Наталия Медведева - Мама, я жулика люблю!

• Название: Мама, я жулика люблю!
• Автор: Наталия Медведева
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-8370-0108-5

Любовь девочки и мужчины в богемном Ленинграде 70-х. Полный шокирующих подробностей автобиографический роман знаменитой певицы и писательницы. Это последняя редакция текста, сделанная по заказу нашего издательства самим автором буквально за несколько дней до безвременной кончины.

Наталия Медведева. Мама, я жулика люблю! Издательство «Лимбус Пресс». Санкт-Петербург. 2004.

---

Заставляя сидеть меня подле себя, бабушка сшила мне прекрасный костюм. Бирюзового цвета.

Мама была грустной. Первый Новый год порознь. Но когда-то это должно было случиться. Что ты присваиваешь меня? Что я, твое пальто или часы?… Часы мне подарил Александр. Он вернулся, как и обещал, к Новому году, и принес мне подарок 31 декабря. Я очень застеснялась, когда он вручил их мне. И даже в ванну убежала. Получилось по-хамски. Но он никогда мне ничего не дарил, поэтому мне стало стыдно. Мы невесело посмеялись над моей будущей работой и поехали праздновать. Как всегда перед Новым годом, на улицах пахло весной. Или августом. Потому что продавали свежие огурцы.

Единственный праздник, кроме дня рождения, которому не приписывают никаких политических хуевин. Хотя в двенадцать Брежнев прошепелявил что-то по телевизору — об улучшении качества продукции, о борьбе с империализмом, — но потом раздался бой кремлевских курантов на Красной площади, все забыли, что он говорил, брызнуло шампанское, зашипели бенгальские огни, елочки загорелись гирляндами в темных окнах домов, и все стали целоваться, обниматься и кричать «Ура!».

Я подарила Александру бутыль французского коньяка «Наполеон» — купила в дегустационном баре за двадцать пять рублей, — которую он поставил в коробке на шкаф в восемь утра, когда мы вернулись с Нового года.

28

Во всех учебных заведениях каникулы до тринадцатого января. Так что я не учусь, ну и не работаю пока. Но мать моя не даст мне жить. Она «решила довести это дело до конца». Как говорится в любимом ее стихотворении Евтушенко — «вот оно — возмездье — настает!»

Меня вызывают! Да на кой хрен я им нужна? Поважней у них дела есть. Очень им надо заниматься какой-то несовершеннолетней соплячкой! Но заявление гражданки Медведевой не может быть выкинуто в форточку. А тем более — девица общается с тунеядцем, фарцовщиком, иконы какие-то. Ну-ка, посмотрим, нет ли там крупной рыбы?…

Кабинет прокурора в том же здании, где и материна работа. Да на том же этаже! Направо — санэпидстанция, налево — прокурор. В обоих местах — чистки. Вот возьму и вместо прокурорского кабинета к санэпидемиологам зайду — «А дочь всеми уважаемой Маргариты Васильевны — блядь!» И язык покажу… Мать заклинает меня вести себя как подобает (кому?) и просит зайти после беседы. Шепотом говорит, боится, как бы меня кто-нибудь с ее работы не увидел.

Прокурор наверняка ожидал увидеть подзаборную блядь — с гнилыми зубами, выжженными волосами. Конечно, разве такие приличные девушки попадают в кабинет прокурора? Он встает, когда я вхожу. Какой он маленький… В очках без оправы — одни стекла. На столе пачка «Мальборо» — он ее быстренько прячет в ящик стола. У меня в кармане «Кент». Махнемся, прокурор? Какие все притворы и лжецы…

— Ну что же, давайте поговорим…

Почему бы ему не добавить «по душам»? Он перечисляет мне ночи, которые я провела вне дома за последние два месяца. Мать дневник, наверное, ведет. Ну я и отвечаю ему, как матери. Называю всевозможные русские имена; метро, говорю, закрыто было… Он, конечно, не моя мама, и мне самой стыдно плести такую ахинею.

— Хорошо. А как насчет вашего друга А. И. С.?…

Прокурор его настоящую фамилию знает. Но почему я должна ее знать?

— Я даже не знала, что есть такие дурацкие фамилии…

— Я вижу, что разговор у нас с вами не получится. Может, вы сами все письменно изложите?

— С удовольствием. Только что? Мать недовольна моим поведением, ей кажется, что я слишком быстро взрослею…

— Вот вы и напишите мне, где и как вы взрослеете. И с кем. У меня заявление вашей матери на А. И. С., а не на вас. Вот вы о нем и напишите, что знаете. Сядьте за тот вон столик, вот вам ручка и бумага…

Ну и прекрасно! Я снимаю пальто. Прокурор извиняется, что сам не предложил раздеться, и вешает пальто на вешалку.

— Не торопитесь. До обеденного перерыва у меня других дел нет.

В голову лезут песенки Высоцкого. «Но вот приходят двое — с конвоем, с конвоем…» Прокурор протирает очки батистовым платочком, который торчал у него треугольничком из кармашка пиджака. Пиджак на нем точно фирменный… «Мать моя давай рыдать, давай думать и гадать — куда, куда меня сошлют…» Ничего я врать не собираюсь! Напишу, что А. И. С… не первый мой мужчина… Их ведь не волнует, что я его люблю. Им нужны холодные факты. Ну, вот и пожалуйста!.. А чем он занимается, понятия не имею. Ну, уезжает человек за город, может, он член общества охраны природы? Вообще же поменьше о нем и побольше о всяких вовах, мишах, витях, петях… какие еще мужские имена-то есть? Прокурор курит, пишет в папке.

— Вы не возражаете, если я тоже закурю?

Обнаглела я. Но что он, не знает, что я курю?

Встаю и иду к своему пальто за сигаретами. Он думал, что я у него стрельну. Достает зажигалку «Ронсон» и уже хочет дать мне прикурить, но, одумавшись как бы, кладет ее на стол. Громко стукая. Будто обидевшись. Разозлившись. На себя самого, не на меня.

Сижу-дымлю, покусываю кончик ручки, поглядываю на прокурора и думаю — с кем, интересно, он ебется и как? На столе его звонит телефон. Как-то особенно тихо. Специально, наверное, звоночек так настроили. Прокурор называет кого-то Андреем Петровичем. А может, этот Петрович закадычный дружок прокурора — Андрюха! — с которым они на прошлой неделе вместе гуляли и одну бабу ебали… Тьфу ты, какая я дура! Пиши объяснение, показание. Донос! На своего Сашечку любимого. Он даже не знает, что я здесь.

Никогда не перестану злиться на своих родственничков. И презирать их не перестану. Они хотят предателя из меня сделать. Чтобы я человека, которому говорю — обожаю тебя так, что съесть хочу! — заложила…

— Так… Хорошо. Очень хорошо написано, почти без ошибок.

Прокурор читает мой отчет. Получилась одна страничка всего.

— Вот, скажу вам, что по написанному здесь вами, мы бы должны сослать вас на сто первый километр. Уверен, что вы в курсе этого места. Вас спасает возраст. Но существуют детские трудовые колонии. Вы об этом не подумали?

Обо всем я подумала… Хаа, а на сто первый км ссылают блядей, проституток, тунеядцев и еще каких-то мелких сошек.

— Чтобы отправить меня в трудколонию, нужно согласие моей мамы. Думаю, она уже не хочет меня туда отправлять. Тунеядцем же я не буду — меня устроили на работу… уже…

Конечно, прокурор недоволен. Сидит перед ним какая-то наглая пизда. На все у нее ответики готовы. Думаю, на мою мать он тоже зол. Что же вы, мамаша, нам голову морочите?! Это вашу дочь надо ссылать!

— Своим… сочинением вы, конечно, спасаете своего друга от некоторых наказаний. Да вот, взгляните.

Прокурор протягивает мне книжечку — «Уголовный Кодекс РСФСР». Открываю на страничке, где закладка. Статья 210. Вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность — т. е. пьянство, проституцию, азартные игры — наказывается лишением свободы сроком до пяти лет. Статья 119. Половые сношения с лицами, не достигшими половой зрелости, — сроком до трех лет. С извращениями — до шести… Каким образом они устанавливают половую зрелость, интересно? Линейкой пипиську измеряют? И что значит — «в извращенных формах»?

— Масса других статей имеется, под которые друг ваш подойдет. Да вот хотя бы незаконная охота — статья сто шестьдесят шесть — один год.

Ну и прочее. Почему же ваш друг не работает? До сих пор мучает травма головы? Да и остальные ваши и его друзья безработные. И Виктор Г…, и Захар В… У них тоже травмы?

Все знает. Виктор — это же Дурак. А В… — Захарчик. При неожиданном обыске люди первым делом стараются избавиться от записной книжки. Чуть ли не съедают ее, если выкинуть некуда. Я что же, тоже должна съесть свои книжки от матери? Во все она лезет! Борец за равенство!

— Вы знаете, я не считаю своими друзьями людей, которых видела несколько раз в жизни. Я и фамилий-то их не знаю. И кто это сказал, что при знакомстве надо трудовую книжку спрашивать?

Прокурор уже не слушает меня. Вкладывает мою бумажку в папку. Не очень толстая, но со всевозможными листочками, справками с печатями. На одном из них я узнаю материн почерк. Доносчица!

— Ну, мы закончим беседу на этом. Вы можете идти. Он встает, подает мне пальто. Мне неловко, тем более я смотрю на него сверху вниз.

— Привет Александру Иванычу. Наверняка я с ним вскоре увижусь. Да, и скажите, что он должен быть вам очень благодарен. Всего наилучшего.

Выхожу из кабинета и быстренько иду на лестницу. Никто меня не видел. Сейчас меня начнут доебывать материны сотрудницы. Работают всю жизнь на одном и том же месте, все друг о друге знают. Придешь на работу с темными кругами под глазами, а они тут же и заключат — неполадки дома.

Как только я вхожу, мать хватает пальто. Видела меня единственная врачиха. Но у нее сыночек только и ошивается у метро Маяковская, а там, как известно, одни наркомы. Так что ей нечего сказать. У матери план составлен. Теперь она ведет меня в женскую клинику. У нее даже номерок есть.