Синклер Льюис - Элмер Гентри

• Название: Элмер Гентри
• Автор: Синклер Льюис
• Жанр: Юмористическая проза

Коммивояжер Элмер Гентри — привлекательный мужчина и безнравственный авантюрист. Случайно попав на собрание верующих, и уловив, что под вывеской церкви можно неплохо подзаработать, Гентри тут же обращается в евангелиста. Объединив усилия с сестрой Шэрон Фолконер, он «выдает» страстные изгоняющие дьявола проповеди, которые приносят ему известность и благосостояние. Но когда появляется его бывшая подружка, Гентри приходится противостоять демонам иного свойства и, казалось бы, давно похороненные тайны превращают его «святую» жизнь в истинный Ад на Земле.

(Синклер Льюис, по признанию Хайнлайна, единственный из нефантастов, кому он обязан опытом. «Тщательно разработанный, продуманный, подробный, живущий своей жизнью мир, который не всегда выписывается в произведении, но позволяет героям жить совершенно естественно, — этому его научили книги Льюиса...» — А.Корженевский.)

---

— Укатила… Собрала за шесть недель столько, что всей нашей церкви на два года хватило бы, чтоб прокормиться, и укатила!

Элмер пробрался к своему другу музыканту Арту Николсу и, взбираясь вместе с ним на ступеньки вагона, шепнул:

— Арт! Арт же! Лекарство-то от всех болезней у меня с собой!

— Здорово!

— Вот что! Слушай! Устрой так, чтобы сесть рядом с Шэрон. А потом, немного погодя, выйди покурить.

— Она не любит, когда курят.

— А ты ей не говори, зачем! Выйди — и все… чтобы я мог посидеть и поговорить с ней. Важное дело. Насчет… это… ну, есть один шикарный город, где бы она могла выступить. Новый, понимаешь? На-ка, клади к себе в карман. А в Линкольне достану тебе еще. Ну, давай, входи вслед за ней.

— Ладно, попробуем.

В темном, переполненном и зловонном вагоне стояла жара: дело шло к лету. Тяжело дышали женщины, поскрипывая корсетами, фермеры, сбросив куртки, усердно выводили рулады носами, а Элмер стоял за спинкой скамьи, на которой темным пятном выделялись плечи Арта Николса и неясно мерцал белый костюм Шэрон Фолконер. Элмеру казалось, что она озаряет собою всю вселенную. Она была так дорога ему, каждая ее клеточка: он и не подозревал, что человеческое существо может быть таким бесценным, таким пленительным. Быть рядом с нею — одного этого уже довольно для счастья… почти.

Она молчала. Он слышал лишь гнусавый говорок Арта Николса:

— А не включить ли нам в программу негритянские песни? Встряхнем публику, а? Что вы на это скажете?

И ее сонный ответ:

— Ох, не надо об этом сегодня.

Потом — опять голос Арта:

— Выйти, пожалуй, на площадку, подышать свежим воздухом. — И вожделенное место подле Шэрон освободилось для витающего в облаках Элмера.

Волнуясь, он опустился на скамью. Она сидела усталая, поникшая, но тотчас выпрямилась, взглянула на него в полумраке и со сдержанной учтивостью, которая была обидней всякой грубости, потому что так говорят с чужими, произнесла:

— Мне очень жаль, но это место занято.

— Я знаю, сестра Фолконер. Вагон переполнен, и я только чуточку отдохну, пока нет брата Николса, разумеется, если вы разрешите. Не знаю, помните ли вы меня. Я… мы с вами разговаривали в вашем шатре в Сотерсвилле. Пастор Гентри.

— А-а! — равнодушно отозвалась она. И тотчас добавила: — Ах, да, тот пресвитерианский священник, которого выгнали за пьянство.

— Это совершеннейшая… — Он заметил, что она пристально наблюдает за ним, и догадался, что сейчас рядом с ним не святая, не деловая женщина, а совсем новая Шэрон, доступная и насмешливая. И, восхищенный, продолжал: — …совершеннейшее заблуждение! Я тот ученый богослов, которого выставили за то, что он целовался с регентшей церковного хора в субботу.

— О, это было неосмотрительно с вашей стороны!

— А! Значит, и вам человеческое не чуждо!

— Мне-то? Я думаю! Даже слишком.

— И вам иногда надоедает?

— Что именно?

— Быть знаменитой мисс Фолконер, не иметь возможности зайти в аптечную лавку за зубной щеткой, не рискуя услышать завывание аптекаря: «Хвала господу, у нас есть роскошные щетки, двадцать пять центов штука, аллилуйя!»

Шэрон прыснула.

— Надоедает, — убаюкивающе журчал он, — что не имеешь права уставать, как, например, сегодня, что рядом нет поддержки и опоры!

— Полагаю, дорогой преподобный брат мой, что это надо понимать как великодушное предложение быть мне поддержкой и опорой!

— Нет. Я бы не посмел! Я вас боюсь до смерти. Вы не только красивы… нет! Дайте же объяснить, какое впечатление вы производите на коллегу-проповедника… не только красивы, не только поразительно артистичны и хладокровны, но к тому же, кажется, и умны!

— Нет. Чего нет — того нет, умишком не вышла. Одни чувства. В этом-то и беда моя.

Голос ее теперь звучал уже не сонно и очень дружелюбно.

— Но подумайте, сколько грешных душ вы привели к раскаянию! Это ведь вознаграждает за все, правда?

— Да, наверное… О да, конечно! Только это одно и важно. Только… Скажите: что с вами все-таки случилось на самом деле? Почему вы отошли от церкви?

Он заговорил, очень серьезно:

— Я учился на старшем курсе Мизпахской духовной семинарии, но уже имел свой приход. Увлекся одной девушкой. Не скажу, что, дескать, она меня завлекла. В конце концов мужчина должен сам отвечать за глупости, которые совершает. Но, во всяком случае, ей, конечно… словом, ее забавляло, что по ней сходит с ума молодой священник. И потом она была так прелестна! Очень похожа на вас, только не такая красивая, куда там, и притворялась, будто страшно интересуется церковными делами — на это я и попался. Вот… Короче говоря, мы обручились; я только и думал что о ней да как мы славно заживем, как вместе будем трудиться во славу господа. Ну, а раз вечером прихожу и застаю ее в объятьях другого! Это так меня подкосило, что… О, я пытался и все такое, но просто не мог продолжать работать — и ушел на время. На новой службе дела пошли неплохо. Но сейчас я готов вернуться к той единственной работе, которую всегда любил. Вот о чем я и хотел с вами поговорить тогда, в шатре. Мне было нужно ваше женское сочувствие, ваш совет, а вы меня оттолкнули!

— О, простите, мне очень жаль! — Она ласково погладила его по руке.

Подошел Сесиль Эйлстон, взглянул на ник далеко не благостным взглядом.

Когда они подъезжали к Линкольну, Элмер уже держал ее руку в своей и говорил:

— Бедное дитя, милое, усталое дитя!.. — и — Вы не позавтракаете со мной? Где вы остановитесь в Линкольне?

— Знаете что, брат Гентри…

— Элмер!

— Ох, без глупостей, пожалуйста! Не пытайтесь воспользоваться тем, что я так измучена и что мне нравится иной раз побыть просто человеком…

— Шэрон Фолконер, вы ровным счетом ничего не поняли… Я восхищаюсь вашим талантом, вашим самоотверженным служением господу, но больше всего восхищаюсь тем, что вы — фигура, вы большой человек, а не обыденный, узкий профессионал-святоша. Вы сами отлично знаете, что иногда вам бывает приятно вести себя просто, говорить, не выбирая выражений. А сейчас вам слишком хочется спать, и вы не можете судить, нравлюсь я вам или нет. Поэтому я и хочу встретиться с вами за завтраком, когда сон не будет туманить эти дивные глаза…

— Хм! Звучит довольно искрение, кроме последней фразы… Эта, безусловно, не раз бывала в употреблении. Знаете, а вы мне нравитесь! Вы так бесподобно нахальны, так изумительно неразборчивы в средствах, так восхитительно невежественны! В последнее время мне приходилось слишком много бывать в благочестивом обществе. Эта глубокая уверенность в том, что вы способны меня пленить, очень забавна! Смешная вы личность, право… А остановлюсь я в отеле Антлерс, и, кстати, не старайтесь получить номер рядом с моим. Я фактически сняла целый этаж. Итак, встретимся в отеле за завтраком в половине десятого.

III

Спал он плохо, но все-таки рано вскочил и тотчас занялся своим туалетом. Побрился, опрыскал свою пошловатую красивую физиономию туалетной водой «сирень» и привел в порядок ногти, сидя в спортивных трусах и в майке в ожидании, когда принесут его новый костюм, который он отдал погладить. В жизни его, недавно вялой и скучной, появилась новая цель; вот почему дерзкие глаза его ярко блестели и упруго играли сильные мускулы, когда он проходил по мраморному с позолотой вестибюлю отеля Антлерс и остановился у дверей ресторана, поджидая Шэрон. Она спустилась вниз, свежая, в белом полотняном платье с синей каймой. Здороваясь, они рассмеялись, как добрые товарищи по озорным проделкам. Весело взяв ее под руку, он прошел мимо шушукающихся подавальщиц, взволнованных появлением знаменитой проповедницы слова божьего, и со знанием дела заказал завтрак.

— У меня блестящая идея, — сказал он. — Сегодня мне надо уехать отсюда, но в пятницу я вернусь в Линкольн. Что, если б мне выступить в пятницу вечером на вашем собрании в роли бизнесмена, который обрел спасение души? И поговорить эдак с полчаса о практической, трезвой, разумной, выраженной в долларах и центах выгоде пребывания во Христе с точки зрения коммерции?

— А говорите вы хорошо?

— Сногсшибательно.

— Что же, быть может, и неплохая идея. Да, определенно! Кстати, вы чем занимаетесь? Грабежом?

— Я, Шэрон, лучший торговый агент компании Пикот — сельскохозяйственный инвентарь. А если вы не верите…

— Верю, верю. (Хоть ей и не следовало бы.) Я не сомневаюсь, что вы говорите правду… изредка. Разумеется, мы не станем упоминать о том, что вы священник, разве что спросят. Ну-с, подойдет вам такая тема: «Как добиться успеха в жизни с библией Гидеона»[78]?

— О-о, шикарно! Стало быть, так. Попал я как-то в заброшенный городишко; погода жуткая, слякоть, дождь и прочее — темные тучи на небе, казалось, уж никогда не выглянет солнце. Промочил насквозь ноги, бесплодно бродя по улицам. Дела идут скверно, на товар спроса нет, полная безнадежность. Сижу у себя в номере… Забыл купить какой-нибудь пустой журнальчик из тех, которые привык читать. Рассеянно беру со стола библию Гидеона, читаю притчу о талантах — в тот же день узнаю, что в городе вы, иду и… обретаю благодать. Вижу, что обязан добиться повышения торговых оборотов, но уже не ради денег, а во славу царствия Христова, чтобы усилить свое влияние как христианина и делового человека. Это настолько придает мне уверенности в собственных силах, что я заключаю сразу несколько отличных сделок и побиваю конкурентов. И всем этим я обязан вашему вдохновенному слову, что и считаю за честь засвидетельствовать. А искать спасения души следует, мол, вовсе не слабым и хлипким неудачникам, а сильным, ибо только сильный не устыдится сложить все к ногам Иисуса.