сие разуметь?

— Сперва я хочу сказать, Гессе, что это не приказ; понятно? То, что я скажу, не обязательное к исполнению указание, и…

— Короче, Вальтер, — оборвал он, и тот на миг приумолк, снова переглянувшись с Ланцем.

— Словом, вот что, — продолжил Керн все так же нерешительно. — Она готова говорить, но требует твоего присутствия на допросе.

— Ясно, — неопределенно отозвался Курт, пытаясь оттереть с пальца чернильное пятно.

— Я понимаю, чего она хочет. Ей плевать на то, кто ее будет допрашивать, просто понимает, что поговорить с тобой наедине ей не позволят, посему… Она просто хочет выговориться. Хочет устроить свою следующую истерику в твоем присутствии. Гессе, ты не обязан этого делать, повторяю, это не приказ. Я даже просить тебя об этом не имею права.

— Почему? — проговорил он равнодушно, пожав плечами. — Имеете. Полное.

— De jure — да, — согласился тот. — Как подчиненному — да. Но не хочу и не буду. Ни приказывать, ни даже просить.

Курт улыбнулся, оторвав глаза от упрямого чернильного пятна, и смерил хмурое начальство взглядом.

— Уже просите, Вальтер, — окончательно отметя обломки субординации в сторону, возразил он. — Я с ней поговорю, это несложно.

— Уверен?

— Я общался с ней тридцать один день. Полагаете, эти несколько минут будут чем-то отличаться?

— О, Господи, — вздохнул тот тяжело, усаживаясь у стола, и воззрился на подчиненного покрасневшими от бессонницы глазами. — Гессе, ты на самом деле столь спокоен, как желаешь показать? При всем уважении к тому, как ты держался этот месяц, я не могу поверить в то, что тебя совершенно не тревожит происходящее. Я хочу знать, я хочу, чтобы ты ответил мне — сей же миг и откровенно: что на самом деле сейчас происходит у тебя на душе и в разуме.

— Это, — не сразу отозвался Курт, — спрашивает обер-инквизитор или аббат?

— Есть разница? — уточнил Керн настороженно, и он кивнул.

— Немалая. Обер-инквизитору я не отвечу. Впрочем, аббату тоже. Разве что privatim[198], в часовне, на исповеди. Готовы выслушать?

— А тебе это нужно?

— Нет.

— Боже милостивый, — обреченно простонал тот, опустив лоб в ладони. — За что ты на мою голову…