Мартин Эмис - Беременная вдова

• Название: Беременная вдова
• Автор: Мартин Эмис
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-31091-1

«Беременная вдова» — так назвал свой новый роман британский писатель Мартин Эмис. Образ он позаимствовал у Герцена, сказавшего, что «отходящий мир оставляет не наследника, а беременную вдову». Но если Герцен имел в виду социальную революцию, то Эмис — революцию сексуальную, которая драматически отразилась на его собственной судьбе и которой он теперь предъявляет весьма суровый счет. Так, в канву повествования вплетается и трагическая история его сестры (в книге она носит имя Вайолет), ставшей одной из многочисленных жертв бурных 60 — 70-х.

Главный герой книги студент Кит Ниринг — проекция Эмиса в романе — проводит каникулы в компании юных друзей и подруг в итальянском замке, а четыре десятилетия спустя он вспоминает события того лета 70-го, размышляет о полученной тогда и искалечившей его на многие годы сексуальной травме и только теперь начинает по-настоящему понимать, что же произошло в замке.

---

Мартин Эмис Беременная вдова

Посвящается И. Ф.

Смерть современных форм гражданственности скорее должна радовать, нежели тяготить душу. Но страшно то, что отходящий мир оставляет не наследника, а беременную вдову. Между смертью одного и рождением другого утечет много воды, пройдет длинная ночь хаоса и запустения.

Александр Герцен

Нарциссизм (сущ.) — излишний, часто эротический интерес к себе и собственной внешности.

Краткий оксфордский словарь

Ныне хочу рассказать про тела, превращенные в формы Новые.

Публий Овидий Назон, «Метаморфозы»[1]

Часть вводная — 2006

Они приехали из замка в городок. Кит Ниринг шел по улицам Монтале (Италия), от машины к бару, в сопровождении пары двадцатилетних блондинок, Лили и Шехерезады…

Перед вами история сексуальной травмы. Когда это с ним произошло, он был уже не дитя. Как ни крути, он был взрослым; к тому же действовал по согласию — заручившись согласием всех сторон. Так, может быть, травма — не самое подходящее слово (от греч. рана)? Ведь его рана, когда он ее получил, — она же ничуть не болела. То было ощущение, противоположное страданию. Раздетая и безоружная, она выросла перед ним со своими орудиями блаженства — губами, кончиками пальцев. Мука — от лат. torquere — перекореживать. Он испытал нечто, противоположное страданию, и все-таки его перекорежило. Его сломало на двадцать пять лет.

* * *

Когда он был юн, людей глупых или сумасшедших так и называли: «глупые» или «сумасшедшие». Но теперь (теперь, когда он стар) глупым и сумасшедшим стали давать особые имена, соответствующие их недугу. И Кит хотел такое иметь. Он тоже был глупым и сумасшедшим и хотел иметь такое — особое — имя, соответствующее его недугу.

Он заметил, что детские глупости — и те получили особые имена. Он читал об их предполагаемых неврозах и фантомных увечьях с ухмылкой умудренного опытом, успевшего набраться цинизма родителя. Это я узнаю, говорил он себе; известно также под названием «синдром засранца». И это узнаю; известно также под названием «обострение лени». Он был совершенно уверен, что эти обострения и синдромы — просто предлог, позволяющий матерям и отцам накачивать детей лекарствами. В Америке — вообще говоря, стране будущего — большинство домашних животных (около шестидесяти процентов) сидят на антидепрессантах.

Если подумать, теперь Киту казалось, что неплохо было бы тогда, лет десять или двенадцать назад, накачивать таблетками Ната с Гасом — чтобы добиться прекращения огня в их братоубийственной войне. Да и сейчас было бы неплохо накачивать Хлою с Изабель — всякий раз, когда они вооружали свои голоса воплями и визгом (в попытках найти границы вселенной) или когда говорили невероятно обидные вещи о его внешности со всей присущей их открытиям непосредственностью. Пап, тебе бы гораздо больше пошло, если б ты отрастил волосы погуще. Вот как? Пап, ты, когда смеешься, похож на старого сумасшедшего бродягу. Неужели… Кит легко мог себе это представить — вариант с таблеткой для настроения. Подойдите-ка сюда, девочки. Вот, попробуйте, какие вкусные новые конфетки. Да, но тогда пришлось бы советоваться с врачом, раздувать против них дело, идти стоять в очереди в сияющей неоном аптеке на Лед-роуд.

Что с ним не так? — размышлял он. Потом, в один прекрасный день (в октябре 2006), когда снег прекратился и лил обычный дождь, он вышел туда, в сетку — крест-накрест — в план улиц от А до Z, раскисших от дождя и дорожных работ, в великие раскопки города Лондона. Там были люди. Он, как всегда, переводил взгляд с одного лица на другое, думая: Он — 1937. Она — 1954. Они — 1949… Правило номер один: самое главное в тебе — дата рождения. Твой пропуск в историю. Правило номер два: рано или поздно каждая человеческая жизнь становится трагедией, иногда раньше, позже — всегда. Будут и другие правила.

Кит устроился в своем обычном кафе, со своим кофе по-американски, своей незажженной французской сигаретой (нынче — лишь бутафория), своей британской газетой. Вот они, новости, последняя глава триллера, от которого мурашки по коже, великого захватывающего чтива под названием «планета Земля». Мир — книга, которую мы не в состоянии отложить… Он принялся читать о новом душевном заболевании, чей шепот преследовал его неотвязно. Оно, это новое заболевание, поражает детей, однако сильнее всего действует на взрослых — на тех, кто достиг возраста благоразумия.

Новое заболевание называлось «синдром телесного дисморфизма» или «расстройство восприятия внешности». Страдающие СТД или РВВ, взирая на собственное отражение, кажутся себе еще уродливее, чем на самом деле. Он вступил в тот период жизни (ему было пятьдесят шесть), когда примиряешься с простой истиной: каждый последующий визит к зеркалу, по определению, готовит тебе нечто беспрецедентно ужасное. Но теперь, нависая над раковиной в ванной, он чувствовал, что находится под влиянием какого-то адского галлюциногена. Каждый трип — поход к зеркалу — давал ему дозу лизергиновой кислоты; очень редко это бывал трип из разряда хороших, почти всегда — из разряда плохих, но обязательно — трип.

Кит попросил еще кофе. Он заметно воспрял духом.

Может, на самом деле вид у меня не такой, подумал он. Я просто безумен — вот и все. Стало быть, волноваться, возможно, не о чем. Синдром телесного дисморфизма, или расстройство восприятия внешности, — вот что у него. Так он надеялся.

Когда состаришься… Когда состаришься, обнаруживаешь, что ты — участник кинопробы на самую важную роль в жизни; потом, после нескончаемых репетиций, наконец играешь главного героя в фильме ужасов — бесталанном, легкомысленном и, что хуже всего, малобюджетном фильме ужасов, в котором (как обычно в фильмах ужасов) самое плохое приберегается напоследок.

* * *

Все нижеследующее — правда. Про Италию — правда. Про замок — правда. Про девушек — все правда и про ребят — все правда (про Риту — правда, про Адриано — невероятно, но правда). Даже имена не изменены. К чему? Чтобы оградить невинных? Невинных не было. Или же все они были невинны, но их не оградить.

Вот как оно бывает. Когда тебе за сорок, наступает первый кризис смертности (смерть не оставит меня без внимания); а десять лет спустя наступает первый кризис возраста (тело шепчет, что смерть уже заинтересовалась мной). Зато в промежутке с тобой происходят весьма интересные вещи.

По мере приближения пятидесятилетнего юбилея начинаешь чувствовать, что твоя жизнь растворяется и будет растворяться дальше, пока не превратится в ничто. Иногда говоришь себе: как-то быстро все оно прошло. Как-то быстро все оно прошло. Бывает такое настроение, когда хочется выразиться посильнее. Например: ЕЛКИ!! КАК-ТО БЫСТРО, ЧЕРТ ПОДЕРИ, все ОНО ПРОШЛО!!! Пятидесятилетие приходит и уходит, а за ним и пятидесятиоднолетие, и пятидесятидвухлетие. И жизнь снова сгущается. Потому что теперь внутри твоего «я» присутствует нечто огромное, о чем ты и не подозревал, вроде неоткрытого континента. Это прошлое.

КНИГА ПЕРВАЯ Где встречают нас событья

1. Франка Виола

Стояло лето 1970-го, и время еще не раскатало их в блин, эти строки:

Секс начался в шестьдесят третьем —
Чуть поздно, чтоб мне заниматься этим.
Уже разрешен был «Любовник леди»[2],
Но не было диска битлов на свете[3].

Филип Ларкин, «Чудесный год» (первоначальное название — «История»), журнал «Cover», февраль, 1968

Но теперь стояло лето 1970-го, и секс был в разгаре. Секс успел пройти немалый путь и сильно занимал наши мысли.

Следует отметить, что секс обладает двумя уникальными чертами. Он не поддается описанию. Еще он населяет мир людьми. Так стоит ли удивляться, что он сильно занимает наши мысли.

* * *

Все это жаркое, бесконечное и решающее в эротическом отношении лето Киту предстояло провести в замке на склоне горы, над деревушкой в итальянской провинции Кампаньи. Сейчас он шел по улицам Монтале, от машины к бару, в сопровождении пары двадцатилетних блондинок, Лили и Шехерезады… Лили: пять футов пять дюймов, 34–25—34 дюйма. Шехерезада: пять футов десять дюймов, 37–23—33 дюйма. А что же Кит? Ровесник им, худощав (и темноволос, с покрытым щетиной подбородком, вводящим в сильное заблуждение, упрямым на вид); он занимал ту самую территорию — предмет многочисленных споров — между пятью футами шестью дюймами и пятью футами семью дюймами.