Юлия Вознесенская - Женский декамерон

• Название: Женский декамерон
• Автор: Юлия Вознесенская
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991

«Женский декамерон» — книга о том, как десять советских женщин, оказавшись в одной палате родильного дома, вдруг узнают, что в данном учреждении объявлен карантин и им придется провести в его стенах еще десять дней, что их, конечно, мало обрадовало. И тогда одной из них приходит в голову повторить историю, рассказанную или просто выдуманную, неким флорентийским сочинителем Боккаччо, а именно: все десять дней карантина рассказывать друг дружке разные истории о жизни, о мужчинах, о любви, о ревности и изменах и о многом, что волнует любую нормальную женщину. И вот за десять дней было рассказано 100 разных историй.

---

— Скажи, бабушка, а в церкви-то что сегодня?

— Как это что? Чистый Четверг ныне, на исповедь народ спешит. Аль ты без креста, что не знаешь?

А я и впрямь без креста, давно уж крест у меня милиция сорвала, как пьяную подобрали лет пять назад. Все хотела новый завести да не собралась. Я уж и забыла, когда в церкви была. Ну, думаю, успеешь ты, Зинка, в воду, зайди хоть в церкву поначалу, а там и в Крюков канал не так боязно будет.

Вошла я в Божий храм кулема кулемой, уж забыла, как и креститься, не то что молиться. Да сообразила: иду за своей старушонкой, что она — то и я, куда она — туда и я. Она свечку купила, а я две взяла: грехов-то у меня воз, тут ящик надо бы. А мне вот только водку случалось ящиками брать, когда гуляли ватагой…

Старушонка моя налево подалась, где густо так людей, а над ними поп чего-то говорит-приговаривает. Пристроилась и я, слушаю. А понимать плохо понимаю, голова у меня еще слабая, гудит, в ней все тот же камень, хоть и полегче он стал. Старушка рядом шепчет: «Грешна, батюшка!», крестится и кланяется. А я за ней, тоже грешна, мол, и тоже кланяюсь и крещусь. И что за служба такая, никак вспомнить не могу? Вроде в деревне такой не было, когда еще церква у нас была. И вдруг слышу, поп-то грехи нам всем отпускает! Спрашиваю свою старуху:

— Это что ж такое-то, бабушка? Как же он всем вместе нам грехи отпускает? Грехи-то ведь у всех разные, у тебя с горошину, а у меня, поди, с гору…

— А ничего, милая! Перед Господом мы все одинаковые, вот потому и исповедь общая была. Ты ж каялась, говорила «Грешна, батюшка»? Ну, вот тебе и отпущено. Теперь к причастию иди за мной.

И пошла я за старушкой своей, и причастилась. А сама как пень, даже имя свое забыла назвать попу-то.

— Зовут тебя как?

— Зинка…

— Перед Господом ты Зинаида, не гневи святую, имя которой носишь! Причащается раба Божия Зинаида…

И приняла я причастие. А как отошла, теплотой запила, так меня и разобрало. Плюхнулась я на колени и слезами залилась. То ли опьянела от церковного вина, то ли душа во мне перевернулась — сама не знаю. Стою, плачу, а старухи меня обходят, не толкают: «Ишь, как молится, сердешная!» Подняла я голову, а надо мной Матерь Божия с младенцем, на иконе нарисованная. Глядит так, вроде как жалеет. Я ей и пожаловалась: «Что ж это Сын твой мне доли никакой не пошлет, ни бабьей, ни человечьей? Сказала б ты Ему…»

Кончилась служба, пошли все из церкви, и я тоже. Вышла и присела в садике на скамеечку, а сама все слезы свои глупые утираю. Тут подсаживается ко мне та самая старушка.

— Гляжу я на тебя, милая, и вижу, что плохо тебе. А ты бы рассказала, может, я чем помогу.

Ну, меня разобрало от доброго слова, я ей всей выложила. Тут моя старушка мне и говорит:

— Я одинокая, живу в Луге в собственном доме. Приезжай-ка ты ко мне завтра. Пропишу я тебя к себе, а там поглядим, работу тебе поищем. Что ж христианской душе в Крюковом пропадать! Сегодня я у сестры гостить буду, а завтра с утра домой подамся, вот ты к обеду и приезжай. Адресок запомни.

Сказала мне старушка свой адрес, я его запомнила, на том мы и расстались.

Вы, девоньки, не обессудьте, что длинно так рассказываю. Скоро и смешное начнется.

Расстались мы со старушкой, а я и надумала сразу в Лугу ехать. Лучше мне там на вокзале пересидеть ночь, чем тут ментам глаза мозолить. А то еще заберут и сами устроят, в тот же лагерь и на то же место. Купила я себе в булочной батон, в молочном взяла бутылку кефира, в гастрономе двести граммов «докторской» колбасы да с тем и поехала на вокзал. Села в поезд, разложила все на столике, закусываю. Со вчерашнего ничего еще не ела, оголодала. А вагон почти пустой. Ко мне никто не подсаживается, вид у меня не тот. Но на первой остановке, которая еще в Питере, заходит в вагон какой-то бородатый мужик и прямиком ко мне.

— Простите, это место свободно?

— Садись…

Глянула я на него, а он вроде свой брат-зэк. Пальто на нем черное висит, как на вешалке, лицо будто мукой выбелено, а волос из-под шапки торчит короче некуда. Ты, я погляжу, тоже с зоны канаешь?

Улыбнулся он.

— Совершенно верно, я только что освободился из тюрьмы.

Ого, думаю, из тюрьмы! Не иначе как крупный деятель, а по разговору пряма доктор, а не зэк. Пододвинула я к нему хлеб и колбасу, бутылку протягиваю с кефиром.

— Давай, закусывай!

— Да нет, благодарю вас. Я сыт.

— Заподло считаешь, требуешь? Ешь, давай! Смотри, какой тощий вышел, прям доходяга на вид. Так не хошь — ешь за компанию!

— Ну, разве что за компанию.

Отломил он батончика, колбаски сверху кусочек положил, аккуратно так ест.

— А вы давно с зоны? — спрашивает он меня.

— А вчера откинулась.

— Живете-то где?

— А нигде.

— Это как же так? Куда же вы теперь едете?

Ну и денек? Как начала я с утра исповедаться, так и не остановлюсь: рассказала я и этому мужику все как есть без утайки. Но уже без рева, понт держу перед мужчиной. Только как про церкву рассказывала, слеза чуть прошибла. Гляжу, у него тоже вроде как в глазу заблестело. А как я кончила рассказ свой, он мне и говорит:

— Знаете, не стоит вам ночевать на вокзале, опасно это с вашим лагерным документом. Если вас это не смутит, я приглашаю вас к себе. У меня тесновато, одна комнатенка, но зато в квартире есть ванна. Вымоетесь, отдохнете, а завтра пойдете спокойно к вашей старушке.

Конечно, я такому обороту обрадовалась. Правда, не хотелось мне в такой день с мужиком гулять, но и в милицию тоже страсть как не тянуло!

Приехали мы в Лугу, повел он меня к себе домой. Комнатенка у него и впрямь махонькая, почти чуланчик. Одна стена вся сплошь в полках, а на них книг наворочено до потолка, у другой стены диван и стол, вот и вся обстановка. Одежа на гвоздиках в углу навешана. Усадил он меня на диван, а сам пошел ванну готовить и чай греть.

Ну, девки, намылась я, отмочилась после лагеря, будто заново на свет родилась. Постиралась заодно, конечное дело. После сели мы с ним чай пить и начался у нас разговор долгий и душевный. Смешное дело, я малограмотная бичиха, а он ученый человек и за грамотность свою сидел. За правду, значит. Один раз три года, а другой — восемь. Последние-то два года в «крытке» отбывал, за нарушения — не ладил он с начальством. А я ему свою жизнь с самого детства выкладываю, будто полную исповедь держу вместо утрешней общей. Так мы друг друга слушали и жалели до самого вечера. Никогда у меня еще такого разговора с мужиком не было. И ведь без водки говорили-то, с одним чаем… А пришла пора ложиться, он себе в углу постелил ватник лагерный и пальтом укрылся, а меня, кок я ни отговаривалась, уложил на своем диване, на чистое белье. И опять мы с ним разговор продолжаем. Уж не помню, про что и говорили. Невеселый был разговор, все о жизни. А на душе у меня слезы радостные собрались, как бадья переполнилась. Туг я ему и говорю:

— Что ж ты там в углу спать будешь? Хоть ты и ученый, а все зэк для меня, так давай мы по-простому будем с тобой. Иди-ка сюда. Меня-то не обижай.

Лег он ко мне, а я обняла его, да так мне жалостно стало, что разревелась я белугой над ним и над собой. А уж как у нас с ним что вышло, я и сама не помню. Только хорошо мне с ним было, девоньки, будто до него никого и не было. И помнится мне, что и он с мокрыми глазами был, не одна я сырость разводила. Смешно, верно? Пока не смешно, говорите? Ну, погодите, дальше самый смех начнется.

Утром встаем мы, а он и говорит вдруг:

— Простите меня, Зина, я должен был это сказать еще вчера. Но раз уж так получилось у нас, то говорю сейчас. Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

— Да ты сдурел, что ли? Кто ты и кто я, подумай! А он мне рот зажал рукой и в глаза целует.

— Кто ты, этого ты сама не знаешь. Я лучше тебя знаю, поэтому и прошу тебя стать моей женой.

Ничего я не поняла. Сумасшедший, думаю, что ли? Так ведь не похоже… Тут ему уже на работу надо было идти, он мне и говорит:

— Зина, ты можешь приготовить нам сегодня обед? Вот деньги, а магазин в соседнем доме. Вот ключ от комнаты, вот от квартиры. Соседку нашу я предупрежу, что ко мне жена приехала, так что спокойно хозяйничай. Я приду в пять.

Вот так он мне все это на голову бухнул и ушел на работу. Ну, посидела я, посидела, а потом пошла на кухню с соседкой знакомиться. Та ничего, приняла меня по-человечности, показала, где его стол кухонный, рассказала, где магазин, где рынок. Сходила я туда и туда, а после рукава засучила и принялась за хозяйство. Пока обед варился, я комнатку его вымыла, белье нашла и выстирала. После поела и села ждать его с работы. Ждала, ждала и поняла, что бежать мне надо отсюда. Хороший он человек, так нечего мне ему судьбу марать. Подхватила я свой сидор, ключи на стол выложила да и в дверь. А как дверь-то за собой захлопнула, так и вспомнила, что записку со старушкиным адресом я на столе забыла, как вечером ему показывала. И соседка тоже ушла куда-то. Позвонила я разок, постояла под дверью да и пошла на вокзал. В тот же вечер я из Питера уехала в Вологду, где у меня подружка с нашей деревни на стройке работала. Вот такая смешная со мной вышла история.