Француаза Бурден - Хрустальное счастье

• Название: Хрустальное счастье
• Автор: Француаза Бурден
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5‑7905‑2799‑Х

«Ничто не заменит семью», — говорит Клара, дама весьма преклонного возраста, основательница клана Морванов. Но захотят ли молодые люди, ее наследники, последовать этому завету? Клара привыкла добиваться в жизни желаемого, ее не только любят, ей беспрекословно подчиняются все члены семьи.

А что будет потом? После ее смерти? Два ее сына раскололи семью: один оказался доносчиком, другой — убийцей. Что, если эта трещина в отношениях внуков превратится в пропасть? Тогда ее жизнь прошла напрасно?

Клара завещает свое любимое имение на юге Франции в неделимое владение всем пяти внукам. И каждое лето, что бы ни случилось в их жизни и в отношениях, они вместе с чадами и домочадцами съезжаются в Валлонг.

Семейная хроника Морванов охватывает события 60–80 годов XX века, эпилог отнесен автором к 2001 году.

---

— Добрый вечер, я Винсен Морван‑Мейер и мне бы хотелось поговорить с Аленом, если он там…

— Не вешайте трубку, я его даю.

Он потерпел немного и потом услышал кузена, который ему бросил:

— Привет, Винсен! Проблема?

— Нет, нет…

Вдруг он забыл, зачем звонил. Его отношения с Аленом были настолько испорчены за последние годы, что он спрашивал себя, с чего начать. В принципе, они созванивались, только если случалось несчастье.

— Что случилось, Винсен?

— Совсем ничего, не волнуйся, я просто хотел… спасибо за телеграмму.

Молчание воцарилось в трубке, пока Ален не ответил:

— Разве ужин не в разгаре?

— Нет еще. А ты? Может, я тебя отрываю?

— Прекрати, Винсен, скажи мне, что происходит.

Не в состоянии сформулировать связную фразу, он кусал себе губы, снова между ними было только слабое потрескивание.

— Это серьезно? — удивился Ален через мгновение.

Нежная модуляция его голоса была такой знакомой, что Винсен почувствовал себя почти в отчаянии.

— Скажи мне, Ален, ты меня, правда, находишь старым занудой?

— Старым? Ты знаешь, мы одного возраста…

— Да. Но это также возраст моего будущего тестя, что его не порадовало.

— Пойми его!

— Предположим. Занудой?

— Ты хочешь искренний ответ?

— Да.

— Тогда да.

В первый раз за вечер Винсен улыбнулся помимо воли.

— Я совершаю глупость, — сообщил он.

— Конечно! Но успокойся. Мы все их совершаем.

— Здесь большие масштабы. Из серии необратимого.

— Ты говоришь о твоей свадьбе?

— О чем еще, как ты думаешь?

После паузы Ален спросил очень спокойно:

— Откуда эта внезапная трезвость?

— Я тебе как‑нибудь расскажу, но ты мне тогда не поверишь.

— Если ты действительно встревожен, почему ты не остановишь все это? Еще можно сказать «нет».

— Будь серьезным.

— Я и есть. Увы! Ты не осмелишься сделать это. Любезный Винсен, который не хочет провоцировать ни скандала, ни огорчения…

— Ты находишь меня любезным? Ты единственный!

Смех Алена раздался в трубке.

— Это было пренебрежительно! Любезный, совершенный, короче, образ, который тебе нравится, нет?

Винсен положил ногу на ногу, нашел свою пачку сигарет, чтобы поиграть с ней.

— Тебе идет быть нехорошим, — заметил он, — мне доставляет удовольствие тебя слушать.

— Ты, правда, должен погибать, чтобы так говорить! Вчера ты хотел, чтобы мы выпотрошили друг друга, помнишь?

— О, Ален…

Ров между ними исчезал. Парадоксальным образом расстояние облегчало их сближение. Они не могли ни смерить друг друга взглядом, ни проигнорировать малейшее изменение интонации другого.

— Ты чувствуешь себя одиноко, Винсен?

— Да. И на краю пропасти. Ты должен был меня предупредить.

— Я пытался.

— У меня нет другого друга, кроме тебя, ты мог попытаться лучше.

— Друга? Ты смеешься надо мной? Ты считаешь меня чужим, соперником, жалким, и этим я обхожусь! Уже давно я говорю с тобою, как со стеной! Никакого отклика!

Ярость Алена оставалась глухой, наполовину окрашенной, почти ласковой.

— Все это не подсказывает, что мне делать, — вздохнул Винсен.

— Что и предвиделось, я полагаю. Но ничто не вечно, ты это хорошо знаешь.

— Нет, ничего, кроме…

Вдруг он снова увидел Магали на кухне. Картинка возникла совершенно неожиданно и вызвала вскоре другую, гораздо более раннюю, — совсем молодая скромная, плохо одетая девушка, которую он представил своему отцу двадцать лет назад. Может, можно жениться только один раз в жизни?

— Винсен? Они все зададутся вопросом, куда ты ушел…

— Да. Ты прав. Мне кажется, что я иду на скотобойню, но я туда иду. Извинись за меня перед Жаном‑Реми, я не очень представлял, как представиться.

— Все нормально.

И еще раз наступила тишина, прежде чем Винсен со вздохом признал:

— Мне тебя не хватает Ален.

Его кузену тоже понадобилось время, чтобы ответить странным голосом:

— Мне тебя тоже.

Винсен аккуратно положил трубку, посмотрел на пачку сигарет, которую совсем измял. Его отсутствие должно было уже быть замечено гостями внизу. Помимо воли он встал из удобного кресла и огляделся. Будуар Клары был определенно самой любимой его комнатой. В любом случае он запомнит, что здесь он помирился с Аленом. Несмотря ни на что, душа бабушки еще царила здесь, душа той, которая имела обыкновение говорить: «Семья прежде всего». Девиз, который он мог бы сделать своим, даже зная, что с Беатрис он составит лишь семейную пару. И то только потому, что он был слишком слабым или честным, чтобы отступать.

VII

Париж, июнь 1976

Известность Жана‑Реми Бержера оправдывала рекламу, сделанную вокруг выставки. Для вернисажа галерея использовала много средств, организуя пресс‑конференцию и банкет, где толкался весь Париж. Телевидение даже сняло утром картины с целью подготовки репортажа, посвященного открытию выставки.

Когда приехал Винсен, вскоре после восьми часов вечера, буфеты опустели, и толпа была уже не столь многочисленной. Пригласительный билет, полученный три недели назад, долго лежал на его столе, но он не мог решиться. Однако вернувшись из Дворца правосудия, уже дома он вспомнил дату и поехал в предместье Сен‑Оноре.

Как только он переступил порог галереи, одна из сотрудниц устремилась к нему с каталогом выставки в руке, и ему пришлось объяснять, что он не был ни журналистом, ни искусствоведом, ни потенциальным покупателем, а просто хотел поприветствовать Жана‑Реми. Она пообещала привести его и удалилась на своих высоких каблуках. Пока же он начал рассматривать картины. Манера письма показалась ему более страстной, вдохновение более сильным, иногда извращенным, но талант проявлялся на каждом холсте с новой силой, через грозное небо и руины, которые, казалось, были населены привидениями.

— Винсен Морван‑Мейер? — спросил приятный голос, заставивший его обернуться.

Он видел Жана‑Реми только два или три раза, тем не менее, он легко узнал его. Взгляд его голубых глаз сохранял всю свою насыщенность, седые пряди совсем не вытеснили светлые волосы. В свои пятьдесят восемь лет Жан‑Реми был по‑прежнему строен, породист, с тем же немного отстраненным выражением лица. Он протянул Винсену руку со словами:

— Я счастлив, что вы нашли время прийти.

Винсен сделал жест в сторону картин и воскликнул:

— Это совершенно… ослепительно! Я впечатлен.

— Вы мне льстите.

— Нет, и я хотел бы вам сказать еще больше, правда.

В тех же обстоятельствах Клара употребила бы ряд оригинальных выражений, чтобы выразить свою увлеченность, но он плохо знал язык, связанный с живописью и побоялся произносить банальности. На многих картинах были пейзажи, в основном написанные маслом. Художник предпочитал развалины: цитадель Боде‑Прованс на своем скалистом волнорезе, башня Бан, или изрытое ущелье долины Анфер. Большинство картин были написаны на закате. Преобладали ярко‑фиолетовые и охровые тона. Картины были заключены в рамы с достаточно высоким горизонтом, и получались различные планы.

— Вы останетесь в Париже на несколько дней? — поинтересовался Винсен, рассматривая каждую картину со все большим вниманием.

— На два или три дня. Я не переоцениваю эту шумиху, — ответил Жан‑Реми. — Надо себя показать, иначе люди вас не простят. Но это целое испытание.

— Прежде чем уезжать, не окажете ли вы мне удовольствие поужинать у меня дома?

Жан‑Реми на мгновение остановился растерявшись.

— Это очень мило с вашей стороны, но…

Он колебался, не зная как отказать, и Винсен продолжил:

— Вы очень заняты, конечно, я понимаю.

Они молча смотрели друг на друга, потом Жан‑Реми покачал головой и показал на картину, которая была выставлена отдельно в глубине зала и ярко освещена.

— Чтобы быть искренним, вы рискуете не оценить это, — предупредил он другим голосом. — Я долго сомневался, прежде чем ее выставить, однако я не думаю, что кто‑либо может найти недостатки…

Отстранив несколько приглашенных, он размеренным шагом направился к холсту. Сначала ошеломленный, но тут‑же очарованный, Винсен обнаружил портрет неожиданный, волнующий и потрясающий, портрет Алена в двадцать лет. Картина излучала сильные эмоции, идущие от противоречивых чувств, которые читались на представленном лице: протест, слабость, тревога, отказ. Черты были абсолютно точны, вплоть до движения волос и тени появляющейся бороды, но глаза янтарного цвета обладали неразгаданным выражением.

Жан‑Реми молчал, разглядывая свое произведение больше критическим, чем умиленным глазом. Потом объяснил равнодушно:

— Я выставил его отдельно от других полотен, потому что он, естественно, не продается.