Леонид Андреев - Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915

• Название: Том 5. Рассказы и пьесы 1914-1915
• Автор: Леонид Андреев
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01530-Х, 5-280-00978-4

В пятый том собрания сочинений вошли рассказы и пьесы 1914–1915 гг., а также сатирические миниатюры для сцены, созданные Л. Андреевым в 1908–1916 гг.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Занавес

Картина четвертая

Кабинет-библиотека Керженцева. Возле столов, письменного и библиотечного, с наваленными на них книгами не торопясь делает что-то Дарья Васильевна, экономка Керженцева, нестарая, миловидная женщина. Напевает тихонько. Поправляет книги, смахивает пыль, смотрит в чернильницу, есть ли чернила. В передней звонок. Дарья Васильевна поворачивает голову, слышит в передней громкий голос Керженцева и спокойно продолжает свою работу.

Дарья Васильевна (тихонько поет). «Любила меня мать, обожала, что я ненаглядная дочь, а дочка-то с милым убежала в глухую ненастную ночь…» Что тебе, Вася? Антон Игнатьич приехал?

Василий. Дарья Васильевна!

Дарья Васильевна. Ну? «Бежала я лесом дремучим…» Обедать сейчас давай, Вася. Ну, что ты?

Василий. Дарья Васильевна! Антон Игнатьич просют дать им чистое белье, рубашку, он в ванной комнате.

Дарья Васильевна (удивленно). Это еще что? Какое еще белье? Обедать надо, а не белье, седьмой час.

Василий. Плохое дело, Дарья Васильевна, я боюсь. У него на всей одежде, на пиджаке и на брюках, кровь.

Дарья Васильевна. Ну, что ты! Откуда?

Василий. Почем же я знаю? Я боюсь. Стал шубу снимать, так даже в шубе на рукавах кровь, себе руки запачкал. Свежая совсем. Теперь в ванной моется и просит переодеться. Меня не пускает, через дверь говорит.

Дарья Васильевна. Вот это странно! Ну пойдем, сейчас дам. Хм! Операция, может, какая-нибудь, да для операции он халат надевает. Хм!

Василий. Скорее, Дарья Васильевна! Слышите, звонит. Я боюсь.

Дарья Васильевна. Ну, ну. Какой пугливый. Идем. (Выходят.)

Комната некоторое время пуста. Затем входят Керженцев и за ним, видимо испуганная, Дарья Васильевна. Керженцев говорит повышенно громким голосом, громко смеется, одет по-домашнему, без крахмального воротничка.

Керженцев. Обедать я не буду, Дашенька, можете убирать. Мне не хочется.

Дарья Васильевна. Как же так, Антон Игнатьич?

Керженцев. А так. Ты чего испугалась, Даша? Тебе Василий чего-нибудь наговорил? Охота тебе слушать этого дурака. (Быстро идет к углу, где все еще стоит пустая клетка.) А где наш Джайпур? Нету. Умер наш Джайпур, Дарья Васильевна. Умер! Ты что, Дашенька, ты что?

Дарья Васильевна. Зачем вы ванную заперли и ключи взяли к себе, Антон Игнатьич?

Керженцев. А чтобы вас не расстраивать, Дарья Васильевна, чтобы вас не расстраивать! (Смеется.) Я шучу. Скоро узнаешь, Даша.

Дарья Васильевна. Что узнаю? Вы где были, Антон Игнатьич?

Керженцев. Где был? Я был в театре, Даша.

Дарья Васильевна. Какой же теперь театр?

Керженцев. Да. Сейчас театра нет. Но я сам играл, Даша, я сам играл. И я играл великолепно, я играл великолепно! Жаль, что ты не можешь оценить, что ты не можешь оценить, я бы рассказал тебе про одну изумительную вещь, изумительную вещь — талантливый прием! Талантливый прием! Надо только смотреть в глаза, надо только смотреть в глаза и… Но ты ничего не понимаешь, Даша. Поцелуй меня, Дашенька.

Дарья Васильевна (отстраняясь). Нет.

Керженцев. Поцелуй.

Дарья Васильевна. Не хочу. Я боюсь. У вас глаза…

Керженцев (сурово и гневно). Что глаза? Ступай. Довольно глупостей! Но ты глупенькая, Даша, и я все-таки тебя поцелую. (Насильно целует.) Жалко, Дашенька, что ночь не наша, что ночь… (Смеется.) Ну, ступай. И скажи Василию, что через час или два у меня будут этакие гости, этакие гости в мундирах. Пусть не пугается. И скажи, чтобы дал мне сюда бутылку белого вина. Так. Все. Иди.

Экономка выходит. Керженцев, очень твердо ступая, ходит по комнате, гуляет. Думает, что у него очень беззаботный и веселый вид. Берет одну, другую книгу, смотрит и кладет обратно. Вид его почти страшен, но он думает, что он спокоен. Ходит. Замечает пустую клетку — и смеется.

А, это ты, Джайпур! Отчего я все забываю, что ты умер? Джайпур, ты умер от тоски? Глупая тоска, тебе надо было жить и смотреть на меня, как я смотрел на тебя! Джайпур, ты знаешь, что я сделал сегодня? (Ходит по комнате, говорит, сильно жестикулируя.) Умер. Взял и умер. Глупо! Не видит моего торжества. Не знает. Не видит. Глупо! Но я устал немного — еще бы не устать! Опусти руку — сказал я. И он — опустил. Джайпур! Обезьяна — он опустил руку! (Подходит к клетке, смеется.) Ты мог бы сделать это, обезьяна? Глупо! Умер, как дурак, — от тоски. Глупо! (Громко напевает.)

Василий вносит вино и стакан, идет на цыпочках.

Кто это? А? Это ты. Поставь. Иди.

Василий так же на цыпочках робко выходит. Керженцев бросает книгу, размашисто и быстро выпивает стакан вина и, сделав по комнате несколько кругов, берет книгу и ложится на диван. Зажигает лампочку на столике, у изголовья, — лицо его освещено ярко, как бы рефлектором. Пробует читать, но не может, бросает книгу на пол.

Нет, не хочу читать. (Закидывает руки под голову и закрывает глаза.) Как приятно. Приятно. Приятно. Устал. Хочется спать; спать. (Молчание, неподвижность. Вдруг смеется, не открывая глаз, как во сне. Слегка приподнимает и опускает правую руку.) Да!

Снова тихий и продолжительный смех при закрытых глазах. Молчание. Неподвижность. Ярко освещенное лицо становится строже, суровее. Где-то бьют часы. Вдруг с закрытыми еще глазами Керженцев медленно приподнимается и садится на диван. Молчит, точно во сне. И произносит медленно, разделяя слова, громко и странно-пусто, как бы чужим голосом, слегка и равномерно покачиваясь.

А весьма возможно, — что — доктор Керженцев действительно сумасшедший. — Он думал, — что он притворяется, а он действительно — сумасшедший. И сейчас сумасшедший. (Еще мгновение неподвижности. Открывает глаза и смотрит с ужасом.) Кто это сказал? (Молчит и смотрит с ужасом.) Кто? (Шепчет.) Кто сказал? Кто? Кто? О, боже мой! (Вскакивает и, полный ужаса, мечется по комнате.) Нет! Нет! (Останавливается и, простирая руки, как бы удерживая на месте кружащиеся вещи, все падающее, почти кричит.) Нет! Нет! Это неправда, я знаю. Стой! Всё стой! (Снова мечется.) Стой, стой! Погоди же! Да не надо же сводить себя с ума. Не надо, не надо — сводить себя — с ума. Как это? (Останавливается и, закрыв крепко глаза, раздельно произносит, нарочно делая голос чужим и хитрым.) Он думал, что он притворяется, что он притворяется, а он действительно сумасшедший. (Открывает глаза и, медленно подняв обе руки, берет себя за волосы.) Так. Случилось. То, чего ждал, случилось. Кончено. (Снова молча и судорожно мечется. Начинает дрожать крупной, все усиливающейся дрожью. Бормочет. Вдруг налетает на зеркало, видит себя — и слегка вскрикивает от ужаса.) Зеркало! (Снова осторожно, сбоку подкрадывается к зеркалу, заглядывает. Бормочет. Хочет поправить волосы, но не понимает, как это делается. Движения нелепые, дискоординированные.) Ага! Так, так, так. (Хитро смеется.) Ты думал, что ты притворяешься, а ты был сумасшедшим, у-гу-гу! Что, ловко? Ага! Ты маленький, ты злой, ты глупый, ты доктор Керженцев. Какой-то доктор Керженцев, сумасшедший доктор Керженцев, какой-то доктор Керженцев!.. (Бормочет. Смеется. Вдруг, продолжая глядеть на себя, медленно и серьезно начинает рвать на себе одежду. Трещит разрываемая материя.)

Занавес

Действие третье

Картина пятая

Больница для умалишенных, куда помещен на испытание подследственный Керженцев. На сцене коридор, в который выходят двери отдельных камер; коридор расширяется в небольшой зал, или нишу. Здесь стоит письменный небольшой стол для врача, два стула; видно, что тут любят собираться служащие в больнице для разговоров. Стены белые с широкой голубой панелью; горит электричество. Светло, уютно. Против ниши — дверь в камеру Керженцева. В коридоре беспокойное движение: с Керженцевым только что кончился сильный припадок. В камеру, занимаемую больным, входят и выходят врач в белом балахоне, которого называют Иван Петрович, сиделка Маша, служители. Проносят лекарство, лед.

В нише тихо болтают две сиделки. Выходит из коридора второй врач, доктор Прямой, — еще молодой человек, близорукий и очень скромный. При его приближении сиделки смолкают и принимают почтительные позы. Кланяются.

Прямой. Добрый вечер. Васильева, что тут такое? Припадок?