Димитр Пеев - Зарубежный детектив

• Название: Зарубежный детектив
• Автор: Димитр Пеев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1976

В сборник вошли произведения писателей социалистических стран. Д. Пеев из Болгарии рассказывает о разоблачении группы контрабандистов. Повесть Б. Мага посвящена многолетнему расследованию убийства венгерской патриотки в годы войны. Польская писательница Б. Навроцкая исследует вопрос о том, каким несправедливым может оказаться приговор, вынесенный человеком, а не государственными органами, хотя бы человек и действовал на основании кажущихся неопровержимыми улик. Румын Дж. Тимку повествует о раскрытии преступления, совершенного как будто бы без причин, причем и подозревать в нем некого. Й. Несвадба обратился к истории чешского рабочего движения.

---

I. ТАЙНАЯ МИССИЯ

1

Красл родился в Свагове. Родители его вскоре умерли, и он попал в сиротский приют в Железном Броде. Позже способного мальчика направили в учительскую семинарию в Праге. Там он познакомился с некоторыми из популярных чешских общественных деятелей, прежде всего с доктором Х., который занимался тогда социальными проблемами, издавал журнал для рабочих, пропагандировал потребительские кооперативы. Ему нужны были верные люди на местах. Вскоре Красл стал доверенным доктора Х. в округе Млада Болеслава. Он сделался довольно популярным, этот учитель, как бы сошедший со страниц «Захолустных патриотов» К. В. Райса[17]. Он пел в хоре, заботился о своей школе, устраивал экскурсии в Прагу, в частности на торжественную закладку фундамента Национального театра. В Праге он виделся с доктором Х., получая от того различные советы и указания.

Однажды Красла вызвали в Прагу неожиданно, по телеграфу. Пришлось спешно искать, на кого оставить класс, занимать денег на дорогу (в то время учителям платили далеко не по-королевски). Красл порядком поволновался. Никогда до этого ой не получал телеграфных вызовов, поскольку был для этого недостаточно важной персоной. Он уже постарел на своей службе: стукнуло сорок, появилось брюшко от праздничных обедов, которые устраивали родители учеников, когда наступало время забивать скот. Жениться он как-то забыл. Да и женихом он был незавидным: наследства не получил, а накопить ничего не сумел, так как по доброте сердечной часто помогал бедным и нуждающимся.

— Дело идет о секретной миссии, — начал доктор Х., принимая Красла в своем кабинете на Смихове. — Ведь выскажется, родились в Свагове?

— Совершенно верно.

— А слышали вы о недавнем кровопролитии на фабрике Риссига?

— Да. Жаль, что рабочие вели себя так неразумно.

— Это и мое мнение. — Доктор Х. прогуливался по комнате, поблескивая массивными золотыми часами на цепочке. — Это было легкомыслие, достойное сожаления. Вдвойне достойное, ибо из-за него был убит наш помощник в тех краях, некий Павлата. Слышали о таком?

Красл не помнил Павлату.

— Убит при весьма странных обстоятельствах. Павлата даже не участвовал в рабочей демонстрации, сидел дома за столом. В него попала шальная пуля.

— Неужели? — вежливо удивился учитель.

— Да, это было подтверждено следствием и врачом. Так что я направляю вас туда отнюдь не как сыщика. Просто я хочу, чтобы на могиле Павлаты был поставлен памятник. Приличный памятник. Ведь этот человек работал с нами еще со времен декабрьской конституции[18]. Он организовывал наши кооперативы, «Ульи», по всей округе и устраивал немалые денежные сборы для нашего дела. Такие, как он, могли бы работать в фаланстерах... Тут доктор Х. перешел на Фурье, который был его коньком, — на райские времена, когда всем будет хорошо, морская вода превратится в океаны сладкого сиропа, а львы станут домашними животными.

— Однако я бы не хотел, — продолжал он, — чтобы нас считали какими-то заговорщиками, масонами, которые оплачивают памятники за какие-то темные дела. Отнюдь нет. А ведь теперь, как вы знаете, подозревают всех и во всем. Поэтому мы решили, что вы поедете в Свагов якобы посмотреть на родные места, поискать однокашников...

— Но я уже никого не помню... — отважился перебить его Красл. — Мне очень жаль...

— Неважно, дружище, неважно. Место рождения указано у вас в документах. Значит, если вы в чем-нибудь провинитесь, вас быстренько отправят по этапу в Свагов? — Доктор шутил. Толстый Красл в своей деревенской, скверно сшитой одежде никак не походил на бунтовщика, которого следовало отправлять по этапу.

— Вы поедете туда вроде бы повидать родные края и встретитесь с дочерью Павлаты. Она теперь осиротела, бедняжка. Побеседуйте с ней и присмотрите, чтобы Павлате поставили приличный памятник. Мы так решили на собрании и выделили соответствующие денежные средства. Без квитанции, пан Красл, мы вам полностью доверяем, — любезно продолжал доктор Х. — Нам не хотелось бы-официальности в этом деле. Ведь Павлата пал во время бунта рабочих, хотя и сидел у себя дома. Я слышал, что запрещено ставить памятник на братской могиле остальных погибших. Нам не хотелось бы дразнить власти. Тем более что обстановка там неспокойная, до сих пор еще стоят войска. Так что вы едете почти на фронт!

— Этого я не боюсь. Фронт я повидал.

— Где?

— Возле Градца. Пять лет назад я был ранен у Садовой.

— Ну, то другое дело, — сказал доктор Х., выкладывая деньги на стол. — Теперь имейте в виду: для школьного начальства вы заболели и лежите у францисканцев. Думаю, вы скоро вернетесь, самое позднее через неделю. И никому ни слова! Разве только местному учителю, который нам, может быть, заменит Павлату. Да еще, наверное, дочери. В общем, смотрите сами. А если вас кто спросит о сегодняшней встрече, скажете, что мы обсуждали обращение к смиховским рабочим. Понимаете? Обращение. Они хотят бастовать из-за сваговского расстрела. Безумцы! Дразнить фабрикантов во время кризиса! Раздражать власти, которые особенно настороже после событий в Париже. Вы слышали, как там расправились с революцией? Нет, эти люди в Смихове совсем лишились разума. А разум сейчас, — разгорячившись, доктор хлопнул себя по лбу так, что на носу подпрыгнула дужка пенсне, — необходим нам всем. Вам также, друг мой, чтобы все обошлось без неприятностей. Счастливого пути, будьте здоровы! И выйдите, пожалуйста, черным ходом.

Красл не помнил, как выбрался на улицу. В кармане уйма денег — столько он еще в жизни не видел. Впереди отпуск на целую неделю: важное поручение, встреча с родными местами... Сколько лет уже он собирался посетить могилы родителей! Знай Красл, что его ожидает в Свагове, он бы предвкушал поездку с меньшим нетерпением.

2

Свагов больше походил на поле боя, чем на мирный горный поселок. На улицах до глубокой ночи буянили уланы — молодые парни из Венгрии, не дураки выпить, тем более что за содержание платил Риссиг и другие окрестные фабриканты, которые лишь в присутствии войск чувствовали себя в безопасности. Был даже проект: рядом с каждой фабрикой поставить казарму. Осуществлению его впоследствии помешала лишь скупость фабрикантов. Но покуда у них в ушах еще звучали угрозы рабочих, не забылись многотысячные демонстрации перед Сваговской фабрикой, хозяева с готовностью платили денежки. Уланы разместились в одном из цехов фабрики и ходили питаться на кухню Риссига. Днем у ворот фабрики они проверяли рабочих, сопровождали хозяина и управляющего во время обхода цехов, двое даже ездили на запятках кареты пани Риссиг. До уланов здесь стояли чешские войска, но их пришлось отозвать. Очень уж легко солдаты знакомились с девушками и парнями, работающими у станков.

Красл приехал в Свагов вечером. На улицах было пусто, все сидели дома, словно до сих пор оплакивали погибших. Красл устроился на постоялом дворе. Здесь он не узнал никого, и его никто не узнал. Ведь он покинул Свагов в пятилетнем возрасте. Фабрика выросла с тех пор: Риссиг построил два новых корпуса. Видимо, его дела шли неплохо, хотя в последние годы многие другие текстильные фабриканты разорились. Зато сам поселок выглядел убого. Немощеные улицы, облезлые домишки, всюду темнота. Только перед фабрикой горели карбидные лампы.

Едва Красл приступил к ужину, явился поселковый староста, запыхавшийся и испуганный.

— Если их благородие из газеты, так лучше пусть соберутся и уезжают обратно. Никто с ними говорить не станет. От таких разговоров одни только неприятности. Из-за одного венского газетчика гаратицкий староста под суд угодил.

Красл стал убеждать его, что никакой он не газетчик, показал документы и спросил о некоторых знакомых, о могилах родителей.

— Долго же пан собирался, — покачал головой староста. — Свагов за эти годы вовсе переменился. Понаехало много нового народу с гор и отовсюду. На кладбище, конечно, можно сходить, но не поручусь, что пан найдет могилы. Ведь и покойников нынче стало больше. И от пуль, и голодно у нас. В позапрошлом году мы не собрали денег даже на налог, так в каждый дом поставили конного жандарма. Пришлось продать семенной хлеб и заплатить. А сеять что? Взаймы взять не у кого. Пан фабрикант Риссиг продавал хлеб на своей мельнице втридорога. А уж в долг никому. Но вы этого не пишите. Гаратицкий староста год будет сидеть из-за пана барона Риссига... — в голосе старосты звучала ненависть.

Красл заказал ему пива, тот поблагодарил. Он выглядел не лучше прочих жителей: драное пальто, заплатанные брюки, на ногах старые опорки. Хлебнув пива и, видимо, поверив, что приезжий не из газеты, он заговорил о стачке.

— Все началось из-за несправедливых штрафов. Ведь сколько раз бывало: приходит ткач за получкой, а ему говорят, что это он должен доплатить за брак. Или еще — сократили рабочий день до тринадцати часов, а работу спрашивают как раньше. Что же рабочим — носиться по цеху, как на гонках? Вот и не выдержали. А что с нами барон вытворял, это вам любой здесь расскажет. Мастеров секли ни за что! Били и детей малых — тех несмышленых, что для порядку к станкам за ногу привязывали... — Заказав еще пива, староста продолжал рассказ: — Ну забастовали, а Риссиг пригрозил, что закроет фабрику. Что же, от голода всем помирать? Собрались тогда и пошли в Танвальд, на другие фабрики барона. Подняли там рабочих, пришли все сюда, прямо к воротам. А Риссиг тем временем вызвал войска. Рабочие только о своих правах потолковать хотели, а в них сразу стрелять! Семнадцать залпов! Восемь наших полегли на месте, убитые наповал. А сколько до сих пор ходят со штыковыми ранами да ссадинами. За что? Говорят, оказывали, мол, войскам сопротивление. Так ведь ни один солдат или жандарм не пострадал. А у наших раны где? В спины им стреляли! Вот вам и сопротивление!